Н. П. Старостин. Звёзды большого футбола

ОТ АВТОРА

В разгар матча он протягивает мне ученическую тетрадь и просит автограф.

- Тридцать лет, дружище, не играю, - отвечаю я, не отрывая глаз от поля.

- Подпишите, пожалуйста!

Поворачиваюсь. Рядом милое мальчишеское лицо. Такому знатоку не откажешь. Тетрадь вся испещрена автографами. Их сотни, и некоторые подчеркнуты красным.

- Это звёзды, - поясняет юный коллекционер.

Звёзды футбола! Да ведь и я пятьдесят лет назад трепетал от волнения при встречах с теми, кого в те времена молва возводила в этот заветный ранг.

А затем во многом из-за них - действительных звёзд или ложных светил - тысячи раз бывал я на стадионах и не перестану бывать.

Конечно, футбол как зрелище могуч при любых исполнителях. Уже то, что в нём всё неповторимо и до конца неизвестно, манит миллионы зрителей на трибуны в каждом туре первенства страны. Обилие ситуаций, азарт, схватки за мяч и, наконец, самый исход борьбы - вот магниты, притягивающие сердца.

И всё-таки больше всего удовольствия и восторгов у ценителей футбола вызывают сами спортсмены. Те игроки, мастерство которых блещет особым индивидуальным талантом. Чаще всего такие дарования односторонни. Один восхищает резвостью бега, но грешит техникой. Другой - виртуозный дриблёр, но плохой тактик. Третий - искусный организатор комбинаций, но, к несчастью, не ставит точки над "i".

Каждый из них по своему в чём-то блестящ и оставляет надолго память о себе. Но это ещё не звезда, ибо он не создал новой системы игры, не совершил исторических футбольных подвигов, не обеспечил своему клубу выдающихся многолетних побед в чемпионатах. На такое способны только подлинные таланты, имена которых в большом футболе незабываемы. Это они звёзды, они внесли новое в футбол, что-то предвосхитили в нём, сделали шаг вперёд в его технике и тактике, светили как маяки на пути к лучшему.

Это о них я поведу речь, хотя знаю, что между звёздами и выдающимися солистами ясную грань найти нелегко.

В футболе у самого объективного специалиста свой вкус и собственный взгляд на достоинства игроков. Поэтому так мало имён, признаваемых всеми. К тому же и судьбы таких игроков сугубо различны. Одни из них светили ярко, но недолго, другие ровно горели полтора десятка лет, а третьи лишь озаряли футбольный небосклон вспышками, подобно северному сиянию, а затем внезапно исчезали с горизонта.

Различные узы дружбы и товарищества связывали меня с этими спортсменами, но каждый из них мне дорог как однополчанин по футбольному фронту.

Я старался быть объективным, но, естественно, мог иногда не справиться с чувствами, а порой позабыть подробности случившегося много лет назад.

Поскольку пишу я о людях замечательных, не удивляйтесь превосходным степеням в моих оценках и помните о праве любого автора на собственную точку зрения в футболе.

ВОСЬМОЙ ЧЕМПИОНАТ МИРА

Английский триумф. Футбольный ренессанс. Броня и снаряд. Бразильцы. Новые звёзды. Бизнес. Допинг. Четвёртый компонент. Советская сборная. Катаклизмы.

Когда писалась эта книга, было разыграно очередное первенство мира по футболу. Я, среди советских тренеров и журналистов, был непосредственным свидетелем тех сражений, которые развернулись в июле 1966 года на зелёных полях доброй старой Англии.

Все мы до самого последнего дня не были уверены, достанутся ли нам билеты на финал. Затем беспокоились, какими эти билеты окажутся. Мы знали, что в распоряжении пресс-центра есть тысяча мест, а журналистов съехалось на шестьсот человек больше. Потом опасность перенаселения отпала: итальянская команда не попала даже в четвертьфинал и в Лондоне остались только тридцать три из четырёхсот обозревателей с Апеннинского полуострова. Уехали домой и несколько сотен кипучих и громкоголосых представителей Южной Америки, команды которой потерпели фиаско на подступах к полуфиналам. Итальянцы уезжали тихо и скорбно, не находя оснований для обид на чужих дядей. Но журналисты Бразилии и особенно Уругвая досрочно прощались с Британией, потрясая кулаками, призывая справедливость и угрожая возмездием. Им всё казалось, что только сговор и интриги помешали южноамериканским командам добраться до победных высот.

Я думаю, что это не совсем так. Но некоторые сомнения в полной объективности кое-каких судей были и у меня.

Вот почему, шагая в день финала на "Уэмбли" с заветным билетом в кармане, я прикидывал в уме, сумеет ли 47-летний швейцарец Готфрид Динст справиться с высокими обязанностями арбитра в игре, решающей судьбу золотой богини Ники. Помимо объективности, от него требовалась ещё выносливость и недюжинное мастерство. Помогать ему в ответственнейшем судействе должны были чех Карел Гальба и советский судья Тофик Бахрамов.

Опасения мои в отношении достоинств Г. Динста оказались пророческими. Именно он роковым образом повлиял на исход первенства Европы 1968 года в Риме.

В финальном матче между Италией и Югославией швейцарец явно благоволил к хозяевам поля и необъективно лишил гостей права на бесспорный одиннадцатиметровый удар в ворота "Скуадры Адзурры".

Заслуженное наказание могло привести к счёту 2:0 в пользу югославов и сделать их чемпионами Европы.

Пристрастность арбитра позволила итальянцам сравнять результат (1:1), а переигровку выиграть 2:0. Г-н Динст от судейства в ней был отставлен.

Стадион "Уэмбли" в Лондоне построен в двадцатых годах, в 1966 году ему исполнилось сорок лет. Как и все здания в Англии, это массивное и спокойное сооружение, но с удобствами далеко не современными. Места в ложе свободны, столы для письма хороши, а поле просматривается как на ладони. Ложа застеклена для того, чтобы крики зрителей не мешали комментаторам передавать по сотням каналов ход игры во все концы света. На самом деле мне сдаётся, что эти стёкла спасали зрителей от того гвалта, который стоял в нашей ложе: на всех языках земли журналисты вопили в аппараты, стоящие на их столах, о том, что происходило на поле. Хорошо ещё, что сигарный и папиросный дым быстро улетучивался через полуоткрытый стеклянный потолок, а то пришлось бы смотреть матчи даже и в ясную погоду сквозь знаменитый лондонский туман.

В дни финала нам повезло. Дождь окончился, погода была превосходной, а билеты выпали на редкость удачные - в самом центре ложи, нависшей почти над кромкой поля, колонны совершенно не мешали.

Великолепный традиционный военный оркестр - где музыканты одеты в пышные средневековые костюмы, а барабанщики все поголовно носят на спине леопардовые шкуры - закончил свои изумительные по красоте фигурные маршировки и под овации покинул поле.

Из под трибун показались противники. Нервный холодок пробежал у меня по спине и не покидал все два часа игры. Не сомневаюсь, что нечто подобное испытали и все зрители на трибунах, а может быть и миллионы болельщиков, прильнувшие к телевизорам и радиоприёмникам.

Игроки шли заметно побледневшие, но я по опыту знал, что они успокоятся, как мяч побывает в их ногах. В футболе участники в более выгодном положении: у них после игры усталые ноги, но свежие головы. У зрителей наоборот - уставшие головы и отдохнувшие ноги, если, конечно, они в состоянии уплатить за сидячие места.

Английская сборная - в красном, немцы - во всём белом. Напомню составы этого исторического матча.

АНГЛИЯ. Гордон Бэнкс, Джордж Коэн, Джон Чарльтон, Роберт Мур, Рамон Уилсон, Норберт Стайлз, Роберт Чарльтон, Алан Болл, Джефри Хёрст, Роджер Хант и Мартин Питерс.

ФРГ. Ганс Тилковски, Хорст Хеттгес, Вилли Шульц, Вольфганг Вебер, Карл Шнеллингер, Франц Беккенбауэр, Гельмут Халлер, Уве Зеелер, Зигфрид Хельд, Вольфганг Оверат и Лотар Эммерих.

Сражение началось ураганно. Немцы, верные своей тактике блицкрига, ринулись вперёд так, словно сзади сожжены все корабли. Англичане не остались в долгу и на атаки ответили яростными контратаками. Мне как-то сразу бросилось в глаза, что завершающие усилия у англичан выглядят острей. До вратаря британцев пытался горячо добраться один ветеран - Зеелер, а бедного Тилковски неумолимо и беспрерывно штурмовали оба центральных нападающих англичан, Хант и Хёрст, куда более рослые и молодые.

В душе я болел за англичан, но типичные только для британской школы игры беспардонные сшибания с ног чужого вратаря невольно вызывали возмущение у меня и моих соседей. Правда, каждый раз судья Динст давал свисток, но это только позволяло приводить в себя мужественного немца и долго не действовало на чрезмерную агрессивность английского тандема. Так же молодцевато вели себя и их партнёры. И вдруг - ушат холодной воды. На восьмой минуте Халлер неожиданно сильно бьёт с правого фланга в ворота, и вратарь Бэнкс, ещё до финала признанный лучшим в мире, пропускает мяч, где-то рядом с ним юркнувший по земле в сетку.

Гром аплодисментов и крики, но не всеобщие, так как шестьдесят тысяч англичан на трибунах, естественно, молчат. Тихо и в королевской ложе, где лишь герцог Эдинбургский, как большой международный меценат спорта, из вежливости аплодирует успеху немцев.

Теперь главное - как ответит на полученный удар английская сборная? Подожмёт хвост или нет? Не менее важно и поведение немецкой команды. Уйдёт в оборону, пытаясь сохранить первый перевес, или будет стремиться наращивать успех? К счастью для футбола, оба противника остались принципиальными.

Англичане с большим риском двинулись на штурм, а немцы, в свою очередь, не захотели уступать инициативу. Второй порядковый гол обычно многое решает. Забей его немцы, и тогда исход матча мог оказаться необратимым.

И энергия хозяев поля была вознаграждена. Неожиданная передача Мура - и герой встречи Хёрст, мгновенно проскочивший за спины немецких защитников, эффектным ударом головы сравнивает счёт. Немцы лидировали первый и последний раз, всего десять минут.

Это не значит, что они сдались. Напротив. Их привлекательное по рисунку игры преимущество на центре поля оставалось заметным. Но по-прежнему в обеих штрафных площадках англичане действовали напористей. К перерыву - 1:1 и полная убеждённость, что захватывающая по накалу борьба далеко не достигла апогея.

Второй тайм пролетел в нагромождении событий и страстей. Англичане наращивают темп и агрессивность; их противники разнообразят тактику, выводят теперь на завершающие удары не Зеелера, а молодых и более свежих Хельда и Оверата. Чаши весов колеблются, но мяч больше гостит на половине немцев. Его доставляют туда даже крайние защитники англичан, усердно помогающие той пятёрке своих игроков, которая осаждает чужие ворота. Трибуны беспрерывно гудят, голевые ситуации создаются одна за другой.

И вот наконец на 88-й минуте после удара Питерса второй мяч влетает в ворота немцев. Количество перешло в качество... А темп опять увеличивается, хотя азарт уже утомил кое-кого. Заметно на исходе силы 30-летнего Уве Зеелера, и никак не найдёт себе применения левый край немцев Эммерих.

Время летит. Корона уже обозначается на голове британцев, они заслуживают её, потому что по-прежнему нацелены на атаки и меньше всего дрожат за свои ворота.

Обстоятельства воспламеняют и немцев. Всей командой устремляются они вперёд, отбрасывая всякую заботу о своих тылах. За минуту до финального свистка старший Чарльтон сзади атаковал Оверата. Британец отбил мяч головой, но судье показалось, что Джон оперся руками о плечи Вольфганга. Последовал штрафной. Мяч после сокрушительного удара Эммериха судорожно заплясал по ногам и телам пятнадцати игроков обеих команд, сгруппировавшихся вблизи английских ворот. На мгновение показалось, что Шнеллингер, увлёкший свою команду вперёд, задел мяч локтем прежде, чем тот попал под удар Веберу. Судья Динст, бывший рядом, промолчал, и центральный защитник немцев уверенно пробил в угол. Стадион ахнул и... вероятно, обрадовался.

Забыв о своих симпатиях к англичанам, пришёл в восторг и я. Игра была настолько хороша, что страстно хотелось смотреть не отрываясь ещё и ещё.

Команды остались для отдыха прямо на поле. Я пытался уловить на лицах англичан растерянность или досаду. Ведь это не шутка - получить нокдаун за тридцать секунд до победы на первенстве мира! Но британские парни не обнаружили малодушия и, главное, не искали виноватых. Чувствовалась их уверенность в своих силах. А у ликовавших немцев - мне так показалось - подспудно просвечивала нервозность.

Рассказывали, что Альф Рамсей в эти минуты убеждённо сказал журналистам:

- Победить могут только англичане.

А тренер немцев Гельмут Шён ограничился утверждением, что немцы окажут достойное сопротивление.

Редко так бывает, но на этот раз оба наставника угадали, хотя драматические коллизии превзошли прогнозы. Передохнув, команды бросились друг на друга так, будто игра только началась. Десять минут мяч метался с одной половины поля на другую, словно выбирая, кому из противников принести в дар славу и Нике. Мастерство было примерно равное, но у кого окажется больший запас сил - вот в чём вопрос!

Чудеса выносливости показывали Болл у англичан и Хельд у немцев. Команда ФРГ продолжала выглядеть слаженней, сказывалась немецкая дисциплинированность; зато британцы подкупали неистовостью и стихийным порывом к победе.

И вот наступила развязка. В скоропалительной схватке у ворот Хёрст нанёс сокрушающий удар с прямого подъёма. Мяч со свистом ударился под верхнюю штангу, от неё рикошетом в землю и выскочил вверх в поле, где его мгновенно головой через перекладину переправил Шульц.

Ничего, видимо, точно не разобрав, Динст указал рукой: угловой удар. Английские игроки запротестовали и бросились к помощнику арбитра Тофику Бахрамову. При полном молчании стадиона пошёл туда и сам Динст. В ложе прессы вспыхнул спор. Я считал, что гола нет. Ведь круглая штанга специально была введена для того, чтобы ликвидировать подобные сомнения: угол падения равен углу отражения. Мой брат Андрей допускал исключения, если мяч пробит резаным ударом.

Представляю себе положение Бахрамова, который хуже нас, сидевших на уровне тридцатых рядов, мог видеть действительное положение: ведь он находился от ворот в сорока метрах и на земле!

Дальновидный швейцарец Динст, бывший куда ближе к месту события, между тем вопросительно ждал решения своего помощника, перекладывая тем самым ответственность на плечи советского арбитра. А ведь от того, что скажет Бахрамов, зависел ни много ни мало титул чемпиона мира.

Всё это понимал наш судья из Баку, знал, что сейчас за ним пронизывающе наблюдают сто тысяч здесь, на "Уэмбли", и четыреста миллионов у телевизоров. Знал - и показал на центр поля.

Победа англичан приняла снова реальные очертания, но я видел, как под тяжестью огромной ответственности всё больше и больше сутулится высокий и статный бакинец. Его решение как-то придавило и нас, советских спортивных корреспондентов. Бесконечно хотелось, чтобы Бахрамов не ошибся, тем более, что на поле продолжалась бескомпромиссная и неостывающая борьба. Пусть не все сохранили прежние силы, но, видимо, у всех поголовно было прежнее желание победить.

Время теперь работало на тех, кто выигрывал в счёте, на англичан. Но они - то ли под влиянием не до конца убедительного третьего гола, то ли благодаря спортивным традициям своей страны - продолжали наступать, как только срывали атаки желавших отыграться немцев.

Вся ложа прессы лихорадочно передавала каждое мгновение игры в эфир, по телефонным проводам, по телевизионным каналам и телетайпам. Про-немецкие представители прямо указывали на ошибку советского судьи, преувеличивали возможности немцев. И лишь английские журналисты невозмутимо и уверенно диктовали утверждения о близкой победе своей сборной в те самые газеты, которые мы должны были покупать уже при выходе со стадиона.

Я же, чьими симпатиями снова завладели англичане, всё время думал: "Неужто решение Бахрамова о том, что гол был, не подтвердится документально?"

Титаническая борьба на поле продвигалась к концу, два часа пролетели незаметно. Немецкая команда снова, как и в конце основного времени игры, двинулась на последний приступ. Мне хотелось крикнуть Рамсею: "Упрямец, стяни назад десять человек! Отступи на три минуты от принципа и будь четыре года гордым чемпионом мира!"

Не знаю, смог ли в этой разгорячённой атмосфере радикально влиять на тактику Альф Рамсей или его команда, воспитанная в наступательном духе, не сумела бы перестроить свою психику, но так или иначе, к великому торжеству справедливости, английские парни не поддались ни горячке, ни голому расчёту.

Вот почему совершить второе чудо в один день, то есть отыграться, немцам не удалось. Хотя последняя минута и на этот раз принесла новый гол, но влетел он в ворота немцев. Это сделал Джефри Хёрст, который уже забил до этого два гола. Тот самый Хёрст, который был поставлен Рамсеем вместо всеобщего любимца англичан Гривса.

Четвёртый мяч снял тяжесть с наших душ и расправил плечи Тофику Бахрамову. Теперь его приговор потерял генеральное значение. При всех толкованиях англичане оказывались законными победителями.

На стадионе начинался апофеоз. Зрители-патриоты пели национальные песни. Королева Елизавета в своей ложе готовилась вручать медали. Герои сражения гуськом шли туда. Победители шагали бодрее - за золотом, побеждённые - за серебром - еле передвигали ноги. Нервная разрядка давала себя знать. Один из немцев дважды падал на лестнице от усталости и мог покинуть ложу только после того, как товарищи взяли его под руки.

Журналисты по замысловатым лестницам спускались из своей ложи и говорили о... третьем голе. На следующий день, в воскресенье, десятки раз просмотрев видеоплёнку со всеми замедлениями и стоп кадрами, я окончательно и с удовольствием убедился, что гол был. Но немецкая пресса долго ещё продолжала утверждать, что англичане фальсифицировали плёнку с помощью технических манипуляций.

Толпы зрителей не спеша растекались со стадиона. Мы тоже не торопились. Нашему автобусу всё равно предстояло долго дожидаться, когда можно будет двинуться в путь с автостоянки. К нашей группе, в которой были работники советского посольства, подошёл пожилой продавец, предложил сувениры и только что выпущенное сообщение о победе. Он не скрывал своей радости и на наши поздравления ответил энергичным пожатием руки.

- А ведь поначалу было тяжело, - сочувственно сказал по-английски мой сосед.

- О да, сэр! Немцы - великие мастера нападать первыми и добиваться начальных успехов. Но они всегда в конце концов оказывались битыми. Так случилось и сегодня, - хитро улыбаясь, ответил англичанин.

Я посмотрел на его хромую ногу, стараясь догадаться, где она была повреждена - на полях футбола или войны?

Дожидаясь в автобусе отъезда, я не мог отогнать видений финальной игры. Немцы вызывали уважение как спортсмены. Но я ощущал особую радость от победы англичан.

Мне понравился английский футбол, его рациональная, понятная, близкая мне по духу тактика. Пришёлся затем по душе и тот здравый смысл, с которым относятся к игре жители туманного Альбиона. О футболе здесь не кричат на перекрёстках, не спорят дома, не бушуют в служебных кабинетах. Все эмоции прорываются только на стадионах, даже на подступах к ним всё сравнительно чинно и благородно. Один только раз за весь чемпионат мира я видел ликующую толпу, которая выставляла напоказ свою радость. Это было шествие молодёжи по улицам Лондона после победы англичан в финале. Они шли с национальными флагами и всяческими сувенирами, изображающими Нику и львёнка Вилли.

Молодые люди направлялись к месту, где премьер-министр Гарольд Вильсон давал приём в честь нового чемпиона мира. Всем хотелось поздравить свою команду, а попутно вызвать на балконы тех лучших иностранных игроков, которые завоевали симпатии в Англии. Этот взрыв энтузиазма и патриотизма мне был понятен, а вот поначалу отношение англичан к футболу, не скрою, очень меня удивляло.

Когда мы улетали из Москвы, в день открытия чемпионата, наша столица с утра жила предстоящей вечером первой игрой Англия - Уругвай. Нам завидовали все - от родных до служащих аэропорта, и все что-то советовали, просили обратить внимание, поддержать, подбодрить своих...

- Вы там смотрите! Вы там не подкачайте! - твердили нам со всех сторон.

И мы в волнении обещали: уж чем-чем, а криком во всяком случае поддержим. Пожалуй, только это и было в наших силах, да ещё правдивые и грамотные отчёты о событиях.

В приподнятом настроении прибыли мы в Лондон и вдруг попали в зону спокойствия и житейского благоразумия. В аэропорту туристы разных стран ещё вносили оживление. Жались по углам большими группами приехавшие на чемпионат посланцы Южной Америки в одних рубашках и летних платьях цвета национальных флагов, когда надо было по погоде надеть костюмы и пальто. В самом городе, куда мы приехали через час, всё выглядело по-будничному, деловито. Та же атмосфера в пресс-центре чемпионата. В залах, холлах и вестибюлях фешенебельной гостиницы "Роял" ни ажиотажа, ни споров и суетни, а тишина и рассудительность. Хозяева задавали тон, да так убедительно, что даже корреспонденты южных стран подстраивали свой темперамент под общую мерку.

Быстро убедившись в бесплодности наших попыток попасть на открытие в "Уэмбли", мы поехали назад в аэропорт. Окончательно аккредитовать нас должны были в Сандерленде, куда самолёт уходил в часы матча Англия - Уругвай.

- Ну ничего, посмотрим всё по телевизору, - надеялись оптимисты.

- А если нет экрана в самолёте, послушаем по радио, - подправляли скептики.

Разочарованными оказались и те и другие: в машине не было ни громкоговорителя, ни экрана. Оставалась надежда на информацию от лётчиков, наушники на их головах подтверждали неразрывную связь с эфиром.

- Просите стюардесс регулярно справляться о результате, - приставали мы к тем, кто владел английским.

Но день, так счастливо начавшийся, заканчивался одной неудачей за другой. Элегантная стюардесса отправилась выполнять нашу просьбу, но быстро вернулась. Она с привычной улыбкой разъяснила, что лётчики не могут слушать репортаж о футболе, так как заняты своими прямыми обязанностями. Мы разинули от удивления рты - вот так родина футбола!

В чужой монастырь со своим уставом не ходят! Пришлось смириться и предаться размышлениям. Подумал я, подумал и пришёл к выводу, что и вправду незачем пускать футбол в жизненный уклад и на работу.

Вспомнил я, что всю жизнь творится у меня дома, когда "Спартак" проигрывает. Возвращаюсь я в этих случаях со стадиона мрачным. Жена, дочери, все домочадцы знают, что я вне себя, и поэтому говорят тихо, смотрят озабоченно. Так длится день, а то и два, если проигрыш особенно огорчителен. Тут ещё супруга моя в последнее время - после участившихся проигрышей "Спартака" - взяла в привычку, отворяя дверь, сразу переходить в наступление:

- Когда же вы научитесь играть наконец?!

Получается, что футбол, призванный дарить радости, оборачивается полной противоположностью. После побед тоже нервы настолько издёргаются на матче, что домой опять попадаешь усталым и разбитым. А ведь вот в Англии всё вроде по-другому. Футбол здесь любят, как театр, кино, концерты. Конечно, и здесь есть болельщики с повышенной чувствительностью, но общее отношение к спорту благожелательно-спокойное.

Англичане верно понимают его принципы, за победы бьются изо всех сил, но из поражений не делают трагедии.

А у нас дома я встречал работников, к которым после проигрыша "Спартака" подчинённые два-три дня входить остерегались: шеф мог сорвать злость на первом попавшемся под руку.

"Что ж, - подумал я, - пожалуй, зерно истины в более хладнокровном отношении англичан к его величеству футболу есть".

Самолёт пошёл на посадку в Ньюкасле, конечной цели нашего полёта. Любопытство мучило нас, и мы, сбежав по трапу, окружили работников, снимавших багаж. Один из них на вопрос: "Как результат?" - опустил большой палец вниз.

- Англия проиграла? - ахнули мы.

Рабочий, угадав возглас, покачал головой и соорудил из пальцев два нуля.

- Зеро-зеро?! - воскликнул кто-то.

- Йес, - кивнул англичанин и сделал недовольную мину.

Обсуждая на разные лады неожиданную ничью, мы уселись в автобусы и поехали в Сандерленд. Здесь в четвёртой группе играли команды КНДР, Италии, Чили и СССР. Ещё до того как выяснилось истинное соотношение сил, меня и моего брата Андрея разыскали представители радио и телевизионных компаний. Видимо, им были известны наши статьи о футболе, систематически появлявшиеся в газете "Совьет Уикли", издающейся в Лондоне.

Футбольный обозреватель радио ФРГ г-н Миттенцвейг спросил меня примерно так:

- Считаете ли вы, что единодушная похвала английских газет своей команде искренна? Или они называют её лучшей в мире необоснованно, стараясь запугать противников?

- Суп, сваренный моей женой, тоже кажется мне воистину лучшим в мире, потому что я к нему привык, - ответил я. - Не этим ли объясняется безапелляционная позиция английской прессы?

События показали, что немец тревожился не зря: англичане побили в финале команду фатерлянда.

Наш общий друг Мартын Мержанов утверждает, что прогнозы в футболе запрещены, как подножки. А ведь в Англии от нас просили именно предсказаний, и мы, не желая прослыть людьми нелюбезными, вынуждены были такие прогнозы давать. Не скрою, угадали мы не до конца. Но ведь на то и было VIII первенство сенсационным!

В футболе спорят все и обо всём; и каждый, как это ни странно, бывает убеждён в своей правоте. Одни и те же факты истолковывают в доказательство разных истин. Перед решающими схватками и в нашей компании все спорили до хрипоты, называя по меньшей мере полдюжины безусловных победителей.

И так везде.

В Европе на помощь была призвана даже электронно-счётная машина. В неё заложили подробнейшую программу. Сотни специалистов были заняты тем, что переводили на язык цифр сведения о весе, возрасте, росте, владении мячом, быстроте, ударе, прыжке, силе, ловкости и всех других качествах каждого игрока каждой сборной. Затем электронный мозг во многотысячных сопоставлениях переварил все эти сведения и выдал на-гора результат: новым чемпионом мира по футболу окажется сборная команда Италии.

Большинство газет всего мира восприняло это как должное. Итальянский футбол в зените, итальянцы техничны, как никто, они могут повторить подвиги дедов - вот какие мотивы слышались в той футбольной увертюре, которая предшествовала VIII чемпионату.

Тогда это волновало. Ныне вызывает подозрения, что богатейшая в мире итальянская федерация не поскупилась в средствах на рекламу.

Правда, большая часть английской прессы упорно повторяла заявление главного тренера своей сборной Альфа Рамсея: "Англия победит", но вместе с тем в газеты попадали и другие мотивы.

На открытии чемпионата, после того как команды Англии и Уругвая сыграли вничью с традиционным в те времена результатом 0:0, канадский журналист на "Уэмбли" в ложе прессы воскликнул:

- Футбол родился в Англии и умрёт здесь, на чемпионате, от ничейной смерти!

Эту фразу через час знал весь мир, и у всех почитателей футбола упало настроение. Но на этот раз прав оказался английский репортёр, не пожелавший уступить последнее слово канадцу:

- Наши футболисты всё умеют. Рамсею остаётся только сунуть им отмычку к чужим воротам.

Кто-то остроумно заметил, что вряд ли поможет даже наилучшая отмычка против тех, кто взамен ворот изобрёл заслон из одиннадцати крепких, мускулистых тел.

Сейчас всем ясно, что в 1966 году в Англии футбол нужно было спасать от скуки и безрезультативности, возвратить ему задор, азарт, радость - всё то, что составляет его главную притягательную силу. Это, к счастью, свершилось, игра обрела свой ренессанс на Британских островах.

Изменить курс было не просто. В течении тридцати с лишним лет, что разыгрывались мировые чемпионаты, золотой статуэткой богини Ники владели по два раза Уругвай, Италия, Бразилия и однажды ФРГ.

Страны, создавшие латиноамериканскую школу игры, никак не желали расставаться со столь привлекательной и выгодной гостьей. Ведь футбол приносил не только славу - вокруг него неудержимо лилось и звенело золото.

На этот раз поля Англии, как на средневековом турнире в честь прекрасной дамы, вышли биться за победу два рыцаря - Броня и Снаряд.

Блистательными звёздами в нападении и уплотнённой защитой намерены были по старой памяти отстаивать свою славу южноамериканские команды и такие их последователи в Европе, как Италия, Испания, Франция и начинающая слегка флиртовать с северянами Португалия.

Супротив находились бойцы, заново перевооружённые. Желание сбросить бразильское иго, обиды за многолетние поражения делали их рыцарями без страха (жаль, что кое-какие упрёки они потом заслужили).

Европейский лагерь возлагал надежды на Англию, Венгрию, СССР и ФРГ. Африка и Австралия не были представлены совершенно. От Азии, впервые за всю историю, выступила команда Корейской Народно-Демократической Республики. И как раз этот дебютант, мало кем принимавшийся в в расчёт, внёс свой вклад в разгром оборонческих тенденций.

Итак - броня или снаряд? Как всегда техника - союзница брони, а для снаряда нужен порох.

Незадолго до чемпионата мой брат Андрей обронил как-то афоризм:

- Порох футбола - темперамент.

- Как можно отказать в темпераменте южанам? - возразили ему.

- И бразильцы и итальянцы горячи, - ответил брат, - но весь жар души они расходуют у своих ворот, от этого чужие штанги не зауглятся.

Ставка на оборону заведомо снижает шансы на выигрыш. Не зря говорят: "победа зарыта в чужих воротах". Именно поэтому корейцы выбили из седла тех самых итальянцев, которых электронная машина загодя возвела в чемпионы. Ошиблась машина. Ей пока что не дано предугадывать степень людских эмоций, определять, как сильно заряжен человек энтузиазмом. Корейцы, безусловно, меньше умели, но они больше хотели, и воля к победе - то, что в футболе называют четвёртым компонентом, - решила всё.

Четвёртый компонент повлиял на многие игры. Футбольной Цусимой для южноамериканских команд запахло с первых туров чемпионата.

Латиноамериканцы привыкли играть с передышками во время матча, а им их не давали. Они пробовали снижать темп за счёт держания мяча и поперечных передач - и получали в ответ беспрерывные скоростные атаки. Они хотели заставить двигаться только мяч, сберегая свои силы. Их противники соединили усилия игроков и мяча, воспользовались суммой скоростей и оказались быстрее на всех участках поля. Как время тасует карты! Невольно вспомнилась последняя игра с бразильцами в Москве.

Тогда, в Лужниках, они показали футбол, отличный от нашего, - без холостых пробегов, без суеты, без ненужной траты сил. В их игре всё было рассчитано, всё к месту, и вместе с тем сколько в ней было импровизации! Мы видели бразильских футболистов и раньше. Но в клубных командах, приезжавших к нам, не было игроков такого масштаба, как Пеле и Гарринча. Их знали только понаслышке. Легендарная репутация этих футболистов многим казалась преувеличенной. Теперь мы воочию убедились, как близко к истине всё, что сказано и написано об этих игроках! Особенно это относится к Пеле. Думается, что на первенстве мира в Лондоне задача изолировать Пеле была одной из главных. Я не сомневаюсь, что тренеры уделяют этому вопросу достаточно трудов и времени, потому что сборная с Пеле - это одно, а сборная без Пеле - совсем другое.

Мы знаем, что на первенстве мра в Чили в 1962 году Пеле был выбит в одной из первых игр. Это позволило Гарринче завоевать титул лучшего игрока мира. Он там действительно сделал чудо: без Пеле спас бразильскую команду от поражений.

На первенстве мира в Швеции в 1958 году бразильцы, ставшие тогда чемпионами, играли по схеме 4-2-4. На следующем чемпионате, в Чили, они играли по другому: 4-3-3, то есть больше внимания уделяли защите. А в июле 1965 года в Москве они играли явно по схеме 4-4-2. Я склонен думать, что именно поэтому в матче с нами Феола не ввёл в состав Гарринчу (есть и другие причины, о них я скажу дальше). Феоле не нужен был третий форвард, а Гарринча сзади играть не любил и, пожалуй, не мог. Это игрок только передней линии нападения.

Жаир, который был поставлен вместо Гарринчи, практически действовал как полузащитник. Он беспрерывно прибегал на помощь ветерану Джалме Сантосу, когда Месхи вступал с тем в единоборство. За всю игру в московском матче ни сам Жаир, ни его коллега на левом краю Парана ни разу не прорвались по флангу, ни разу не прострелили вдоль ворот. В их задачу входило вытянуть наших крайних защитников к центру поля и оставить своих форвардов Флавио и Пеле против наших стопперов Воронина и Рябова. Выгода была в том, что Пеле получал возможность не только показать свой удивительный дриблинг, но и имел большой территориальный простор для этого. Моё мнение о такой стратегии утвердилось, когда взамен Жаира за пятнадцать минут до конца матча вышел Гарринча. Вспомните: Пеле сразу отошёл во вторую линию атаки. Впереди действовали опять-таки только двое - Флавио и Гарринча. То есть команда продолжала играть по схеме 4-4-2. Может быть, это и было скрытое оружие, с которым Феола прибыл в Лондон? Но возможно, что такая расстановка вызвана и необходимостью укрепить защиту количеством.

Начало второй половины в московском матче свидетельствует об этом. Наша омоложенная во втором тайме команда, с юным Банишевским и агрессивным Логофетом, расшатала оборону противника. Это закономерно: Сантосу было 36 лет, Беллини - 33 и Орландо 29. Двое последних на первенстве мира в Чили не играли. И то, что руководство сборной Бразилии вернуло этих ветеранов, говорит о том, что в защитных линиях дела у чемпиона мира обстояли неважно. Отсюда и новая схема игры: в ней удвоено число полузащитников.

Русская пословица гласит: "за битого двух небитых дают". Июльский проигрыш бразильской команде обнаружил слабые стороны нашей игры и подготовки. Для того чтобы исправить дело до лондонского турнира, было ещё время и возможности.

Все, кто видел матч 4 июля, обратили, вероятно, внимание на то, как виртуозно владеют бразильские футболисты скрытым пасом, ударом внешней стороны ступни, ударом голеностопным суставом, как неожиданно они подбрасывают мяч перед самой ногой противника. Каждому бразильскому футболисту было достаточно одного касания, чтобы послать мяч в нужном направлении или, во всяком случае, надёжно контролировать его. У нас и сейчас почти нет игрока, способного это сделать. Обычно на обработку мяча тратятся два, а то и три движения. Игрок сначала мяч остановит, затем подтолкнёт его на полметра и тут только принимает решение.

Бразильцы действовали не задумываясь, и это давало им всё время преимущество в скорости. Как это ни покажется парадоксальным, но в так называемом гладком беге они нам уступали. Месхи с мячом в ногах явно убегал от Сантоса. Однако если брать футбольную быстроту - а она состоит из бега с мячом, из остановки и обработки мяча, из умения мгновенно и правильно оценить обстановку и передать мяч, - то здесь Сантос превосходил Месхи. Одним словом, техника у них более мягкая и более прочная. Нам трудно справляться с техникой бразильских футболистов, с их огромным опытом и футбольной мудростью. Но для них не легче наше оружие - быстрота, темп, стремление к победе. Я слышал отчёт о матче старшего тренера сборной Н. П. Морозова. Вот такой любопытный разговор с Ворониным был у него после игры:

- Почему же всё-таки, Валерий, вы не справились с Пеле?

- Не знаю, - отвечал наш полузащитник. И, подумав, добавил: - Может быть, потому, что меня загипнотизировала фигура Пеле.

Сказано, пожалуй, слишком сильно, но то, что на этот раз мы не сумели сбросить психологического оцепенения перед грозным противником, - это верно. Кроме того, наши игроки пошли по неправильному пути, пытаясь одолеть бразильцев в технике и тактике. Мы оказались в положении дуэлянта, предоставившего сопернику выбирать оружие по своему вкусу. В футболе есть закон: преподнеси противнику то, чего он не любит. А бразильцы больше всего не любят удушающего темпа. Нам под силу такой темп с первой до последней минуты, на любом участке поля. Его должен поддерживать и вратарь. У Яшина, в частности, есть превосходное чувство быстроты. Его умение сию минуту выбросить мяч и безошибочно определить, куда его направить, - это и есть нагнетание темпа. Всякие передержки мяча, показные трюки - они только охлаждают организм команды. Нам надо было заставить противника устать, дать почувствовать, что перед ним не ученики, а мастера, способные и сами кое-чему поучить. Этого, к сожалению, не произошло.

В Москве, в Лужниках, перед игрой я зашёл в раздевалку бразильских футболистов. Они ещё не надевали гетр, и мне бросилось в глаза мощное развитие их ног. У каждого прекрасные бёдра, могучие икры. Это следствие длительной и направленной тренировки, которая начинается, можно считать, в самом юном возрасте. В Рио-де-Жанейро на знаменитом пляже, который тянется на километры, одно за другим расположены 107 песчаных футбольных полей. На них с самого раннего утра до захода солнца играют мальчуганы. Прямо на песке, босиком, в разноцветных трусах. Они старательно подражают асам национального футбола. Подобные поля есть и в других бразильских городах. Думается, что все игроки знаменитых футбольных клубов прошли такую подготовку. Многие из бразильских мальчишек не ходят в училища, не получают даже начального образования, но в футбольной технике у них высшая школа.

Такой же примерно путь прошли и первые из лучших - Пеле и Гарринча. Но люди они совершенно разные, как впрочем, бывает в любой области человеческой деятельности. Гарринча - ярко выраженный индивидуалист. Пеле заботится и о себе и о команде, на поле он занят в какой-то степени организаторскими обязанностями. Характерен в этом отношении второй гол в июльском матче. Было очевидно, что Пеле может попытаться забить его сам. И вдруг он неожиданно отбросил мяч Флавио. Тот мудрил-мудрил с этим мячом и почти упустил момент для взятия ворот. Но Банников действовал лихорадочно, и Флавио протолкнул мяч в сетку. Думаю, что Пеле в этом игровом эпизоде заботился об интересах команды, пытался создать тандем из себя и Флавио. Здесь не было и тени того, что иногда наблюдается у наших футболистов, - боязни ответственности. Подтверждение тому - третий гол. Когда Пеле принял решение действовать самостоятельно, он было совершенно неожиданным и для игроков обеих команд, и для ста тысяч зрителей, и для тренера Феолы, который смотрел на игру от наших ворот. Пеле рывком обошёл и Рябова и Воронина и оказался один на один с нашим вратарём. Ложным движением он заставил Банникова кинуться вправо, а сам знаменитым бразильским броском - голеностопным суставом - направил мяч в левый верхний угол. Бросок этот был достаточно силён, чтобы вратарь не отразил мяча, находясь даже в центре ворот. Такими неожиданными бросками с помощью голеностопных суставов никто из наших игроков не владеет.

После игры капитан команды Беллини так сказал о Пеле одному из корреспондентов:

- Я думаю, что это великий футболист. Я так думаю потому, что даже мы, играющие вместе с ним, не в состоянии предугадать то, на что он способен в игре.

И в жизни Пеле далеко не зауряден. В Москве его спросили:

- Говорят, у вас есть невеста и вы скоро должны жениться?

- Да, у меня есть невеста. Но я думаю, что свадьба состоится только после турнира в Лондоне.

Надо полагать, что невеста Пеле не была в обиде на столь уважительное отношение теперешнего супруга к своим футбольным обязанностям. Сын футболиста, Пеле всю свою жизнь посвятил футболу. На вопрос, что он будет делать, когда перестанет играть, Пеле ответил, что через пять-шесть лет, по окончании футбольной карьеры, займётся каким-нибудь бизнесом. Отсюда можно сделать вывод, что специальности у него никакой нет и что трудная доля футбольного тренера ему не по душе.

Тяжёлое бремя несёт Пеле как игрок. Во-первых, его ко многому обязывает мировая слава, а во-вторых, условия, в которые он попадает почти в любом матче, особенные. Он прав, когда говорит, что играет на износ: ведь в каждой встрече его держат двое, а то и трое противников. Нормального отдыха у него нет, потому что игры без его участия приносят вдвое меньше дохода клубу "Сантос", с которым у него контракт. Но своему клубу Пеле остаётся верен и заявляет, что не уйдёт из "Сантоса", хотя, надо полагать, гонорары, которые предлагали и сейчас ещё предлагают и клубу и самому Пеле, достигают фантастических размеров: в одной из зарубежных газет было сказано, что Пеле подобен картине Рафаэля, - тому и другому нет цены.

Так или иначе, но Пеле ведёт себя умно, сдержанно, и никаких пятен, которые нет-нет да и появятся на репутации знаменитых футболистов, у него нет.

Гарринча - человек совсем иного склада. В статье В. Мошкаркина, опубликованной в "Известиях", было сказано, что, помимо тяжёлой операции ноги, Гарринча пережил недавно ещё и семейную трагедию. Как сказать... Трагедию скорее пережила его семья.

Вместе со "Спартаком" я был в Бразилии в 1959 году. Тогда у Гарринчи было пять дочерей. Потом я слышал, что их стало восемь. И всё-таки это не помешало Гарринче бросить семью и, не предупредив клуб, сбежать в Европу с какой-то известной актрисой варьете. Очень скоро он промотал с ней все свои сбережения, да к тому же как-то нелепо повредил себе ноги. Когда он вернулся в Бразилию - без денег, без актрисы, - семья не приняла его, а клуб "Ботафого" не сразу решился возобновить с ним контракт, столь бесцеремонно расторгнутый. Но в конце концов заслуги этого игрока, а может быть, и его непосредственность, обусловленная почти полным отсутствием образования, склонили клубных заправил в его пользу: на значительно сниженных условиях контракт с ним был возобновлён.

Но репутация подорвана. Это тоже одна из причин, из-за которой Феола дал возможность Гарринче играть лишь пятнадцать минут. Сам Гарринча усиленно твердил всем журналистам, что чувствует себя очень хорошо и к игре готов. Меры к тому, чтобы к лондонскому турниру Гарринча был действительно готов, конечно, принимались. В мировом футболе это очень крупная и своеобразная фигура. Повторяю, именно он спас сборную Бразилии в чилийском чемпионате. Но всё-таки это не Пеле - ни в жизни, ни в футболе.

Я уже говорил, что бывший тренер национальной сборной Бразилии Винсенте Феола в прошлом не футболист, а шахматист. Его главные обязанности сводились к тому, чтобы оснастить команду передовой тактикой, чтобы коллектив в целом и каждый игрок в отдельности были заряжены на игру. Обучать же технике или атлетизму он не в состоянии, для этого существуют специальные тренеры. Перед чемпионатом в Чили бразильцы отказались было от Феолы, но потом вернулись к нему снова. Как-никак, а именно Феола снискал себе мировое имя тем, что в 1958 году привёл бразильскую команду к званию чемпиона мира. Считаю, что Феола - отличный организатор и что он, как никто, умеет поставить любую знаменитость на своё место. Думаю, что Феола всегда знает, чего он хочет. Характерно, что он никогда никого не выделяет из своих игроков.

Он даже говорит, что всегда наблюдает за игрой всей команды в целом, а не за отдельными футболистами. Заявление для тренера несколько оригинальное, но поверим на слово.

Во время визита бразильских футболистов, да и после него много было толков про психолога команды. В Лужниках перед началом матча, когда Феола пошёл по кромке поля, меня спросили:

- Это идёт их знаменитый психолог?

Пришлось разъяснить, что это тренер. И заодно сказать, что значение психолога в команде Бразилии сильно преувеличено. Вот врач ценится в южноамериканских командах очень высоко. В частности, в бразильском футболе влияние врача куда выше, чем в советском. В национальной сборной и сейчас работает опытный, авторитетный врач Гёслинг. С ним очень считаются и футболисты и руководство команды. Гёслинг не психиатр, не невропатолог, а терапевт, но он тщательно следит и за настроением игроков, а не только за их физическим состоянием. Если игрока надо отвлечь от мыслей о предстоящем матче - а они бывают так навязчивы, что здоровый парень не может уснуть, - врач изобретает отвлекающие средства, всякий раз другие. В этом смысле его можно назвать психологом, педагогом, заботливым наставником.

Разумеется, психологическое состояние игроков в современном футболе - дело не последнее. В матче с Бразилией мы в этом убедились ещё раз - достаточно вспомнить признание Воронина. Психологической подготовке придают большое значение повсюду. В Англии, например, за год были арендованы загородные гостиницы, достаточно комфортабельные, где находились участники будущего первенства мира. Руководство заботилось о том, чтобы игроки жили в привычных для себя условиях, некоторые команды прибыли сюда не только со своими поварами, но и со своими продуктами, чтобы резко не менять пищевого режима. Так поступили и бразильцы, кухня которых очень схожа с нашей грузинской.

Что это всё не мелочи, ясно, пожалуй, каждому. Есть детали, которыми очень интересовались дотошные любители футбола на матче с Бразилией. Было обращено внимание, например, на обувь и вообще на экипировку бразильских футболистов. Бутсы у советских спортсменов сейчас - это что-то вроде бальных туфель. Они сделаны на узкую модную колодку и весят около трёхсот граммов. Многие играют в немецких бутсах, тоже лёгких, тоже невысоких, на нейлоновой подошве, в которую ввинчены лёгкие металлические шипы. Бразильские футболисты играют в другой обуви. Бутсы у них сделаны на широкую колодку, более высоки, на гибкой кожаной подошве, с более широкими носками. Ноге в них свободно, сам ботинок удобный и эластичный, но внешне он не элегантный. Гетры бразильцы подвязывают очень высоко, под самую коленку. Все они носят бандажи, которые видны поверх трусов. А трусы у них не на резинке, а на специальных шнурках, бант от которых можно выпускать наружу. Будучи одеты очень удобно, внешне южноамериканские футболисты выглядят куда менее франтовато, чем их европейские коллеги.

Возможно, их экипировка обусловлена в какой-то мере климатом. Неизвестно, как играется в бразильских бутсах в дождь. (В Бразилии в дождь игры отменяются). Бутсы же на нейлоновой подошве очень хорошо держат форму и в дождь и в грязь. А когда, Пеле, например, спросили, будет ли ему сложнее играть при дожде, он ответил: "При дожде даже ходить трудно, не только играть".

Можно ли считать, что визит бразильской национальной сборной был для советского футбола таким же поворотным пунктом, как приезд команды Басконии в 1937 году? Трудно сказать. Конечно, все, кто видел матч 4 июля, что-то от него получили. Недаром на следующий день наши 18-19-летние игроки на отборочном молодёжном турнире уже демонстрировали некоторые технические и тактические приёмы бразильцев. Но ведь не секрет, что за последние годы, мало чему научившись у иностранных футболистов, мы сами научили их многому, в частности физической подготовке. Кто был на тренировках бразильцев в Москве, убедился, что физическая подготовка у них сейчас стоит неизмеримо выше, чем до знакомства с советским футболом.

Если мы переймём у бразильцев некоторые технические приёмы, если мы усилим свою физическую подготовку, то сумеем навязывать любому противнику тот супер-темп, который всегда нам был сродни. Если мы будем преследовать противника по всему полю, на всех участках, не давая ему передышки, изматывая его, то мы переиграем его физически и психологически. Всё это нам под силу - мечтал я впредверии игр чемпионата мира.

Бразильцы достаточно долго были властителями дум в футболе. Уверовав во всемогущество техники, они не оценили новых европейских тенденций.

Одна за другой терпели крушение команды Испании, Бразилии, Чили, Аргентины. Оставалась Португалия, без поражений добравшаяся до полуфинальной встречи с Англией. Но в этом матче наступательное давление британцев всё же раздавило защитные линии, выхоленные за Пиренеями.

Нельзя сказать, что любители футбола без сожаления расстались со своими старыми кумирами. Они доставили в прошлом немало истинного наслаждения почитателям нашей игры. Нарасхват были в Англии накануне турнира великолепные красочные программы с портретами звёзд мирового футбола. Эти издания были похожи на дорогие журналы дамских мод. Сходство усиливалось, когда я видел их в руках щегольски одетых лондонских миссис и мисс на дорогих местах стадиона "Уэмбли" (каждое кресло - около десяти фунтов стерлингов). Приятно было любоваться миловидными итальянцами Факетти, Маццола, Ривера, Булгарелли - их портреты в клочья разорвали итальянские тиффози сразу после поражения от КНДР; такой участи избежали цветные фото Суареса, Хенто, Гарринчи, Пеле, Джимми Гривса, старые заслуги которых были ещё так живы в памяти!

Пеле и сейчас в зените, а Гарринча уже тогда в Лондоне не мог ослепительно сиять, растратив запасы энергии, быстроты и выносливости. Несколько потемнел нимб любимого из любимых в Англии центрфорварда Джимми Гривса. Рамсей не включил британского идола в состав команды на решающие битвы чемпионата, хотя Джимми к этому времени был совершенно здоров. Тренер предпочёл малоизвестного, но куда более работоспособного Хёрста и оказался великим провидцем: центральный нападающий Хёрст забил три гола в заключительном матче с немцами. Этим подвигом Хёрст поставил себя рядом с Бобби Чарльтоном, которого англичане искренне считали равным самому Пеле.

Но - чудеса! - Хёрст не попал в символическую сборную команду мира, составленную перед финальной игрой!

Кто же они, эти бессмертные футбольной академии? Вратарь Гордон Бэнкс (Англия); правый защитник Мануэль Санчис (Испания), два центральных защитника - Вилли Шульц (ФРГ) и Роберт Мур (Англия), левый защитник Сильвио Марзолини (Аргентина); три полузащитника - Валерий Воронин (СССР), Роберт Чарльтон (Англия) и Франц Беккенбауэр (ФРГ); три нападающих - Ференц Бене (Венгрия), Пеле (Бразилия) и Эйсебио (Португалия).

Состав этот вызвал горячие дискуссии, хотя все перечисленные игроки действительно принадлежат к элите мирового футбола. Но у меня сложилось впечатление, что люди, составлявшие сборную, руководствовались не только чисто спортивными, но и политическими соображениями. Они пытались раздать места в соответствии с окончательной таблицей первенства. Победителю (Англия) отвели три места, серебряному призёру (ФРГ) - два, а остальным - по одному.

Фон, на котором блестят зарубежные звёзды, всегда обильно подкрашен прессой и рекламой. Футбольный бизнес не скупится на румяна для тех, кто как магнитом притягивает зрителей на стадионы. Не случайно бразильский клуб "Сантос" из города Сан-Пауло за выступление своей команды с участием Пеле берёт вдвое дороже, чем без него. Сборы делают и другие знаменитые футбольные имена.

Поэтому когда из-за возраста или по другим причинам уходят с подмостков такие светила, как Ди Стефано, Диди, Копа, Пушкаш, Суарес, Гарринча, им на смену подбирают новых любимцев, на восхваления которых не скупятся. Часто это тоже незаурядные футболисты, но лучше не принимать на веру сразу всё, что о них пишут. Авторы дифирамбов обычно люди опытные и в футболе и в рекламе. Они умеют подать широкой публике будущих фаворитов. Но, повторяю, прежде чем уверовать в новую звезду по слухам, следует присмотреться к ней.

Окинем же трезвым взглядом состав символической сборной мира 1966 года.

ГОРДОН БэНКС из команды "Лейсестер", 29 лет. Опытный и надёжный вратарь, но печать выдающегося таланта не лежит на его мастерстве. Он прост в приёмах и потому симпатичен. Однако его игра в воротах достаточно прямолинейна, тогда как Лев Яшин - импровизатор и творец. Бэнкс действительно пропустил на чемпионате всего три гола, но его воротам мало угрожали, и настоящему испытанию он так и не подвергался. Лев Яшин пропустил пять мячей, но зато вдвое больше отразил в самых безнадёжных положениях. То, что он лучший вратарь мира, видели все, и не случайно составители сборной, отвечая на недоумённые вопросы, ссылались только на... неудачную фразу старшего тренера советской команды Николая Морозова. После игры СССР - ФРГ он в сердцах сказал, что Яшин обязан был взять второй мяч, решивший судьбу полуфинала в пользу немцев.

В игре МАНУЭЛЯ САНЧИСА, небольшого испанца из клуба "Реал-Мадрид", я не разобрался до конца. Ведь если команда упорно придерживается массированной обороны, то блеснуть индивидуальным мастерством негде. В этом кромешном бетоне трудновато понять, кто играет с блеском, а кто так себе. К тому же в сборной мира Санчис объявился для меня неожиданно, после того как команда Испании закончила свои игры. Специально разглядеть его было уже негде.

(Но зато мне очень пришёлся по душе рослый и сильный правый защитник венгерской команды 24-летний Бене Капоста из клуба "Уйпешт". Во всех встречах он спокойно справлялся с чужим форвардом и превосходно участвовал в атаках. Много нервов попортили нам его рейды на советские ворота в четвертьфинале, когда венгры, проигрывая 1:2, предприняли героические усилия, чтобы отыграться. Хотя мы горячо болели за своих, нельзя было не восхищаться стараниями Капосты. Всё подкупало в его игре - смелость, быстрота, техника, удар. В моих глазах он так и остался лучшим правым защитником чемпионата.)

Оба центральных защитника символической сборной возражений не вызвали. Это образцовые стопперы новой формации. И немец ВИЛЛИ ШУЛЬЦ и британец РОБЕРТ МУР высоки, быстры, агрессивны. Они хладнокровно и умело отбирали мяч и, овладев им, безбоязненно устремлялись вперёд, не уступая своим форвардам в умении атаковать. Оба универсальны в самом последнем и лучшем значении этого слова. Шульц при том же расчётлив, уверен в себе и техничен.

Игра Роберта Мура не блещет показной техникой. В ней нет трюков или посягательств на эффект, но много смелости и риска. Допускаю, что сотни эстетов не были в восторге от простоты его действий на поле, но убеждён, что у десятков тысяч зрителей игра Мура вызывала симпатии и уважение. Он настоящий сын спорта - слегка озорной, с румянцем во всю щёку, весёлый и верящий в свои силы. Ни разу Роберт Мур не хромал, не жаловался, не унывал. На таких приятно смотреть, таким хочется видеть своего сына или внука. По-моему, это новый тип героя футбольных полей и спортивных фильмов.

Может быть, потому ещё Роберт Мур производил такое обаятельное впечатление, что не все его товарищи были ему под стать. Над его партнёром Норбертом Стайлзом (№ 4) нависла одно время угроза дисквалификации. Он получил два предупреждения за грубость, и тогда газета "Дейли Экспресс" поместила на первой странице фото жены Стайлза с сыном. Миловидная молодая женщина держит на руках годовалого Питера. Рядом жирным шрифтом напечатано: "Мой муж Нобби нежный и застенчивый человек. Он так любит меня и сына, что не может быть грубияном". Любящей супруге вторит заботливая мама: "Мой сын не ангел, но он получил отличное воспитание и знает, как себя держать".

Вот тут и решай, кто прав. Судья, который знает Стайлза всего два часа, или родные, прожившие с ним долгие годы? Бывают, конечно, и среди нас парни, которые перед жёнами тише воды, ниже травы, а вне дома забияки (хотя чаще случается наоборот - на поле тихоня, а с женой храбрец). Решил я специально присмотреть за Стайлзом в матче с португальцами, тем более, что Эйсебио опубликовал в газетах просьбу к судьям следить за этим англичанином. И представьте, грозный Стайлз оказался вовсе не верзилой, а середнячком весом не более 70 килограммов. Играл он на этот раз корректно, но Эйсебио чувствовал себя явно настороженно. Вот уж подлинно у страха глаза велики!

"Жена и мать правы" - решил я. Но в финальном матче Нобби распоясался в полном и переносном смысле слова. В игре он несколько раз опасно атаковал немцев, а после матча выпустил рубашку из трусов и в таком виде выделывал коленца из твиста на глазах у ста тысяч зрителей и королевы. Вот тебе и застенчивость и хорошее воспитание!

Некоторые скажут: победителей не судят, а, выиграв первенство мира, на радостях и сплясать не грех. Я здесь другого мнения. Спортсмены обязаны владеть собой и подавать примеры выдержки. При всех обстоятельствах. Мне претят ликования после забитого гола, объятия и поцелуи на поле при победе. Я не прощаю показных страданий при ушибах или подчёркнутой хромоты, о которой забывают через пять минут. Всё это явления, недостойные спортсменов, занесены в футбол не поймёшь откуда. Куда более благородными выглядят поступки, подобные тому, который совершил португальский нападающий Аугусто в полуфинальном матче с Англией. Он торжественно пожал руку англичанину Бобби Чарльтону за тот прекрасный удар, которым был забит второй решающий гол в ворота Португалии. Этот воистину спортивный жест, вероятно, обрадовал Бобби больше нескромных излияний друзей. У зрителей поступок Аугусто вызвал бурные одобрения.

Тренер Альф Рамсей заявил, что тактика английской сборной как раз и вырабатывалась из расчёта на этого Чарльтона. Верно. Создавал рисунок игры, выискивал пути и тропы к успеху действительно Бобби, виртуозный мастер футбольных баталий. Но для осуществления победы необходимы Роберты Муры. Вот почему этот 25-летний защитник лондонской команды "Вестхэм Юнайтед" был избран капитаном сборной, хотя семь игроков в ней были старше, а значит, опытнее его. И не зря именно Роберт Мур был признан лучшим игроком чемпионата.

Истосковавшись по наступательному футболу, ФИФА пожаловала этот высокий титул впервые в истории мировых чемпионатов центральному защитнику. Вожак английской сборной удостоился такого почёта за свои труды не только в обороне, но и в атаках на чужие ворота. Он оказался на гребне той волны, которая поднялась, чтобы обрушиться и сокрушить всем надоевшие бетонные нагромождения латинской школы.

Признание лучшим защитником аргентинца СИЛЬВИО МАРЗОЛИНИ - это реверанс перед обиженной Аргентиной и дань тому повышенному спросу, который был на этого игрока со стороны богатых профессиональных клубов Европы.

Конечно, это дело вкуса, и, кроме того, всем хочется новинок. Но, по-моему, куда больше основания было оставить в сборной мира прошлого избранника - немца Карла Шнеллингера. В 1966 году он выступал по контракту в итальянском клубе "ФК Милан", но на время чемпионата был отпущен в свою национальную сборную. В Англии в свои 27 лет (рост 182 см, вес 76 кг) он был в зените. На любом участке поля Шнеллингер чувствовал себя как дома. Этот проницательный игрок фактически был стержнем немецкой команды и основательно влиял на все тактические ходы серебряного призёра.

Конечно, Марзолини быстр и горяч, но он ровно на десять сантиметров ниже Шнеллингера и, естественно, не так надёжен в игре головой, да и куда меньше искушён в наступательных операциях: ведь он привык участвовать только в сугубо защитных вариантах аргентинской тактики.

РОБЕРТ ЧАРЛЬТОН, или Бобби, как его зовут любители футбола, - фигура на редкость колоритная. Небольшой, стройный (рост 170 см, вес 68 кг), скорее хрупкий, чем крепкий, на вид, он обладает рядом непревзойдённых качеств. Прежде всего, у него редкая по красоте, простая техника, великолепный удар с обеих ног, тонкое чувство тактики и умение появиться в критический момент там, где нужно и где его менее всего ждут. Он не играет на зрителя, но вместе с тем эффектен в каждом движении с мячом, хотя фигурой и особенно внешностью не подходит на роль первого футбольного тенора. Ему уже 29 лет, у него большие залысины, но каждому англичанину голова этого блондина казалась олицетворением британской красоты и мужества.

Главная заслуга Бобби - умение подстроиться к любому партнёру. От каждого по возможностям и каждому по способностям - так распоряжался он мячом на поле. Всё, что попадало к нему в ноги, сразу приобретало высшую отделку и получало толкование, неожиданное для противника.

Бобби Чарльтон был одинаково велик и как дирижёр и как солист. Это самый крупный бриллиант в футбольной короне Англии. Он в Лондоне сделал для победы своей команды больше, чем Эйсебио для португальской и Пеле для бразильской.

В сборной Англии играл его старший брат - Джон Чарльтон в амплуа стопера, напарника Мура. Этот гигант (188 см), очень похожий лицом на Бобби, во всём остальном, кроме удали, явственно отличался от брата. Разные по мастерству, но близкие по характеру, братья вносили дополнительную спайку в дружный оркестр английской сборной.

Второй полузащитник сборной мира ФРАНК БЕККЕНБАУЭР внешностью и фигурой напоминает нашего знаменитого прыгуна Валерия Брумеля. У себя на родине он играет в клубе "Бавария" (Мюнхен). Франц техничен, точен и работоспособен как машина. Не грубый, но малоуступчивый в борьбе за мяч, он может по молодости (21 год) ответить на удар ударом, а затем по стойке "смирно" извиняться перед судьёй. Он обслуживает обширный участок поля, тяготея к нападению, и потому не случайно забил на чемпионате четыре гола из тех пятнадцати, что провела в чужие ворота сборная ФРГ.

Именно Беккенбауэр коварным резаным ударом направил в ворота советской сборной второй мяч, показавшийся Яшину летящим мимо цели и принёсший команде ФРГ победу.

Франц - самый молодой из всех игроков, попавших в символическую команду мира. Перед ним открылась блестящая карьера, так как он успел к совершеннолетию уже обстреляться в таких важнейших сражениях, как полуфинал и финал Кубка Ники.

Не успели стихнуть литавры, как Беккенбауэр подписал выгоднейший контракт с итальянским клубом "ФК Милан", финансовые заправилы которого не постояли в цене за молодого и надёжного немца. Правда, на пути этой сделки стояло запрещение итальянской федерации футбола на ввоз в страну новых футбольных зарубежных асов, но чёрт всё может, когда бог делает вид, что спит.

ФЕРЕНЦ БЕНЕ на правом краю сборной мира мне кажется тоже вежливой данью футбольному могуществу Венгрии. Алан Болл из английской команды "Блэкпул" в этой роли был на голову выше венгра. Правда, Ференц забил четыре гола, Алан - ни одного. Но зато британец показал чудеса выносливости и старания, тогда как венгр практически держался только в передней линии нападения. Бене - правый крайний прежней формации, умеющий отлично завершить комбинацию или убежать с мячом и оказаться один на один с вратарём. Болл - пророк новой тактики. Сила этой тактики будущего заключается в умении игрока набегать на поле за полтора часа не восемь и даже не десять, а целых пятнадцать километров, если потребуется для победы.

Центральный нападающий ПЕЛЕ (полное имя Эдсон Арантес и Насименте) в рекомендациях не нуждается. Это совершенно уникальное соединение в одном игроке всех футбольных доблестей. Но прежде всего Пеле достоин уважения как человек и спортсмен. Не у многих сыщется столько ума и такта, сколько у него.

Он ехал на первенство мира будучи обречённым на особую тотальную опеку. Противники знали, что Пеле - главная ударная сила бразильской команды, и потому в открытую заявляли, что не пожалеют сил для нейтрализации чёрного кудесника.

И они это сделали довольно вульгарно. Пеле был травмирован в первой же игре. Повторилась грустная история прошлого, чилийского чемпионата.

Пеле попытался было на больной ноге удержать для Бразилии титул чемпиона, но португалец Мораис, забыв о джентльментстве, доконал чёрную жемчужину.

- Я никогда больше не покажусь на первенстве мира, - сказал, уезжая из Англии, чудесный бразилец, - но буду играть за свой "Сантос". Ведь мне ещё только 26 лет...

И он потом действительно играл, удивляя своим искусством мир. Пеле умеет всё на поле и - что не часто встречается у феноменальных спортсменов - с достоинством переносить редкие и потому особо чувствительные поражения.

И, наконец, последний в списке "великих" - ЭЙСЕБИО. Тот самый Эйсебио да Силва Феррейра, которого вначале прочили на трон вместо Пеле, а затем возвели в сан наследника престола. Он тоже негр, но из африканского Мозамбика, ростом выше Пеле на два сантиметра (176 см) и, возможно, чуть-чуть быстрее. Если верить газетам, он бежит 100 м за 10,6 секунды.

Эйсебио отлично и охотно бьёт по воротам и заслуженно завоевал звание лучшего бомбардира чемпионата - девять забитых мячей в шести играх. Немец Халлер, занявший второе место, отстал на целых четыре мяча. Эйсебио - виртуозный дриблёр и усердный работник на поле. В игре против сборной КНДР он сотворил чудо, забив противнику почти в одиночку четыре гола подряд, после того как Португалия проигрывала 0:3. Но, видимо, в этой игре молодой негр истощил свои душевные силы. В решающем полуфинале с Англией его энергия оказалась подорванной, а боеспособность ослабленной. То же повторилось в матче за третье место против сборной СССР.

Правда, Эйсебио забил и нам и англичанам по голу, но уже только с одиннадцатиметровых ударов. Он был, как всегда, хорош во всём, но ему явно не хватало прежнего пыла.

Он расплакался тут же на поле после игры с Англией. Но сдаётся мне, плакал он не потому, что Португалия проиграла, а из-за того, что сам он сделал меньше для победы, чем ждал.

Пеле не плакал после поражения, хотя поводов к этому у него было больше. Правда, у Пеле уже были две золотые медали чемпиона мира, а у Эйсебио рухнули надежды получить первую. И всё-таки слёзы португальца значили, что ему не хватает выдержки Пеле. Эйсебио чувствует это. Он открыто заявлял о превосходстве Пеле даже тогда, когда репутация португальца на чемпионате мира казалась выше и перспективнее. Потом все прозрели, и Пеле так и остался бесспорным лидером нынешнего футбола. Но у Эйсебио есть шансы в будущем настичь Пеле и если не перегнать его, то хотя бы встать с ним рядом.

Оба футбольных маэстро заслуживают похвалы. Тот, кто плачет на поле, и тот, кто умеет сдержать слёзы, одинаковы достойны уважения.

Мой разбор символической сборной мира был бы неполным, если не сказать ещё об одном рыцаре футбола. Правда, его имя не названо в составе, но сделал он в современном футболе больше, чем любой из "бессмертных".

Никого так остро не критиковали до чемпионата мира, никого так дружно не хвалили после финала, как старшего тренера английской сборной Альфа Рамсея.

Этот великий упрямец стал футбольным светилом высшего класса потому, что выиграл золотую богиню не гоняясь за игроками-звёздами. Сам в прошлом правый защитник сборной Англии и её капитан, Рамсей принял команду от Уолтера Уинтерботтома - человека эрудированного и скорее учёного, чем тренера, ныне директора спортивно-консультативного департамента воспитания и науки. Того самого Уинтерботтома, который на вопрос, как он расценивает триумф англичан, без тени иронии ответил своим ошалевшим от радости журналистам:

- Удивляться, собственно, нечему. Английская сборная в Лондоне на "Уэмбли" за всю историю проиграла только однажды - венграм в 1955 году.

Альф Рамсей начал с того, что расстался с большинством знаменитостей и решил надеяться на тружеников футбольных полей. "Количество перейдёт в качество", - упорно твердил он игрокам, требуя повышения выносливости, темпа, быстроты и, наконец, воли к победе. За примером не нужно было ходить далеко. Альф Рамсей четыре года подряд тренировал клуб "Ипсвич" и не только перевёл его из четвёртой профессиональной лиги в первую, но и довёл до звания чемпиона Англии в 1964 году.

- Мы должны выиграть первенство мира 1966 года, - твердил Рамсей своей сборной, - и мы его выиграем вне зависимости от того, сколько звёзд окажется в нашей команде.

А тем, кто скорбел об отсутствии громких имён, он отвечал:

- Когда золотая медаль засверкает на груди моих игроков, каждый из них сделается звездой.

И Рамсей до конца выдержал свою линию. Даже на финал чемпионата он не поставил выздоровевшего Джимми Гривса, футбольного аса, любимца англичан, а предпочёл ему Джефри Хёрста из "Вэстхем Юнайтед", центрфорварда менее знаменитого, но на редкость прилежного. И Хёрст забил три гола немцам в финальном матче, принеся победу Англии и славу Рамсею.

Я помню, какие стрелы летели в строптивого Альфа после первой ничьи Англии с Уругваем в день открытия чемпионата.

"Мне было жалко наших ребят, которые обильно потели на поле, и нашего тренера, который страдал, сидя на скамейке сзади ворот. Но на принципе "бей и беги" в современном футболе далеко не уедешь", - писал один английский футбольный комментатор.

Другой лондонский обозреватель выразился ещё язвительнее: "Английские игроки старались изо всех сил и бегали до упаду, но, я думаю, главная беда в том, что они яростно стремятся не в ту сторону, где находится финал первенства мира".

Рамсей всё это читал, он видел усмешки своих критиков и был серьёзен.

- Напрасно улыбаетесь, джентльмены, - отвечал он всем. - Первенство всё-таки никто кроме Англии не выиграет.

И этот провидец, крепко сколоченный, среднего роста, с лицом невозмутимого британского шкипера, оказался прав. Он привёл команду к победе, вернул футболу наступательный стиль. И заслужил всеобщее уважение, сохранив спокойствие и выдержку при всеобщем ликовании. Он категорически отказался совершить вместе с командой круг почёта и энергично прервал попытки игроков на руках вынести его со стадиона. На вопрос журналистов, что он думает делать после такого триумфа, Рамсей ответил, что ещё раз попробует своим методом вывести какой-нибудь клуб низшей лиги в класс "А".

- Английскую сборную выше вести некуда, а я люблю шагать в гору, - именно такой шуткой рассчитался великолепный Рамсей с теми, кто так часто испытывал на этом железном спортсмене и руководителе своё остроумие. Но два месяца спустя Рамсей всё-таки подписал контракт на работу со сборной Англии ещё на четыре года.

Совсем по-иному чувствовали себя неудачники. Я присутствовал на закрытой пресс-конференции, которую итальянская федерация футбола вынуждена была устроить для представителей крупнейших итальянских газет. Я слышал объяснения тренера сборной Эдмона де Фабри наседавшим на него корреспондентам.

- Считаете ли вы себя способным руководить сборной?

- Пусть это решает федерация, проверив мою работу.

- Вы знаете, что вы и ваши игроки заставили вчера пережить шесть тысяч итальянцев на трибунах и миллионы у телевизоров, проиграв Корее?

- Знаю, всем было тяжело, но поверьте, что и я совершенно убит.

- Почему же вы проиграли?

- Дам точный ответ, переговорив с игроками.

- Почему вы этого не сделали перед конференцией?

- После проигрыша вчера они ночь не спали. Я не хотел сегодня утром бередить их раны.

Были и ещё вопросы, но я вышел из зала.

Эта Голгофа, где казнили маленького человека в сером строгом костюме, ярком голубом свитере и тёмных очках, вызывала тяжёлое чувство. Фабри стоял как бы выслушивая смертный приговор. В мире, где господствует капитал, нет пощады тем, кто снижает прибыль. А ведь футбол в Италии - отрасль большого бизнеса. Проигрыш на первенстве мира привёл к резкому падению посещаемости, заметно уменьшил ставки в футбольном тотализаторе, понизил цены на игроков, особенно тех, которые входили в состав сборной.

Все последние годы Италия была Меккой для футболистов всего мира. Там дороже всех платили, там предлагали самые крупные выкупы за игроков, там на футболе больше всех наживались и без того богатые дельцы.

В 1959 году во время гастролей в Италии футбольной команды московского "Спартака" я в числе руководителей команды был приглашён к председателю итальянской футбольной федерации синьору Барасси. Встреча состоялась в собственном шестиэтажном доме федерации на одной из центральных улиц Рима. Пять этажей этого дома в стиле модерн отведены под коммерческие заботы федерации. Только на одном находятся апартаменты самого председателя и несколько кабинетов тренеров. Всё остальное занимает многочисленный аппарат работников, провёртывающих еженедельный, узаконенный правительством тотализатор, в который играют миллионы итальянцев.

Именно в этом здании устанавливают цены на выдающихся мировых игроков, на этих этажах выдают ссуды клубам для их покупки, здесь подписывают контракты и придумывают способы, при помощи которых околофутбольное золото течёт в карманы крупных коммерсантов или частных акционерных обществ.

Вполне естественно, что всякое достижение итальянского футбола увеличивает приток зрителей на стадионы и число играющих; и наоборот, неудачи снижают денежные поступления. Нужно много ума и труда, чтобы поддерживать интерес у зрителей. Куда больше изворотливости и находчивости вкладывается в эту деятельность, чем в технику и тактику футбола. Отсюда беспардонная реклама, бесконечные заботы о новых и новых зрителях, о новых и новых участниках тотализатора.

Абсолютно то же есть и во всех других странах, претендующих на роль футбольных гегемонов в мире. Но в зависимости от темперамента и коммерческих традиций методы везде разнятся.

На первенстве мира в Англии я много слышал о старшем тренере профессиональной команды второй лиги города Ковентри.

Тренер этот, совсем ещё молодой человек, в недавнем прошлом известный всей Англии игрок команды "Уолтхэм", Джим Хилл, в погоне за стабильным зрителем вводит всякие новшества. Он в этом городе, заново восстановленном после бомбёжек немцами, сделал следующее.

На трибунах нового стадиона устроил обогрев зрителей с помощью сильных ультрафиолетовых ламп. Под трибунами открыл восемь баров. На стадионе беспрерывно играет оркестр. Так называемый "офицер связи", подручный Хилла, всё время занимает зрителей. Примерно за час до начала матча публику приглашают послушать сведения о противнике, с которым сегодня встречается Ковентри. Офицер подробно рассказывает о сопернике и в общих чертах сообщает тот план, который команда намерена осуществить в игре. Информация эта передаётся по радио.

Когда команда Ковентри уезжает играть в другие города, то подают поезда, в которых болельщики могут, уплатив пятьдесят процентов стоимости за билет, ехать смотреть свою команду. Обратно их привезут в этих же вагонах. Для тех, кто не хочет ехать, на стадионе устанавливают десять больших телевизионных экранов: болельщики получают возможность следить за игрой своей команды в другом городе. На стадионе собирается в телевизионные дни по двенадцать тысяч зрителей. Билет стоит десять шиллингов, а в обычные дни на матчи - пятнадцать.

Хилл заявил в 1966 году, что команда выступает хорошо и он намерен перевести её в первую группу. Во всяком случае он твёрдо может сказать владельцу своего клуба, что двадцать пять тысяч зрителей - это стабильная цифра на выступлениях команды Ковентри.

Но вот что интересно: его бывший старый тренер Джим Шанклин, у которого он играл в "Уолтхэме", услышав обо всех этих нововведениях своего ученика, сказал:

- Как бы Хилл ни усердствовал, пусть даже он, помимо ультрафиолетового освещения, повесит для зрителей ещё люстру посредине поля, прикрепив её к луне, но если его команда три раза подряд проиграет, всё равно трибуны будут пусты. Поэтому я, - сказал Шанклин, - не рекомендую ему тратить время и энергию на эти затеи, а советую весь свой пыл направить на усиление команды и работу с ней.

В мире футбольного бизнеса идёт беспощадная борьба, как и во всех отраслях финансовой жизни. Английская федерация футбола свято стоит на страже денежных интересов своих клубов, и потому футбольные игры на первенство Англии передаются по телевидению только на следующий день, с плёнок, и не транслируются по радио. Что делать телевизионным компаниям в традиционные дни футбольных матчей - по средам и субботам? Они передают игру в регби. Видимо, с одной стороны, эта игра нуждается в рекламе, а с другой - телевизионным компаниям надо же передавать что-то спортивное в эти дни и часы.

Существует в футбольном бизнесе и своя биржа, которая остро реагирует на подъёмы и спады в этой отрасли коммерции. И если в Италии после крушения "Скуадра Адзурра" на первенстве мира цены на игроков сборной упали в два-три раза, то в Англии наоборот, резко поднялись.

Характерна в этом отношении история 20-летнего Алана Болла. До того как Альф Рамсей включил его в сборную, о маленьком (166 см) и худеньком (64 кг) лондонском парнишке мало кто по-настоящему знал. Но вот прошло первенство, и этот футболист стал героем. Зрители по достоинству оценили его неимоверное трудолюбие и неиссякаемый темперамент. Тут же после финала клуб "Эвертон" из Ливерпуля заплатил за него клубу "Блэкпул" восемьдесят тысяч фунтов стерлингов, вторую по величине сумму за всю историю английского футбола. Сто тысяч фунтов были уплачены в своё время клубом "Манчестер Юнайтед" за шотландца Дэвиса Лоу, признанного лучшим игроком Европы в 1965 году.

Влияние бизнеса чрезвычайно отражается на футболе. С одной стороны, он вносит порядок, точность и стройность. С другой, как и всякое порождение капитализма, разлагающе действует на всех, кто имеет к нему отношение.

Вскоре после первенства английские газеты подняли кампанию о привлечении к суду группы профессиональных игроков. Эти футболисты якобы для того, чтобы получить выигрыши по тотализатору, заведомо договорились между собой об умышленном проигрыше некоторых встреч.

Что ж, там где замешан чистоган, всегда жди мошенничества. Не раз получали огласку и случаи подкупа судей в профессиональном футболе.

Однако необъективный судья - это ещё не гарантия успеха. Такой судья как-то содействовать победе может, но наверняка обеспечить выигрыш ему не под силу. Не будет же он, например, засчитывать гол, если мяч ни разу не пересёк линии ворот!

Поэтому дельцы от футбола пошли дальше - стали подкупать игроков. Чаще всего тех, кто составляет основную силу противоборствующей команды. Таких процессов не мало прошумело по Европе, особенно в странах, где существует футбольный тотализатор.

Но есть соревнования, где пустить в ход взятки - дело почти несбыточное. На первенстве мира, скажем, вряд ли сыщешь игрока, способного деньги поставить выше интересов родины. Но изворотливый ум бизнесменов, карьеристов и фанатиков находит и тут лазейки для нечестной борьбы. Они прибегают к методам воздействия на игроков, недопустимым и вредным.

Именно в погоне за прибылью тренеры и врачи идут на такую крайность, как допинг. Они снабжают игроков стимулирующими и возбуждающими средствами, которые вызывают на короткий срок прилив энергии, а затем пагубно влияют на здоровье.

Даже олимпийские игры, статут которых зиждется на равенстве, братстве и благородстве, в последние годы замараны допингом.

Это запрещено, но "цель оправдывает средства", и спортивные иезуиты идут на всё для завоевания победы.

Помню, как советские футболисты после финальной игры на Кубок Европы в 1964 году в Мадриде (наша сборная проиграла тогда 1:2) горячо уверяли, что испанцы находились в чересчур приподнятом настроении. "Они были под допингом", - утверждал и Андрей, руководивший тогда командой.

Всё это стало наконец секретом Полишинеля для всех, и для ФИФА тоже. И вот на первенстве мира 1966 года в Англии вводится официальный дополнительный запрет на допинг. Мало того, решено было принять действенные меры против этого недостойного явления, калечащего игроков физически и психологически.

Перед игрой судья был обязан по жребию определить двух игроков от каждой команды и при выходе на поле взять у них кровь для анализа. Пробирки опечатывались сургучной печатью и отправлялись в Лондон, где кровь проверяли в специальной лаборатории методами, безошибочно определявшими любой допинг, если он был принят, хотя бы в малой дозе. В статуте было указано, что в случае положительного анализа команде засчитывают поражение и её игроков дисквалифицируют на всё время первенства.

Арбитр имел также право потребовать от любого игрока, вызвавшего у него подозрение во время матча, сдать кровь на анализ. Такой процедуре был подвергнут, например, первый удалённый на чемпионате игрок - уругваец Альбрехт, ударом ногой в живот сбивший с ног немца Халлера.

В тридцати двух матчах VIII чемпионата кровь у игроков была взята сто двадцать восемь раз. Ни в одной из пробирок стимуляторы не были обнаружены.

Казалось, что с допингом покончено раз и навсегда. И вдруг большинство футболистов сборной Италии заявили по приезде домой: "Мы проиграли в Англии потому, что врач делал нам уколы, которые, вместо того чтобы взбодрить, расслабляли во время матча". Восьмерых игроков, заявивших о допинге, поддержал Эдмондо Фабри. Он утверждал, что доктор, делавший игрокам уколы, действовал по наущению его врагов, заинтересованных в провале деятельности тренера.

Но почему же анализы крови в Лондоне не подтвердили допинга.

- Потому, - объяснили сторонники Фабри, - что эти анализы могли обнаружить только вещества, подстёгивающие нервную систему, а не угнетающие её.

- Клевета! - энергично протестует врач. - Клевета, выдуманная для того, чтобы не дать право итальянской федерации футбола разорвать с тренером Фабри контракт, срок которого истекает только в 1970 году. - И объяснял далее, что контракт, выгодный для Фабри, может быть аннулирован без крупной неустойки только в случае провала сборной по вине тренера, поэтому-де ответственность за невиданное поражение в Англии перекладывают на врача.

Разобраться, где тут истина, - трудно. Но если игрокам вводились какие-то стимуляторы, то тренер об этом, безусловно, знал.

Но суть дела не в этом, а в том, почему вообще возникла нужда в допингах. Потому, что погоня за деньгами в капиталистическом мире растлевает сознание игроков.

Сборной команде Корейской Народно-Демократической Республики, безусловно, не требовался допинг. С великим энтузиазмом её игроки победили сначала сборную Италии, оснащённую первостатейной техникой, а затем сумели вести 3:0 во встрече с призёром чемпионата - командой Португалии.

Из всех стимуляторов мне по душе один: хорошее, задушевное слово перед игрой и сознание патриотического долга. Без него футболист - лишь наёмный солдат, способный бросить оружие на поле боя в самую критическую минуту.

Свела меня судьба и с другим неудачником - Винсенте Феолой, тренером бразильской сборной.

Вся наша группа печально сидела 1 августа в лондонском аэропорту: уже несколько часов ждали мы своевременно заказанный самолёт. Вдруг в толпе пассажиров мелькнула знакомая фигура. Тучный, невысокий человек с большим одутловатым лицом пробирался к столику. Сопровождающий нёс сзади два чемодана. Ну конечно! Это тот самый Феола, с которым я беседовал в Лужниках после блестящей игры бразильцев в Москве два года назад!

Я давно знал, что Феола шахматист и в футбол никогда не играл. Но мне захотелось послушать, что он скажет в своё оправдание. Привыкший к окружению из репортёров Феола, покинутый всеми, с заметной радостью начал отвечать на вопросы советских журналистов. Видимо, ему хотелось излить душу, а возможно, и спасти хотя бы крупицы прежней популярности. К сожалению, и вопросы и ответы были стандартными.

- Думаете ли вы менять системы 1-4-2-4 после неудач?

- Не вижу к этому оснований, - ответил толстяк, сделав вид, как будто смена тактики зависит от него. Затем последовали сетования на травмы у ведущих игроков и жалобы на болгар, которые якобы первыми повредили Пеле. - Мы потеряли перед турниром Жаира, Амарильдо, а затем Герсона и Жильмара.

Он начал загибать пальцы, считая пострадавших, но, по-моему, главное было не в этих громких именах. Бразильцы выиграли всего одну встречу и не попали в четвертьфинал потому, что прибыли на чемпионат со старым вооружением.

Винсенте Феола вернулся домой только через месяц после первенства мира под чужим именем. Дом его в Бразилии после проигрыша пришлось взять под охрану полиции на долгое время.

Сразу по приезде домой Феола дал объяснения в прессе. Он считал, что допустил несколько ошибок, но главное - это травмы игроков и нечестность судей.

- Из девяти арбитров, которые судили наши матчи на чемпионате, семь были англичане.

Кое-кого такие ссылки могут успокоить, особенно тех, кто ищет утешения. Но я вспоминаю свои первые игры. Уже тогда, на заре советского футбола, мы знали всю механику оправданий и полушутя-полусерьёзно сговаривались, которой по счёту заповедью будем объяснять свой проигрыш дома. Первая - случайность; вторая - плохое поле; третья - погода; четвёртая - невезение, пятая - судья и т. д.

Когда мы играли на чужих полях и свидетелей из родного города не было, легче всего было свалить на судью.

"Давайте объяснять всё заповедью пятой", - решали мы и так сочно возмущались арбитром, что под конец сами верили в свою правоту.

Слушатели знали, что судейство решает многое, и не сомневались в наших словах. Нас любили и хотели верить, что мы непобедимы. К тому же в каждой игре всегда найдётся пяток сомнительных ситуаций, когда свистки судьи могут повернуть исход игры в ту и в другую сторону. Наша горячность убеждала даже тех, кто знал по опыту, чего стоят эти сказки.

Нынче, когда все сами всё видят, так наивно оправдываться уже нельзя. Но по телевидению хорошо видны в футболе только частности. Охватить целое на маленьком голубом экране невозможно. Да и кулуары чемпионата не просматриваются. Так что поле для оправданий ещё велико.

Феола отлично это понимал и, зная, что его песенка спета, оправдывался, не очень заботясь о доказательствах.

Однако миллионы не проведёшь. Они не зря просиживают часами перед телевизором и достаточно хорошо разбираются во всех обстоятельствах.

Не убедил никого и опальный Феола. Конечно, бразильские звёзды восхищали всех нас, но мы с малых лет были воспитаны на английском футболе, а старая любовь не ржавеет.

- Молодцы англичане! - заключил я после финала, перед тем как писать отчёт в Москву. Они победили оружием, сделанным в Британии. Они никому не подражали и вернули футболу благородные традиции риска и наступления.

Всё это было нужно как воздух, как духовная пища в те дни и футболу советскому. Правда, наш футбол не выглядел на первенстве мира таким изнеженным, как итальянский, и не был лишён здравого смысла, которого не хватало в играх уругвайской и аргентинской команд. У нас в тайниках ещё сохранялся добрый старый азарт. Когда советская команда переходила в решительные атаки, то давала трещину оборона таких грозных противников, как Венгрия, ФРГ, Португалия. Жаль, что привычка наступать с мыслями о собственных тылах снижала штурмующие возможности наших игроков. В первую очередь это относится, конечно, к защитникам и полузащитникам, которые были способны поработать в духе английских игроков обороны и даже знаменитого Болла. Обидными поэтому показались мне проигрыши сборным ФРГ и Португалии. Конечно, немцы в матче с нами действовали уверенно и сильно, но мы ведь уступили им всего один гол, играя к тому же весь второй тайм вдесятером, - на 43-й минуте был удалён наш лучший нападающий Игорь Численко. К тому же беда редко приходит одна: из-за повреждения и полузащитник Иосиф Сабо хотя и оставался на поле, но только в роли "пешехода", как метко определил его возможности английский комментатор.

Не менее трагически сложились обстоятельства в нашей последней встрече - с командой Португалии. Вот что я передал в газету "Ленинское знамя" сразу по горячим следам после этого матча, определявшего третьего призёра.

ЛОНДОН, 29 (по телефону). Наша сборная заняла четвёртое место. Это, безусловно, шаг вперёд, но всё-таки шаг робкий для такого гиганта, каким является советский футбол. Создаётся впечатление, что играй мы с Португалией основным составом, и бронзовые медали чемпионата мира приехали бы в Москву. Португальцы выступали против нас именно в таком качестве, а у нас не хватило по разным причинам пяти основных игроков.

Нашу сборную вывел на поле Яшин, принявший на себя роль капитана. Вместе с ним выступали: Пономарёв, Корнеев, Хурцилава, Данилов, Воронин, Сичинава, Метревели, Малофеев, Банишевский, Серебряников.

Особенно сказалось отсутствие Шестернёва, отлично играющего головой. Фактически оба гола в наши ворота были следствием плохой игры Хурцилавы в воздухе. Не выдержав дуэли с Торресом за верхние мячи, Муртаз совершенно недопустимо вначале матча отыграл мяч рукой на штрафной площадке, посчитав, что центральный форвард противника находится в голевой позиции. Хурцилава забыл, что в решающих играх первенства мира всякое трюкачество недопустимо. Я убеждён, что, окажись на поле Шестернёв, не было бы и второго гола в наши ворота. А сквитать мы сумели лишь один после удара Метревели, когда вместе с мячом в воротах оказались португальский голкипер, защитник и кто-то из наших нападающих.

Явно, между прочим, не хватало команде во всех играх и левого крайнего нападающего. Не хочется думать, что в советском футболе невозможно найти пару центральных нападающих лучше Банишевского и Малофеева. И всё же наша сборная даже в этом составе играла на равных со всеми противниками. Достаточно было немного усилить нападение, и чаша весов могла перетянуть в нашу сторону не только в матче с Португалией, но даже и в игре с ФРГ.

Свою силу мифический герой Антей черпал соприкасаясь с родной землёй. И мощь нашей сборной зависит от неразрывной связи с клубными командами и внутренним календарём. Этот принцип был нарушен при подготовке наших футболистов, и потому состав команды оказался не сильнейшим и не так сыгранным, как это требуется для решающей победы на чемпионате мира.

Отец сына наказывает не за ошибки, а за их повторение. У нас повелось - после неудач говорить о недостатках, а они через четыре года снова повторяются.

Четвёртое место, подчёркиваю, шаг вперёд, но ведь три первых призёра шагнули явно шире нас. Последние поражения обидны. Их можно было избежать, лучше изучив европейский футбол. Наша же сборная больше перенимала опыт южноамериканцев, потерпевших фиаско на чемпионате.

Итак, мы остались на четвёртом. Остались незаслуженно, потому что даже в ослабленном составе наша сборная могла успешно побороться с очень уставшей к этому времени командой Португалии. Наша линия обороны была одной из самых прочных на чемпионате, а вратари, бесспорно, - лучшими в мире. Это избавило советскую сборную от катастроф, которые сокрушили не одну команду.

Я давно считал, что вратарь - главный игрок на поле. Но, пожалуй, нигде так не была подтверждена эта истина, как на первенстве мира в Англии.

Возьмём к примеру узловую встречу чемпионата Бразилия-Португалия в третьей подгруппе. К этому времени прошлый чемпион мира, бразильская команда, был на краю пропасти, но всё ещё достаточно силён, чтобы добиться победы, необходимой ему позарез. На поле выходит сам Пеле. Пусть нога ещё не зажила, но отступать бразильцам некуда, и они делают ставку на грозное имя лучшего форварда мира. Пеле должен вдохнуть в них уверенность, покачнувшуюся после поражения от венгров без его участия. Феола выпускает на поле ещё восемь свежих игроков, и в их числе вратаря Мангу.

Португальцы тоже рвутся к победе, потому что проигрыш может уравнять их очки не только с бразильской, но и с венгерской командой. У венгров же есть все шансы на другой день выиграть у болгар.

Бразильцы начинают матч вдохновенно, их почитатели на трибунах оживляются. Но португальцев поддерживают большинство зрителей-англичан: ещё бы, если Бразилия проиграет, то это и сенсация, и у Англии исчезнет главный конкурент!

В самый разгар страстей, когда бразильцы держат инициативу, португальские защитники начинают беззастенчивую охоту за Пеле при полном равнодушии к этому английского судьи Мак-Кейта. Как только мяч попадает к Пеле, его сокрушительно атакуют в надежде, что больная коленка снова сдаст. Но лучший форвард мира мужественно раз за разом встаёт, и надежды на успех пока не оставляют ни его, ни партнёров.

Беда приходит совсем с другой стороны. Эйсебио проскакивает по левому краю и навешивает мяч на бразильские ворота. Вратарь Манга, словно новичок, отбивает его всего на пять шагов и прямо на голову левому крайнему португальцев, остроумному Симоэсу. Удар лбом - и Бразилия начинает с центра поля.

Радостно забить первый гол и ох как тяжко его пропустить! Вдвойне тяжело действует на игроков мяч, пропущенный из-за грубой ошибки вратаря. Но бразильцы не зря были дважды чемпионами мира. Они, правда, отвыкли проигрывать, но, попав в такую беду, сохранили спокойствие и выдержку. Ни одного упрёка Манге и - все вперёд! Через пять минут штрафной удар справа. Верхний мяч летит почти в руки бразильскому вратарю. Манга, вместо того чтобы сделать шаг навстречу, растерянно ждёт, и расторопный Эйсебио перед его носом перебрасывает мяч головой в ворота.

Игра сделана. И тут же при попытке отыграться опять сбивают Пеле. На этот раз он вынужден покинуть поле, чтобы затем вернуться хромым. Коленку сокрушил чужой - Мораис, а веру в победу - свой, Манга. Вот что значит не тот человек на главном посту!

И вдруг исчезла сделавшая своё чёрное дело грубость. Игра стала красивой, и бразильцам во второй половине удалось даже забить один гол. Но, чтобы выйти в четвертьфинал, нужны были ещё целых два, и потому, оголив тылы, они всей командой бросаются вперёд. Как птица, машущая одним крылом, не может взлететь, так и Пеле на одной ноге тщетно старался внести свою лепту в этот порыв отчаяния.

Затем разыгравшийся Эйсебио окончательно погасил всякие надежды у бразильцев, забив третий гол.

Манга тут не был виноват. Свою трагическую роль в поражении он уже сыграл в первом тайме.

А разве прекрасная команда венгров не ушла с поля боя побеждённой только из-за своих вратарей? Ведь тем же португальцам она уступила только из-за грубых ошибок голкипера Сантмихаи. Он "организовал" в свои ворота третий, решающий, гол, подбросив мяч прямо под лоб португальца Аугусто.

В следующем матче венгры в блестящем стиле нанесли первое поражение самим бразильцам, но в четвертьфинале в игре с советской сборной их судьбу решил опять-таки незадачливый вратарь - теперь Гелеи.

В нашей схватке с венграми драма произошла уже на третьей минуте. Защитник Данилов пожелал на всякий случай пощупать чужого вратаря и средним по силе ударом послал мяч по земле с двадцати пяти метров в венгерские ворота. Гелеи спокойно, встав на одно колено, поймал этот мяч и неожиданно выпустил из рук. Всё дальнейшее произошло как во сне. Быстрее всех ситуацию оценил Численко. Он успел к мячу ранее ошеломлённых чужих защитников и ползущего по земле с вытянутыми руками злополучного Гелеи. Пусть менее очевидно, но и второй гол в венгерские ворота на 46-й минуте влетел тоже из-за попустительства вратаря, не вышедшего вовремя на перехват верхнего мяча. Так венгерская команда, выше всех оценённая английской печатью, у которой было и остаётся масса поклонников в нашей стране, вышла в тираж только потому, что у неё не было надёжных вратарей. Не спасла её ни блестящая победа над Бразилией, ни убедительная игра против нашей команды во второй половине встречи. Пропустить два гола просто, но отквитать их у равноценного противника - задача обычно почти невыполнимая.

Если продолжить примеры решающих вратарских ошибок, то нельзя обойти молчанием и поражение португальцев от англичан в полуфинале. Малогабаритный Перейра в воротах Португалии и раньше ставил свою команду в рискованные положения. Всё до поры до времени сходило благополучно. Но вот в игре, где определялось право на финал, Перейра несколько раз опрометчиво устремлялся на мячи, летящие в двенадцати-пятнадцати метрах от ворот, и попадал в самую гущу горячо боровшихся своих и чужих игроков.

Возмездие пришло незамедлительно. Бобби Чарльтон подлавливает один из таких просчётов Перейры и мгновенно издалека отправляет отскочивший от кучи мяч в ворота, опрометчиво покинутые португальским вратарём.

Так был забит гол, утвердивший в конце концов преимущество англичан, - ведь игра закончилась их победой 2:1.

И всё-таки, вероятно, самым трагическим по своим последствиям был мазок вратаря Альбертози в последней игре итальянцев с командой КНДР. Он пропустил единственный мяч, забитый в этой встрече, буквально под мышкой. Не знаю, что заставило его падать на согнутую в локте руку. Вытяни он её, как полагается грамотному вратарю, и ворота были бы спасены. В итоге сборная Италии проиграла 0:1 и отправилась домой, упустив, казалось бы, верный шанс попасть в четвертьфинал. Страна, дважды бывшая чемпионом мира по футболу, отдельные клубы которой ("Интернационале", "ФК Милан") признаются лучшими в футбольном мире, оказалась поверженной новичками из Азии. Было от чего упасть в обморок не только прославившимся на весь мир итальянским тиффози, но и тем миллионерам, которые орудуют в профессиональном футболе этой страны.

Но ведь могли же итальянские форварды отквитать гол, ошибочно пропущенный их вратарём! Они всячески старались, но им это не дали сделать сильные духом корейские футболисты, и особенно их вратарь, отразивший несколько на редкость трудных мячей.

Почему же советские вратари в Англии оказались неизмеримо выше своих зарубежных коллег? Что это - случайное совпадение или результат длительной эволюции в советском футболе, где предшественниками такого самородка, как Анзор Кавазашвили, или такого замечательного вратаря, как Лев Яшин, были тоже подлинные таланты?

Я убеждён, что верно второе. Этот ответ подсказала мне память.

ВРАТАРИ

Вратарское искусство. Советская школа. Основоположник Н.Е.Соколов. Продолжатели. Венский матч 1928 года. Концерты Владислава Жмелькова. Дружба дружбой, а кубок врозь. Первый чемпионат. Послевоенные вратари. Лев Яшин. Преемники. Современные течения. Пенальти-кик.

Вратарь занимает особое место в футболе. Он - на самом важном посту в команде, это главный игрок. Если вратарь плох, проигрывает отличный ансамбль; если он играет блестяще, команда может победить заведомо более сильного противника.

Каждый вратарь может при нужде сносно сыграть в любой линии: он умеет бить, останавливать и водить мяч; правда, делает он это чуть хуже полевых игроков, но зато его партнёры обычно совсем не в состоянии заменить его в воротах, хотя ловить мяч руками на первый взгляд вроде просто.

На самом деле искусство вратаря необычайно сложно. Несколько лет упорных, почти ежедневных трудов нужны вратарю, чтобы отшлифовать техническое мастерство: броски, прыжки, падения, вскакивания; умение отбивать мяч руками и ногами, ловить его, выбивать и выбрасывать. Но и этого мало для высококлассного вратаря. Он должен быть от природы одарён смелостью, решимостью, атлетическим сложением, высоким ростом. И, наконец, нечего ему браться за гуж, если та же природа-матушка не наградила его ещё чутьём угадывать уязвимые места в воротах, безошибочно определять мгновения и способы борьбы за мяч.

Это сложный комплекс, и потому заслужить репутацию непробиваемого вратаря дано единицам, наиболее одарённым, неистово трудолюбивым людям, чаще всего фанатикам и энтузиастам футбола.

За те пятьдесят лет, что я провёл в футболе как игрок и руководитель, я помню вратарей, которые не должны уйти из истории нашего вида спорта. Они создали лучшую в мире советскую школу игры в футбольных воротах - школу самую техничную, элегантную и эффективную на всей планете.

Не сомневаюсь, что многие из них имели право стать рядом с прославленными Заморой (Испания), Планичкой (Чехословакия), Хиденом (Австрия), то есть теми голкиперами, которых тогда знал весь мир, как сейчас знает Льва Яшина.

Чем же отличается советская вратарская школа? Почему, наблюдая игру лучших команд мира, восторгаясь мастерством Пеле, Эйсебио, Ди Стефано и других мировых корифеев футбола, всегда ловишь себя на мысли, что их ансаблям, завоевавшим мировые короны, международные и европейские кубки, всё же, пожалуй, не хватает в воротах одного из лучших представителей советской вратарской школы?

Даже в игре знаменитого венгра Дьюлы Грошича, несмотря на его громадный талант и мастерство, мне бросались в глаза кое-какие технические недоделки в ловле мяча, в положении ног при падении, в выбрасывании мяча рукой и некоторые другие мелочи, подмечаемые только взыскательным глазом специалиста.

Возможно, Замора, Планичка, Хиден и Грошич с их колоссальным международным опытом как игроки сильней большинства советских вратарей прошлых лет, но для меня наши зрительно красивей. Потому что они играли и играют в другой манере, в другом ключе, получив своё высшее образование именно у нас.

Мне кажется, что в этом наша вратарская школа подобна советскому балету, где классические традиции позволяют каждой талантливой балерине производить лучшее впечатление, чем западным танцовщицам.

Возможность с детства наблюдать игру таких асов, как Владислав Жмельков или Лев Яшин, перенимать их технику, манеру поведения в воротах - это и есть настоящая учёба. Потому что, как известно, один взгляд стоит ста рассказов, потому что показ - наилучший метод преподавания. Не в том ли секрет того, что в Норвегии и Голландии появляются, смена за сменой, прекрасные конькобежцы, во Франции и Бельгии - велосипедисты, в Швеции и Финляндии - лыжники и - вернёмся к футболу - в Бразилии, Аргентине, Испании - виртуозные дриблёры? Им есть кому подражать, с кого брать пример.

С кого же такие примеры начали брать наши вратари, кто основоположники нашей вратарской школы?

С первых же шагов отечественного футбола нам, безусловно, повезло на самобытные таланты. В полную силу они расцвели на благодатной почве советской физкультуры и спорта и стали образцом для всех, кто потом стоял в воротах советских футбольных команд.

Я не видел русских вратарей, гремевших до первой мировой войны, москвичей Матрина и Мартынова. Но я много говорил с людьми, игравшими с ними вместе в сборной, например с лучшим нападающим тех лет Василием Георгиевичем Житарёвым, который очень хвалил вратарей-соратников, но всё же считал реформатором русской и зачинателем советской школы Николая Евграфовича Соколова.

Советский футбол вначале был начисто отрезан от зарубежного. Поэтому блестящее выступление Н.Е. Соколова в воротах сборной РСФСР в Швеции осенью 1923 года было для скандинавов одним из откровений, которыми поражала западный мир Советская Республика.

Ныне здравствующий Н.Е. Соколов много и пытливо работал над вратарской техникой, был отличным лыжником и бегуном на средние дистанции и пользовался безоговорочным авторитетом среди игроков своей команды СКЗ (Спортивный клуб Замоскворечья). А там были такие знаменитости, как футболисты сборной Москвы Фёдор Селин, Павел Ноготков, Казимир Малахов, Василий Лапшин и другие. Насколько мне известно, Н.Е. Соколов первым из наших вратарей начал выбрасывать мяч руками, первым стал требовать от своих защитников посылать мяч назад вратарю, первым предпочёл ловить мяч не на грудь, а чуть ниже - в мягкую диафрагму. Благодаря своему влиянию он начал командовать действиями защитников, подсказывать им выбор позиций и добиваться того единства в механизме обороны, которое гарантирует от разнобоя и паники на своей штрафной площадке.

Беспрерывная и пытливая работа над техникой позволила Н.Е. Соколову так отточить её, что, по моему убеждению, встань он, прежний, в ворота нынешней команды, он не посрамил бы её. Его техника позволила бы ему показать современную манеру игры.

Выше среднего роста (178 см), худощавый и очень координированный, Н.Е. Соколов играл красиво и просто, без всяких потуг на эффект и ухарство. Это был вратарь-мыслитель, всё сопоставляющий и оценивающий. Он предпочитал расчёт, а не интуицию, хотя отказать ему в быстроте и смелости решений было нельзя.

Соколов не однажды давал нам предметные уроки умного расчёта. Помню, в 1922 году ехала в Петроград московская сборная. Я был вместе с Соколовым в битком набитом неплацкартном вагоне (времена-то были какие - только-только кончилась гражданская война).

Утром я заметил, что Соколов в этой тесноте собирается заняться разминкой. У меня, тогда ещё мало искушённого в футбольной методике парня, это вызвало искреннее удивление. - Ты что это? - говорю. - Тут повернуться негде!

А ему высвободили в проходе местечко полметра на полтора, и он свою разминку всё-таки проделал.

Через много-много лет, узнав афоризм французского художника Эдгара Дега: "Имеешь мастерства на пять миллионов франков, приобрети ещё на пять су", я сразу вспомнил вагонную разминку Николая Евграфовича. Такова была требовательность к себе у этого человека, которая обнаруживалась в любых обстоятельствах и учила окружающих тому же.

Заслуженная слава Соколова повлияла на всех наших вратарей, ему стали подражать; к счастью для Москвы, здесь быстро нашлись его способные последователи - Михаил Леонов и Иван Филиппов. "К счастью" потому, что в 1924 году Соколов уехал в Ленинград учиться в Лесной институт. Этой выбранной в юности профессии Соколов не изменил всю жизнь. До сих пор он работает лесничим на станции Разлив, близ Ленинграда. Мы переписываемся с ним время от времени, и я не могу отказать себе в удовольствии привести здесь одно из писем Николая Евграфовича - по поводу взаимного обмена марками для наших внуков.

"Дорогой Николай Петрович!

Не могу не выразить тебе сердечной признательности за презент, учинённый тобой моему внуку Юре.

Потрафил. Искренне выражаю благодарность и от себя и от внука. Старое старится, молодое растёт. Помню, и я когда-то коллекционировал и марки и пёрышки; то и другое покупалось в писчебумажном магазине Леттер на бывшей Пречистенке у Зубовской площади в низочке.

Вспомнилось это, и, как вереница, потянулись другие воспоминания.

Старая "Девичка", место гимназических футбольных схваток, и более позднее время. Вот первые пять тысяч метров. Вот эстафета 3х1,5. Моим противником был Сергеев от РГО. Было очень жарко, душно. Вот 10х1000 15 мая 1921 года. На медальке выгравировано "МКС - русский рекорд". А вот маленькая фотография с Пл. Ипполитовым и Павлом Сергеевичем Львовым. По краям Соколов Н., и Гагулин И. - старт и финиш. В середине фотографии Хайдин И., Старостин Н., Красавин И. и др. У Павла Сергеевича - фигурка - приз.

А помнишь как мы с тобой бежали в ОЛЛС 3х1000 со старта и как метров за 300 до финиша ты долбанул мне кроссинг?

С "ёжевом" в те времена было плоховато. Питались неважно, но спортом занимались от души; задора было много.

Слежу по печати и телевизору за достижениями наших спортсменов по всем статьям. Умиляюсь победам и досадую на проигрыши.

Нашёл у себя фотографию. Если такой у тебя нет, с удовольствием её тебе вручаю. Это, должно быть, 1927 год, Германия, Дрезден. Как будто так.

Сознаюсь, хулы достоин, на письма я скуповат. Не всегда отвечаю моему милому другу Петру Артемьеву и другим близким моему сердцу старым друзьям. Вот и тебе, дорогой мой Коля, пишу с большим опозданием. Каюсь. Грешен. Прости.

Желаю доброго здоровья.

Целую. Соколов.

Разлив. 30 марта 1966 года".

Появление Соколова в воротах ленинградской сборной значительно укрепило тылы команды и позволило этому основному противнику москвичей выигрывать некоторые встречи за счёт мастерства своего нового вратаря.

Помню, как в весенней встрече 1928 года в Ленинграде сборная Москвы проиграла только потому, что "чародей Н. Соколов, - так писала местная газета, - четыре (!) раза отразил удары выходившего на него один на один нападающего Н. Старостина". Это была сущая истина, без столь частых в футбольных отчётах прикрас.

Наберусь откровенности сказать, что случилось после этого матча.

Как все спортсмены, близкие обычно друг другу, мы с Н. Соколовым были друзьями, хотя играли в разных клубах и на поле встречались как соперники. К тому же мы противостояли друг другу: я был форвардом, беспрерывно атакующим вратарей, а он вратарь, который отнимал у меня мою добычу. За мяч же я всегда боролся горячо и, чего скрывать, вратарям покоя не давал. Шёл на столкновения с ними, как говорят, действовал в тело. И вот когда Соколов взял у меня четыре мяча, я, естественно, терзался от мысли, что подвёл и команду и себя. Места не находил, слонялся по коридорам "Европейской" гостиницы, где всегда останавливалась московская сборная.

Соколов издавна был самым нежным другом Фёдора Селина, хотя они сильно разнились: Николай - сплошная выдержка, безукоризненная дисциплина, всегда во всём за собой следил. Умница.

А Фёдор - порывистый, способный на любые милые чудачества. Селин водил дружбу со всеми, его душа и кошелёк были открыты для каждого.

После матча Соколов не мог не наведаться в "Европейскую", и, конечно, в номер к Селину. Потребность излить душу загнала и меня туда же. В комнате горячо обсуждалась игра. Видимо желая меня утешить, Соколов сразу сказал мне:

- Николай, я думал, ты меня расшибёшь, когда я под тебя бросился, но, к счастью, ты удачно перепрыгнул.

Это была последняя капля. Взглянув в его счастливое лицо, я не сдержался:

- Ну знаешь, в следующий раз я перепрыгивать не буду.

Соколов опешил.

- Федя, ты слышишь, что он говорит? Н-нет, ты слышишь? - От волнения он начал заикаться. - Это же безобразие.

И ко мне:

- Т-ты интеллигентный человек, и ради какого-то гола готов своему другу руки переломать...

Но я закусил удила.

- Понимай как хочешь... - и вышел в коридор.

Не знаю, думал ли Соколов в дальнейшем об этом инциденте. А у меня он из головы не выходил. Именно с тех пор я понял, что пресловутое "цель оправдывает средства" несовместимо с духом братства, которым пронизан спорт. Чувство товарищества быстро стёрло нашу размолвку с Соколовым.

Не раз он ещё отбивал и пропускал мячи, посланные мною. Но думаю, что ленинградцы вряд ли обижались на своего вратаря, хотя на Второй спартакиаде и проиграли полуфинал московской сборной команде 3:5.

Не было претензий и у нас, москвичей, к нашему новому вратарю - Михаилу Леонову, ученику Соколова. Действовал он в тех же принципах, но от природы был одарён большей физической силой и отличался особой охотой к непосредственным схваткам с противником в борьбе за мяч.

Мне всегда казалось, что из него вышел бы недурной боксёр ближнего боя, вроде известного тогда Якова Брауна. Не зря же за Леоновым, выросшим на Девичьем поле, ходила слава одного из лучших кулачных бойцов! Тогда ещё существовали драки "стенка на стенку" зимой на льду Москвы-реки, где Леонов защищал интересы Дорогомилова против Красной Пресни.

Как у большинства физически сильных людей, у Леонова был добрый и открытый характер. Его широкое, монгольского типа лицо всегда улыбалось. Однако в игре обычно весёлый взгляд его узких глаз становился пристальным и строгим.

Он дублировал Соколова в клубной команде, и нет ничего удивительного, что усвоил привычки своего наставника. Но манера игры у него была своя, отличная от соколовской. Там, где Николай Евграфович предпочитал выжидать, надеясь на ошибку противника, Леонов стремительно вступал в борьбу, вызывая чужих нападающих на спешку и неточности. Соколов неохотно покидал ворота, Леонов, предвосхищая игру Планички, легко перемещался по всей штрафной площадке, давал острастку самым агрессивным форвардам. Соколов на всё реагировал вытянувшись в струну, Леонов стоял с поджатыми руками, собранный в мускулистый комок. Его игра не была такой стабильной, как у Соколова, но в память врезались незабываемые вспышки, поражавшие азартом и силой.

В октябре 1928 года сборная Москвы выступала в Вене против сборной Австрии. Это была пора расцвета австрийского футбола, в нём блистали такие мировые звёзды, как вратарь Хиден, центрфорвард Синделяр, инсайд Шаль, левый край Весели и другие. Сборную Австрии в те годы справедливо называли "вундер-тим" (чудо-команда), ведь она разбила в Вене со счётом 3:0 победителей Парижской олимпиады 1928 года - сборную Уругвая!

Конечно, эти силы против нас не играли, но хорошо помню, что та молодёжь, которая сражалась против нас, в дальнейшем стала оплотом таких лучших профессиональных клубов, как "Адмира", "Рапид", "Аустрия".

Мы появились в Вене впервые, и потому посмотреть на русских на стадион "Рапид" собралось много народу. Но все считали, что приехали провинциалы и сейчас, мол, наша молодёжь им покажет...

Футбол в Австрии был трёх направлений: профессиональный, буржуазный и рабочий. Первый - мирового класса. Вторым считался рабочий футбол, выходцы из которого составляли когорту профессионалов. На матч с нами мобилизовали кое-кого из таких мастеров, и среди них - именитого Рейтерера, исключённого из "Рапида" за нарушение режима. Этот здоровый и весёлый парень считался одним из лучших полузащитников Австрии. Все ждали от него чудес, и действительно первые полчаса Рейтерер преподал нам урок техники. Да и не он один. Пока у австрийцев было много сил, они хозяйничали на центре поля и на подступах к нашей штрафной. Но дальше этого дело не шло; штрафную площадку железно оберегала наша защита. Угрозы издалека гасил бывший в особом ударе Леонов.

Вначале зрители аплодировали лишь своим, но затем настроение на трибунах стало меняться. Быстрота и азарт всегда находят отклик, а этих качеств нам было не занимать. Да мы ещё на разминке подкупили зрителей: Рущинский ударил издалека, и мяч с такой силой влетел под штангу, что весь стадион захлопал. Затем Фёдор Селин, уже в игре, не раз срывал аплодисменты одному ему доступными трюками. Конечно, австрийцы многое умели, в частности, они показали нам тогда свою знаменитую кружевную игру, о которой до того мы знали лишь по газетам.

А тут ещё у сборной Москвы начались иного рода трудности. Внезапно был травмирован Канунников, в падении у него случился привычный вывих плеча. Его заменил Сергей Иванов. Вся наша центровая тройка в эти трудные минуты работала в защите. Где-то у средней линии пласировались в ожидании мяча только два края - я и Холин. Неожиданно Исаков, как у нас с ним было чётко наиграно в клубе, направил мяч мне на вырыв через головы защитников. Я на скорости сразу оторвался от них, почувствовал, что погоня опаздывает. Влетаю с мячом в штрафную площадку, замахиваюсь на удар правой ногой и вторым зрением вижу, что на меня выбрасывается вратарь. В голове мысль: "Как бы его не разбить..." Обстановка же обязывает действовать решительно. И вдруг, вместо того чтоб броситься на мяч руками, как это практикуют советские вратари, австриец откинулся корпусом назад и прыгнул двумя ногами вперёд. Я успел ударить по мячу, он попал вратарю в плечо и рикошетом от штанги ушёл на угловой. Вместе с едкой горечью неудачи я ощутил, как на излёте моя правая ступня вроде бы оторвалась вслед за мячом. Боли не слышу, а нога где? Лёжа взглянул: тут нога, цела и бутса, но я ею не управляю. Перелом.

Руководителем команды был В. А. Рябоконь. Он уже бежал ко мне, услыхав подозрительный хруст. Тут же подали носилки, чтобы отправить меня в больницу. Я категорически против: дайте досмотреть! Наложили шину, перевязали, носилки поставили у бровки поля.

Непривычная роль зрителя заставила мои нервы ещё час ходить ходуном. Вместо меня в нападение перешёл Леута, а хавбека стал играть Никишин. Во втором тайме был выбит и Станислав Леута, тоже при столкновении с вратарём. И снова из-за неразберихи в правилах. У нас на голкиперов не нападали, в Европе это практиковалось, если страж ворот был с мячом.

На поле появился наш последний запасной - Иван Филиппов. В роли правого края ему предстояло доказать, что советские вратари умеют действовать не только в воротах.

А сражение шло своим чередом. За полчаса до конца к нашим воротам выскочил чужой левый край. В момент прицела на удар мой брат Александр неосмотрительно сбил его. Пенальти! Неясно, кто будет бить. Видим, разбегается метров с двадцати пяти правый защитник Принц, небольшого роста, коренастый, и пускает мяч с носка на высоте в полметра под правую руку Леонову. Удар был очень сильным, но наш вратарь, распластавшись птицей, отвёл мяч на угловой. Удача вдохнула в нас новые силы, да и австрийцы заметно устали. Инициатива медленно, но верно переходила к нам. На 70-й минуте в верхний угол чужих ворот неожиданно, как из винтовки, выстрелил Владимир Блинков. Прыжок вратаря был эффектен, но мяч вошёл в самую девятку. Не знаю, разбился австриец о штангу или симулировал, но его унесли, и в ворота встал другой голкипер. Счёт 1:0 в нашу пользу.

Только за минуту до конца проход по краю Александра Холина с последующим прострелом вдоль ворот был завершён вторым голом. Он тоже стоит того, чтобы о нём рассказать.

Дело в том, что Филиппов из-за травмы был вынужден покинуть поле и присоединиться к трио, разместившемуся на носилках. Хрупкое преимущество в один гол ставило под сомнение нашу победу, которую старались удержать теперь только десять игроков. Моё сердце обливалось кровью, и я взмолился, обращаясь к Леуте, который пострадал меньше всех:

- Стася, если можешь, хоть на полутора ногах, выйди на поле! Даже еле двигаясь, ты отвлечёшь на себя кое-кого из австрийцев.

И Леута, который на другой день не мог приподняться в постели, на поле вышел. И не только вышел, но и забил забинтованной ногой тот самый гол, который не оставил хозяевам поля надежд на выигрыш.

Через день команда уехала на игры в другие города, а мы с Леутой остались лежать в Вене. Времени на размышление было в избытке. Невольно напрашивалось сравнение между Николаем Соколовым и австрийским вратарём, сломавшем мне ногу за здорово живёшь. Соколов никогда бы не сделал ничего подобного, и он был прав, пристыдив меня в "Европейской" гостинице за мою неумную вспышку.

Помню, что от нечего делать затеяли мы дискуссию на тему: кто же всё-таки больше сделал в этой игре - Леонов, отразивший пенальти, или Блинков, забивший первый дивный гол? Решили: Володя схватил выигрыш за бороду вторым, после того как Михаил первым так эффектно не дал поразить наши ворота Принцу.

Карьера Михаила Леонова была сравнительно кратковременной, его футбольного подвижничества хватило не более чем на пять лет. Ежедневные тяжёлые тренировки после полного рабочего дня на производстве вначале, по-видимому, несколько утихомирили его бунтарскую натуру, а затем с возрастом появилось желание сменить беспокойную должность в воротах на уютное место в служебной ложе.

В воротах сборной Москвы появился Иван Филиппов. Среди могучей кучки московских вратарей он выделялся не только мастерством, но и безоглядной преданностью футболу. Он выступал в клубе "Красная Пресня" (потом "Пищевик"). Это был основной конкурент той команды, где подвизался Н. Соколов. Нет ничего удивительного, что Иван Филиппов из чувства соперничества особенно остро схватил технику Соколова и усвоил его приёмы. Та же своеобразная красота в прыжках, те же элегантность и внутреннее достоинство во всех разнородных перипетиях игры, то же стремление сначала анализировать, а затем действовать. Золотой век Филиппова был коротким - тяжёлое повреждение ноги (мениска) прервало его карьеру. Правда, он продолжал ещё сезона два-три выступать за свой клуб с перебинтованной коленкой. Но операцию на мениске тогда делать не умели, и он оставил футбольное поле. Однако Филиппов не ушёл из спорта, он стал начальником созданной в 1936 году футбольной команды мастеров московского "Спартака". Здесь он оставался до 1941 года, когда добровольцем ушёл на фронт.

Сейчас Иван Михайлович живёт и работает в Верхней Тавде Свердловской области.

На смену Филиппову в сборную Москвы пришёл неведомый дотоле вратарь из Орехово-Зуева Иван Рыжов. Знаменательно, что в те же годы в Орехово появился ещё один вратарь - Николай Савинцев, уехавший вскоре в Ленинград и заменивший там Соколова. Сразу два больших дарования, да к тому же столь разных из небольшого подмосковного города!

Среднего роста (174 см), с фигурой гимнаста, Николай Савинцев был необычайно подвижен. Он принимал и осуществлял свои решения мгновенно. Игра его была фейерверком прыжков, падений, вскакиваний и рывков. Всё в нём было красиво, но рискованно. "Беспрерывный танец на лезвие ножа" - говаривал о нём лучший аналитик футбола, знаменитый в прошлом центральный нападающий сборной Союза Пётр Ефимович Исаков.

Савинцев промелькнул в большом футболе, как яркий метеор, он играл всего два-три сезона. Думаю, потому, что его незаурядные способности не могли давать плоды сами собой, а требовали особого трудолюбия на тренировках и железного режима, а у него на это не хватало ни терпения, ни характера.

Иван Рыжов был из другого теста. Высокий (180 см) и сильный, он много и упорно работал над собой, постепенно вырастая в спокойного, очень прыгучего и техничного хозяина футбольных ворот. Простой, скромный и отзывчивый, он пользовался особой любовью и в команде московского "Спартака", куда он пришёл в расцвете сил в 1930 году, и в сборной столицы. В течении пяти-шести лет Иван Рыжов выступал надёжно и ровно, во многих международных встречах демонстрировал изысканную школу советских вратарей.

У него были достойные конкуренты, и среди них двое блестящих украинских голкиперов - Александр Бабкин из Харькова и киевлянин Антон Идзковский.

Эти мастера воспитывались на примере Романа Норова и Серафима Москвина, долгие годы до того защищавших ворота сборной Украины. Они с полным правом и не без блеска конкурировали с лучшими вратарями Москвы и Ленинграда.

Первый из них, Роман Норов, начал выступать в Николаеве, а затем перешёл в харьковский "Штурм" и особенно отличился в 1924 году, когда сборная Харькова неожиданно, но заслуженно выиграла звание лучшей команды страны. По своему стилю Норов заметно отличался от своих российских коллег. Он меньше падал, предпочитал стоя угадывать, куда будет нанесён удар. Редко покидал ворота, а коли случалось бороться с форвардом один на один, отбивал мяч ногой, чего почти никогда не делали москвичи.

Целое десятилетие гремело имя Романа Норова на Украине, и, безусловно, отдельные приёмы его игры были взяты на вооружение Бабкиным и Идзковским. Но в целом их вратарская техника сложилась под влиянием московской школы, представителей которой они видели не раз.

Распространению этой манеры вратарского мастерства способствовал и молодой москвич Серафим Москвин, переехавший в Одессу и заменивший затем Норова в воротах сборной Украины.

В Москве Серафим не успел раскрыть своего дарования, зато оно необычайно быстро расцвело в Одессе, и уже через два года о нём много и заслуженно говорили по всей стране.

Изящный и техничный, он, к сожалению, настоящей стабильности в игре так и не добился. Легковесной комплекции, он всегда попадал в трудное положение в схватках за высокие мячи и довольно скоро из-за травмы спины вышел из строя. По выздоровлении он уже не сумел конкурировать с Бабкиным и Идзковским.

Судьба и дарование этих двух вратарей были тоже различны.

В 1932 году сборная команда СССР направлялась в Турцию. В её составе вторым вратарём был Валентин Гранаткин, а первым - Антон Идзковский. Мы знали, что он присоединится к нам в Киеве. Но из-за неполадок в информации Идзковский на вокзал к поезду не явился. Положение было безвыходным, по расписанию мы только-только успевали на пароход в Одессе, и руководство сборной послало телеграмму в Харьков с просьбой командировать своего лучшего вратаря. Таким-то образом почти никому не известный Бабкин оказался на другой день на борту парохода "Чичерин", которым команда отбывала в Стамбул.

Вполне естественно, что в первой встрече с турками в наши ворота встал Гранаткин, а новичок-харьковчанин скромно сел на скамейку запасных.

Игра началась для нас неудачно. Мало того, что мы проигрывали 0:2, но стало ясно в середине тайма, что наш травмированный вратарь не в состоянии продолжать игру. Я, капитан команды, дал знак Бабкину заменить Гранаткина. Сознаюсь, я шёл на это с большой тревогой.

Вскоре мы отквитали один гол, на что турки ответили яростным штурмом. И вот тут-то харьковчанин показал себя во всём блеске. Непринуждённо и мастерски выходил он из труднейших ситуаций у своих ворот. Как повар с картошкой расправлялся он с мячами, идущими, казалось, в самую цель.

Вместе с турецкими нападающими ошеломлёнными оказались и мы.

Уверовав в своего вратаря, который в перерыве весело и спокойно восседал в раздевалке, мы во второй половине почти всей командой кинулись в атаку, но долго счёт 1:2 грозил нам поражением. Лишь за восемь минут до конца Сергей Ильин (№ 11), заменивший Валентина Прокофьева, уравнял результат.

А Бабкин и в этом тайме взял несколько труднейших мячей.

На другой день стамбульская пресса восторженно описала игру Александра. Его имя сразу стало известно всем советским болельщикам, тем более, что три следующие игры в Турции мы выиграли во многом с его помощью.

Внезапная слава довольно своеобразно отразилась на судьбе этого талантливого вратаря. По возвращении домой его скоро избрали одним из секретарей горкома комсомола, а примерно через год Александр Иванович Бабкин занял пост председателя городского комитета физкультуры и спорта. Обязанности председателя не позволили ему до конца отдаться футболу, и потому, проиграв ещё один сезон, Бабкин постепенно потерял свою боевую спортивную форму, затухла и популярность, взрывной волной так недавно прокатившаяся от Стамбула до Москвы. А жаль! Этот самородок-вратарь мог бы многое сделать для приумножения славы и мастерства советских голкиперов.

Антон Идзковский добился общего признания по-иному. Этот разносторонний спортсмен, последователь методов Соколова, годами шлифовал свою технику. Вдумчивый и упорный, он прочно владел всеми элементами вратарского мастерства, и потому игра его была очень стабильной. Он не только украшал киевскую команду, но и влиял во многом на тактику игры. Не менее десяти лет Идзковский как вратарь был вне конкуренции на Украине. Сейчас он главный тренер Украинской федерации футбола, растит новых отличных вратарей.

А как обстояли дела в тридцатые годы в Москве и Ленинграде?

Столица уповала на Валентина Гранаткина, который сначала снискал себе громкое имя в хоккее с мячом. Хорошо сложенный, прыгучий, он легко и просто расправлялся со всеми верховыми мячами. Большая спортивная культура делала очень желательным его присутствие в национальной сборной, где его энтузиазм, выдержка и дисциплина всегда ставились в пример. Для его облика характерен такой случай: Гранаткин играл за сборную Москвы против сборной Ленинграда и не покинул поле до победного конца, хотя задолго до финального свистка сломал себе палец на руке, бросившись под удар форварда Т. Аксёнова.

В Ленинграде в это время выше всех считался Георгий Шорец. Рано попав в команду мастеров, он быстро превратился в отличного вратаря всесоюзного значения.

Шорец не был реформатором, но всё, что он делал в воротах, было по-настоящему мастерским. Спокойный и смелый, он не раз приносил победы своей команде "Динамо", которая в те годы достойно представляла Ленинград и защищала цвета северной столицы против целых пяти мощных московских команд.

Все вратари, о которых я рассказал, учились, росли и совершенствовали своё мастерство в играх на первенство города. Ведь тогда не существовало всесоюзного футбольного календаря. Опыта они набирались лишь в международных играх или в редких матчевых встречах четырёх городов - Москвы, Ленинграда, Киева и Харькова. Правда, некоторые - Гранаткин, Шорец, Идзковский - успели сыграть сезон-другой и в первенстве СССР, введённом с 1936 года. Но к этому времени в советском футболе заблистала плеяда новых вратарей, с которыми им уже по возрасту соперничать было трудно.

Я что-то не припомню, чтобы когда-нибудь потом в нашем футболе появилось сразу такое созвездие вратарских талантов, как в 1937-1938 годах: Владислав Жмельков, Анатолий Акимов, Евгений Фокин, Владимир Никаноров, Николай Разумовский (все Москва), Виктор Набутов (Ленинград), Александр Дорохов (Тбилиси), Николай Трусевич (Одесса-Киев). Это можно сравнить только с послевоенным взлётом в центре нападения наших команд Григория Федотова, Всеволода Боброва, Константина Бескова, Александра Пономарёва и Бориса Пайчадзе.

Но вернёмся к вратарям. Я беру на себя смелость утверждать, что среди блистательных талантов того времени совершенно особняком стоит фигура Владислава Жмелькова.

В моей памяти Владислав Жмельков остался как вратарь почти сказочный, вратарь без слабых сторон. Это не умозрительное заключение. Вот факты. За полтора года пребывания в "Спартаке" он отразил все одиннадцатиметровые удары, назначенные в его ворота. Среди них был пенальти-кик, назначенный "Спартаку" за семь минут до конца кубковой игры при счёте 0:0. В сезоне 1939 года Жмельков, чередуясь в играх с Акимовым, пропустил в свои ворота всего семь мячей.

Высокий (180 см), сухощавый, физически сильный, пружинистый и бесконечно уверенный в себе, Жмельков, вопреки обычным воплям вратарей: "Не давайте бить!", не раз покрикивал своему главному партнёру, моему брату Андрею (№ 3): "Да пропустите его, Андрей Петрович! Пусть пробьёт..."

Вот и представьте, как одобряюще действовали такие слова на своих защитников и как такая уверенность отражалась на чужих форвардах!

Жмельков делал всё образцово, одинаково безупречно играл внизу и вверху, тонко угадывал место в воротах и безошибочно сражался "на выходах". Его популярность была такой, что принесла ему медаль "лучшего спортсмена года", учреждённую газетой "Красный спорт". А ведь в 1939 году в опросе, проведённом газетой среди читателей, фигурировали имена Михаила Ботвинника, боксёра Николая Королёва и других наших знаменитостей!

В чём же секрет Жмелькова? Думаю, помимо природного таланта, в феноменальном трудолюбии. Он тренировался в воротах по пять-шесть часов ежедневно. Он молился в то время одному богу - футбольному мячу (в дальнейшем, к несчастью, у него появились другие кумиры).

Владислав отлично играл и в поле - правого защитника. Таким редким совместительством на моей памяти владел только правый защитник (1922-1924 гг.) Василий Степанович Лапшин. В те годы он успешно соревновался за право занимать место в воротах московской сборной с самим Николаем Евграфовичем Соколовым.

Интересно, как очутился в "Спартаке" Жмельков и как он от нас ушёл.

В 1937 году в армию был призван наш вратарь Анатолий Акимов, оказавшийся поэтому в воротах московского "Динамо". Взамен его в московский "Спартак" перешёл оттуда обиженный первоклассный вратарь динамовцев Александр Квасников. Мы ему в дублёры искали молодого вратаря. В связи с этим наши вспомнили, что против них в товарищеской встрече на юге прошлой осенью подкупающе легко сыграл молодой паренёк из подмосковного городка Подлипки. Этого малого срочно решили разыскать. И таковой явился в городской совет "Спартака". На мой вопрос, вратарь ли он из Подлипок и как его фамилия, он ответил утвердительно и назвался Кузнецовым. Я направил его на сбор в Одессу, где была наша команда, и вскоре получил сообщение от её начальника Ивана Михайловича Филиппова, что особыми достоинствами присланный мною Кузнецов не блещет. Это подтвердилось в товарищеских играх, и "Спартак" расстался через месяц с Кузнецовым, считая версию о подлипковском вратаре очередной футбольной басней.

Однако в мае в "Спартаке" появился другой молодой парень и осведомился: верно ли, что мы искали вратаря из Подлипок?

Я на этот раз был более осмотрительным и проэкзаменовал пришельца - подробно расспросил о товарищеской игре на юге, опасаясь вторично нарваться на самозванца.

- Кузнецов был моим дублёром в подлипковской команде. А играл против "Спартака" я, Жмельков, - как-то очень просто сказал мой собеседник.

Хорошо, что в тот счастливый для "Спартака" день я сразу поверил Жмелькову и послал его к Филиппову. Так началось его восхождение на вратарский пик.

Полтора сезона, с августа 1938 по ноябрь 1939 года, играл он в московском "Спартаке"; эти месяцы принесли ему немеркнущую и по сей день славу, а его команде почётный дубль (выигрыш первенства и Кубка) два года подряд.

Последние выступления Жмелькова совпали с событием, которому нет и не будет равного в истории футбола.

Московский "Спартак" в 1939 году упорно двигался к выигрышу Кубка и первенства страны, стремясь повторить прошлогодний результат и тем самым добиться триумфа, дотоле небывалого в советском спорте: два года подряд сделать дубль. К началу сентября команда была на пути к этому, мы лидировали в чемпионате с запасом в три очка и вышли в полуфинал Кубка, где нашим противником оказалось тбилисское "Динамо".

И вот 8 сентября два главных претендента на особо популярный тогда приз скрестили оружие в Москве на стадионе "Динамо" при судействе ленинградца Ивана Горелкина, в прошлом знаменитого хоккеиста и видного футболиста.

Матч сложился на редкость напряжённо, но корректно: между спартаковцами и тбилисскими динамовцами всегда были и сейчас остаются по-настоящему дружеские отношения.

Обе команды играли выше всяких похвал, и в воздухе запахло дополнительным временем: защита и вратари тут и там казались непробиваемыми.

И вдруг темпераментный Шота Шавгулидзе (№ 2) срезает мяч свечкой на свои ворота, к самой верхней перекладине.

К неожиданному подарку одновременно устремились два московских нападающих - Виктор Семёнов и Алексей Соколов, особые мастаки играть головой. Рванулся к мячу и тбилисский вратарь Александр Дорохов. Все трое одновременно зависли в воздухе в высоких прыжках. Дорохов сумел руками отбить мяч, но всего метров на десять и прямо на ногу спартаковцу Андрею Протасову.

Удар, мяч влетел в ворота, но сетки не коснулся, так как Шавгулидзе, ворвавшись сбоку, прямо с воздуха вывернул мяч в поле. Но за мгновение до того судья дал свисток на взятие ворот и его помощник флагом также зафиксировал гол.

Динамовцы кинулись к арбитру. Допускаю, что многие из них искренне верили, будто гола не было. Всё случилось так быстро, что истинное положение мяча могли видеть далеко не все.

Судья решительно указал на центр, и "Спартак" выиграл этот тяжёлый полуфинал.

Сразу последовал официальный протест тбилисцев, но во всех спортивных инстанциях, в том числе и самых высших, он был категорически отклонён. Во всём мире действует закон, по которому лишь одному судье на поле дано право устанавливать, был или не был забит гол. Здесь же и сам судья и его помощник твёрдо заявляли, что ясно видели, как мяч минимум на полметра пересёк линию ворот в воздухе и уже потом был выбит защитником.

Через неделю "Спартак" выиграл в финале Кубка у ленинградского "Зенита", победив 3:1.

Всё казалось отличным, но ликование подпортила дисквалификация Алексея Соколова. Заметили, что спартаковец грязной рукой потрепал по подбородку ленинградца Шелагина, а судья милостиво промолчал.

Команды играли в дождь, Соколов упал в лужу, вскочил, сгоряча хотел было куда энергичнее рассчитаться с обидчиком, но вовремя спохватился.

Случай, конечно, малоприятный, но радость победы и сам Кубок помогли проглотить эту пилюлю.

Прошло несколько дней, и "Спартак" вышел на то же поле для очередной встречи на первенство с ЦДКА. Как победитель Кубка и лидер чемпионата, он представлял особый раздражитель для набиравшей силу армейской команды. Успокоенные и расхваленные, спартаковцы проиграли 0:1. Тут ещё и счастье отвернулось от своих любимцев: Андрею Старостину сломали руку, а Константина Малинина удалили с поля вместе с его подопечным Петром Щербатенко за обмен "любезностями".

Положение команды стало зыбким, лидерство висело на тоненькой ниточке. Ждём других результатов тура. Вдруг узнаём, что в Тбилиси по неведомым причинам не состоялась игра с "Металлургом" и что взамен того тбилисские динамовцы срочно выехали в Москву.

На другой день от грузинских футболистов на стадионе "Динамо" болельщики услыхали, что те приехали переигрывать полуфинал Кубка и это вроде решено в самых высоких, уже не спортивных, инстанциях.

Мы не верили: со здравым смыслом не вязалась подобная несуразность. Как можно переиграть полуфинал, когда уже разыгран финал и Кубок торжественно в присутствии шестидесяти тысяч зрителей вручён победителю?!

Сомнения рассеял председатель Всесоюзного комитета физкультуры и спорта В. В. Снегов, официально известив, что получено указание полуфинал переиграть.

Теперь уже наши попытки протестовать были категорически отклонены. "Если вы действительно сильнее, то выиграете ещё раз", - вот как утешали нас лица, к которым мы обращались.

Чему тут было больше удивляться - спортивной неграмотности или фарисейству?

Об этом событии в книге М. Мержанова "Играет "Спартак" (изд. 1963 г.) кратко и мягко написано:

"Нарушая все положения, писаные и неписаные законы, наконец, в полном противоречии с логикой, руководящие футбольные организации удовлетворили протест и постановили после финального матча переиграть... полуфинальный".

Переигровка была назначена на 30 сентября. Пять дней, оставшиеся до неё, прошли в ожесточённых спорах об условиях этого небывалого матча.

Прежде всего, мы настаивали на своём праве выставить старый состав, то есть разрешить играть дисквалифицированным Соколову и Малинину. Об Андрее речи не было: его рука, закованная в гипс, покоилась на повязке. Именно поэтому после яростных дебатов полузащитнику Малинину играть разрешили, а нападающему Соколову - нет.

Затем зашёл в тупик вопрос о судьях. Одна за другой отвергались кандидатуры, выдвигаемые то "Спартаком", то "Динамо". Тогда каждой стороне предложили в закрытом конверте назвать по десять жрецов Фемиды. Надеялись, что, может быть, обнаружится хотя бы одна кандидатура, приемлемая для обоих противников. Но когда конверты вскрыли, то в них оказались двадцать разных фамилий.

После ещё нескольких бесплодных попыток прийти к единому решению, судьёй матча волевым порядком был назначен ленинградец Николай Харитонович Усов. Человек принципиальный, коммунист, военный инженер, футболист, проигравший сам добрый десяток лет, он вдвое больший срок безупречно судил ответственные игры.

Команды вышли на поле в следующих составах.

"Спартак": Акимов (сегодня его очередь играть), Соколов Виктор, Малинин, Соколов Василий, Гуляев, Тучков, Протасов, Глазков, Семёнов, Степанов и Корнилов.

"Динамо": Дорохов, Шавгулидзе, Фролов, Гагуа, Джорбинадзе, Челидзе, Джеджелава, Бердзенишвили, Пайчадзе, Бережной и Харбедия.

Игра началась азартными атаками тбилисцев, понимавших, что перестроенной защите "Спартака" нельзя давать времени на сыгровку. Расчёт был верный, но в воротах москвичей стоял Акимов. Град ударов он парировал с присущей ему лёгкостью и уверенностью.

Штурм продолжался, и вот Пайчадзе грохнул в правую девятку. Такие мячи не берутся, если вратаря чудом не занесёт именно в этот угол. Анатолий там и оказался. Было от чего гостям прийти в смятение! Каждая армия сильна своим тылом, а тут этакий дьявол в спартаковских воротах.

Атмосфера накалялась. Битком набитые трибуны, на девять десятых москвичи, поддерживали своих. Я сидел на низенькой скамеечке за нашими воротами рядом со Жмельковым, который сочувственно поглядывал, как я выдираю траву целыми пучками.

Клокотало в душах и у тех, что были на поле: спартаковцы выходили отстаивать свою правду. Бороться за справедливость приехали и тбилисцы: их мало интересовали формальности и штабные уловки. Они бойцы, их задача - выложить все силы, до конца постоять за родной клуб. Вот почему на поле не было плохих игроков, все двадцать два делали больше, чем от каждого ожидали.

Я не верю в заранее разработанные тактические тонкости. Но кое-что принципиальное подсказать игроку можно и должно. Вряд ли уместно учить футболиста, что нужно делать на поле. Куда практичнее посоветовать ему, чего он должен избегать.

Мы знали, что левый хавбек Челидзе часто рвётся вперёд и рекомендовали правому инсайду Георгию Глазкову не преследовать его, как тогда было принято. Выгодней было оставаться на передней линии атаки: ведь грузинский полузащитник не мог так грозить чужим воротам, как уверенный в себе и обладающий превосходным ударом наш спартаковский бомбардир Глазков.

Подсказы смахивают на лотерею. Но на этот раз билет выиграл. В одну из тбилисских атак Жорж, оставаясь на центре поля, получил мяч. Дорога на ворота на мгновение оказалась открытой, остальное решали самообладание и техника, а этого спартаковцу было не занимать. Преследуемый по пятам, он нанёс удар сразу, как вошёл в штрафную, и мяч, словно крупная рыба, забился в сетке у дальней штанги ворот.

Вместо того чтобы разобраться, в чём дело, южане со свойственным им нетерпением сразу кинулись отыгрываться. И снова защитники и Акимов подверглись суровому экзамену на мастерство. И опять они ответили на "отлично" по всем предъявленным билетам футбольной науки. Потом опять передача Глазкову, и снова по знакомой дорожке он мчит с мячом к воротам Дорохова и безукоризненно бьёт.

Больше я не терзаю траву, решаю, что дело в шляпе. Ведь нет же, думаю, сейчас у нас в стране команды, способной вырвать у "Спартака" победу, проигрывая 0:2. И представьте, я чуть было не ошибся! Тогдашний тренер тбилисского "Динамо" Михаил Павлович Бутусов появился у своих ворот и что-то громко и выразительно прокричал Челидзе, показывая пальцем на Жоржа. Я понял, что наша ставка на Глазкова в дальнейшем будет бита. Как и следовало ожидать, грузины пошли ва-банк и наконец сорвали и свой куш в этой азартной игре. Мяч влетел в наши ворота после того, как в волнении два спартаковских защитника кинулись к нему и помешали друг другу. Мгновенно последовала тонкая передача, и после удара Бориса Пайчадзе мяч оказался в сетке.

К перерыву счёт 2:1, а это значит, что колода карт перетасовывается заново.

Что делать? Ворота на замок, пытаться удержать минимальное преимущество в счёте? Нет, решаем штурмовать. За это все в раздевалке: и маститые ветераны, и тренеры, и, главное, сами игроки. Не сомневаемся, что и тбилисцы будут рваться вперёд. Итак - коса на камень...

Немного перестраиваем тактику: решаем наступать флангами, они свежее, да и противник больше ждёт атак по центру.

Сразу нажим с обеих сторон. Но горячие гости действуют рискованней и отвоёвывают центр поля.

На первый взгляд это удача, но в ней таится опасность прозевать чужой прорыв в оголённые тылы. Это улавливает В. Степанов. С особым смаком вложившись в удар, сильно и точно направляет он мяч на вырыв левому краю Павлу Корнилову. Сейчас всё решит скорость, а в этом у великолепно сложенного Корнилова нет соперников. С замиранием сердца слежу, как он выиграл первую гонку у Шавгулидзе и, прокинув мяч внутрь поля, соревнуется в беге с Гагуа. Вот уж и второй защитник позади, перед Корниловым - один вратарь. Вижу: тот стремительно бежит на москвича, но Павел обводит и последнюю опору южан. В безвыходном положении Дорохов лёжа хватает спартаковца за ногу и валит на землю.

Свисток - и Усов показывает на отметку одиннадцатиметрового удара. Корнилов всё ещё на земле: на всякий случай он демонстрирует, что высшая мера наказания справедлива.

К мячу идёт безошибочный пенальтист - Георгий Глазков. Он в приподнятом настроении после двух забитых голов. Нет на стадионе человека, который сомневался бы в исходе пенальти-кика. Вероятно, убеждён в этом и сам Дорохов, потому что решает пойти на риск. Вопреки логике - ждать и смотреть, - он в самый момент удара стремительно летит в правый нижний угол, куда обычно всегда бьёт Глазков. Но на этот раз мяч попал в самый центр ворот, где за долю секунды до этого стоял Дорохов. Что это - издёвка? Нет, срезка - Глазков вспахал ногой землю. Итак, ошиблись оба, но вратарь промахнулся первым, и счёт стал 3:1.

Полегчало. В голову лезут затасканные утешения: в одну воронку два раза снаряд не падает. Разница опять в два гола, сиди спокойно.

А грузины опять треплют нервы. Их энергия неиссякаема. Хоть бы скорее ползли эти проклятые медлительные минуты! А ведь Бутусову, вероятно, кажется, что время летит чрезмерно быстро. Тбилисцы отчаянно наступают, вся их команда на спартаковской половине поля. Но зато и наша тоже вся здесь.

Последние четверть часа. Все сбились в одну кучу. Забыты тактика, а порой и техника. С одной стороны навал, с другой - отбой. Нападающий Степанов сражается у самых ворот сзади центрального полузащитника Малинина. Динамовские беки атакуют впереди своих форвардов.

Обычно такая неразбериха бесплодна, как библейская смоковница. Но в этом историческом матче сама судьба захотела быть объективной и справедливой. За ошибку Дорохова при пенальти она отплатила ошибкой кого-то из наших игроков. Несчастный неосмотрительно остановил мяч на вратарской площадке. Едва это случилось, как он сам вместе с мячом оказался втиснутым в ворота. Гол забил № 10 - Бережной. Героические усилия наших предотвратить этот новый поворот к катастрофе были тщетны. К тому же получил повреждение Акимов, его уносят. Боже, боже, какое счастье, что взамен встаёт не заурядный дублёр, а сам Владислав Жмельков!

3:2 и восемь минут до финального свистка. Мне кажется - ах, много, Бутусову - ох, мало. Прав был он - этого оказалось мало. Во-первых, потому, что наши противники изнемогали одинаково с нами, а в футбольном цейтноте всегда легче защититься, чем объявить шах королю. Во-вторых, грузин доконали не только физические усилия, но и психологические удары. Не так-то просто беспрерывно отыгрываться, да ещё с разницей в два гола.

Последний свисток - наша победа. Кое-кто даже плакал, уходя с поля. Это были почётные мужские слёзы, их не стеснялись. Спартаковцы старались ободрить, утешить проигравших. Но радость, откровенно сиявшая на лицах победителей, вряд ли способствовала успокоению побеждённых.

Тридцать лет без малого прошло со дня этой неправомерной схватки, но подробности её свежи и ярки в моей памяти. И если до неё мы в "Спартаке" говорили о достойном футболисте: "Он играл с басками", то потом превосходной степенью похвалы стало: "Он участвовал в переигровке с тбилисцами".

Что было бы, если "Спартак" тогда проиграл, мы так и не узнали...

Через неделю мы сравнительно легко взяли верх над тбилисским "Динамо" во втором круге первенства - 3:0. Передряга с переигровкой тяжело отразилась на нервах южан, помог нам и снежок, внезапно покрывший поле перед последним матчем.

Ну, а Владислав Жмельков тоже вскоре перенёс много треволнений и надолго выбыл из московского "Спартака". Весной 1940 года в Чите в соревнованиях он получил тяжёлую травму колена.

После окончания войны 32-летний Жмельков, четыре года сражавшийся на фронте, попытался вернуться в большой футбол. Но это была только тень незабываемого вратаря. Тень и по мастерству и по отношению к футболу.

Отъезд Жмелькова в Читу переложил всё бремя славы на Анатолия Акимова. В нём подкупали техника и особая культура игры. Он был непробиваем с дальних дистанций, превосходно справлялся со всеми верховыми угрозами. Высокий рост и длинные руки помогали ему с лёгкостью отражать и низовые удары. Но была у него своя ахиллесова пята: не жаловал Анатолий выходов из ворот, бросков в ноги противнику, так как это приносило ему довольно частые физические повреждения.

Начальный путь Акимова был похож на тот, что прошёл когда-то Бабкин. Поехал он в Париж в январе 1936 года безвестным юношей на игру с "Ресингом" в составе "Спартака", а вернулся знаменитостью.

Наших вратарей в Париж приехало четверо - два со "Спартаком" и два с "Динамо" (после матча сборной с "Ресингом" в Париже "Спартак" ехал на юг, а "Динамо" на север Франции).

Определить состав сборной предстояло Фёдору Селину, Константину Квашнину и мне.

Начинать полагается с вратаря. На это место все кандидаты как на подбор, хотя и разные. Иван Рыжов - тридцатилетний, опытный и надёжный; Анатолий Акимов - ещё зелёный, двадцатилетний юноша, но талантливый. Это спартаковцы.

От "Динамо" оба вратаря более подходящего возраста - двадцатишестилетние Евгений Фокин и Александр Квасников. Ребята в самом соку, мужественные и обстрелянные.

Наш триумвират мнётся. Конечно, главный принцип - кто сильней. Но всё-таки я - патентованный спартаковец, Фёдор - верный динамовец, а Константин - золотая середина: выступал с мальчишек вместе со мной на Пресне, но с 1928 года играет за "Динамо". Всем нам хочется быть объективными, да и ошибка в выборе вратаря дело непоправимое.

Смотрим друг на друга, страдаем и ждём, кто первый рискнёт назвать достойного. Прорывает экспансивного Селина:

- Предлагаю Акимова, - подчёркнуто веско произносит Фёдор. - Обоснований не требуется. Мы все знаем всё о всех четверых.

Я поддерживаю и облегчённо вздыхаю: ведь в душе я лелеял это имя, но молчал умышленно, опасаясь, не пахнет ли здесь квасным спартаковским патриотизмом!

Квашнин долго думает, но нас уже двое, а он один.

- В конце концов, риск - благородное дело, - машет рукой Константин Павлович, и вопрос об игроке под № 1 решён - Акимов.

Насчёт остальных кандидатур расхождений почти нет. Налицо крепко сбитый, сыгранный ансамбль сборной Москвы, цвет советского футбола. Именно в этом составе команда не раз выступала в 1935 году. Правда, футболисты несколько утратили свою боевую форму: сезон у нас закончился два месяца назад и двухнедельной тренировкой так сразу её не вернёшь! Подготовка на опилках конно-спортивного манежа в Хамовниках кое-что, конечно, дала, но зато, прибыв в Париж накануне игры, футболисты с трудом ходили по лестницам от боли в не окрепших ещё мышцах. Однако завтра встреча с профессионалами высокого европейского ранга, и каждый рвётся в бой.

Мы не ошиблись тогда в Акимове. Он сыграл вдохновенно, со всем пылом молодости. В парижских газетах ему посвящали целые страницы. Фото молодого вратаря, стоящего на голове с прижатым к груди мячом, и ошеломлённого центра нападения "Ресинга" сенегальца Куара обошло весь мир.

Снимок удивляет и сейчас. А в какой восторг тогда привёл этот трюк пятьдесят тысяч французов, собравшихся после встречи Нового года на стадионе "Парк де пренс", и описать нельзя!

Несмотря на то, что наша команда попала в систему дубль-ве как ворона во французский суп, молодой Акимов с честью вышел из испытаний. Не знаю, как там в космосе, а на футбольном небосклоне звёзды загораются сразу. Вот почему от дебюта зависит очень многое.

Акимов около полутора десятков лет отменно защищал ворота московских команд, а сейчас плодотворно трудится на тренерской ниве.

Любила Москва Акимова. Да и было за что! Всегда корректный с противником, учтивый к судьям, он для зрителей являл собой желанный образец спортивного советского аса. Каждый отец мог смело ставить его в пример своему сыну, и, вероятно, не один молодой советский футболист сложился под влиянием этого превосходного спортсмена. Я не проверял кондуит Акимова, но вспомнить хоть одну его провинность на поле не могу.

Игра с "Ресингом" описана не раз. Проигрыш в ней (1:2) оказался поучительным. Он стал толчком для для организации в том же году первого чемпионата СССР по футболу.

Мы вернулись домой, ходили и объясняли, что противник хорош, но и мы не хуже. Нас застала врасплох тактическая новинка. Нужен обмен опытом, и не только в гостях, но и дома.

А что мы знаем друг о друге? Полсотни игроков варятся в собственном соку. Встречаются раз в год по обещанию сборные больших городов, да и то не постоянно. Турниры подгоняются к спартакиадам, разыгрываются по олимпийской системе. Где уж тут набраться мудрости!

Мы знали о существовании в европейских странах межклубных чемпионатов. Однако климатические и территориальные характеристики нашей страны наивно считались непреодолимыми. Но всему своё время. Пришла пора и для всесоюзного первенства по футболу.

Помню, как, выслушав наши оправдания и выводы, первый секретарь ЦК ВЛКСМ Александр Васильевич Косарев сказал: "Готовьте проект собственного чемпионата".

Подгонять нас не требовалось. Через неделю проект вручили.

Сейчас чемпионат 1936 года кажется скромным и довольно робким. В чемпионате 1936 года участвовало по семь команд классов "А" и "Б" и 13 команд класса "В". Принцип был заложен сугубо спортивный. Лучшие по силам четыре московских, два ленинградских и один киевский клубы боролись за почётнейшее звание чемпиона. Остальные - за первенство в своей категории и за переход в высший класс.

Была в нём и своя особенность, просуществовавшая всего один сезон. Звание чемпиона разыгрывалось в год дважды - весной и осенью. Переводы команд в высший класс осуществлялись также дважды.

Вот почему в августе тбилисское "Динамо", победив весной в классе "Б", уже сражалось за красное чемпионское знамя (медалей не было), и клубов в классе "А" стало восемь.

Мал поначалу был новорожденный, да крепок и жизнеспособен на славу. Вокруг него сразу закипели здоровые страсти.

Всколыхнулись местные патриоты. Каждому не хотелось ударить лицом в грязь. Спортивное гостеприимство украсило отношение между клубами. Футбол праздновал новоселье. Сильная Москва покровительствовала младшим братьям. Потом, когда эти младшие в следующие годы сами протянули руки к короне чемпиона, стало уже не до покровительства. Пришлось не только учить, но и учиться.

Играли в собственном советском стиле и верили в его победоносные возможности. Не блистали сегодняшней техникой, но боюсь, что отцы в боевитости превосходили ныне играющих сыновей.

Поскромнее были стадионы везде, даже в Москве. В первый год розыгрыша достать билет на "Динамо" было трудненько. Всем сразу стало ясно, что всесоюзный чемпионат открыт вовремя и полнокровное будущее ему обеспечено.

И правда, через тридцать лет вырос младенец в богатыря. Целых 236 команд мастеров класса "А" и "Б" нынче привлекают на трибуны миллионы зрителей. А ведь закладывала основы этого большого спорта немногочисленная по теперешним понятиям футбольная рать. И в первых рядах её шествовал отряд вратарей.

Были в предвоенные времена в Москве кроме Жмелькова, Рыжова, Акимова и другие кумиры - динамовец Евгений Фокин, армеец Владимир Никаноров, локомотивец Николай Разумовский.

На Фокина стоило посмотреть, когда он шёл навстречу прорвавшемуся форварду: с непоколебимой уверенностью подкладывался он под удар, парируя, казалось бы, безнадёжные мячи. Уроженец Подольска, Фокин защищал ворота московского "Динамо" в годы особых успехов этой славной команды.

Владимир Никаноров и Николай Разумовский по-своему расцвечивали вратарскую палитру. Могучего телосложения, весом под 90 килограммов, оба действовали уверенно и спокойно. Да и кто из форвардов, в самом деле, рискнёт нападать на тяжёловесов, когда те принимают мяч! Страховать их в борьбе за верхние мячи не было нужды: рост, вес и физическая сила позволяли им безраздельно хозяйничать на своих штрафных площадках.

Впрочем, этим молодцам нельзя было отказать тоже и в быстроте, но всё же расторопности Жмелькова им иногда не хватало. Зато сколько солидной мощи было в этой манере игры! Сколько уверенности внушали партнёрам их фигуры, прочно утверждённые в воротах!

Чуть раньше этих московских богатырей появился в воротах тбилисского "Динамо" Александр Дорохов, русский по происхождению, но уроженец Грузии.

Высокий, стройный, он ни в чём не уступал московским вратарям. Поэтому вполне закономерно было его появление в воротах "Динамо" в матче против басков в июле 1937 года.

Игра Дорохова подкупала удалью и особым южным темпераментом. "Ва-банк, всегда ва-банк!" - вот, казалось, было его негласным девизом. В дни, когда ему сопутствовала удача, Александр давал незабываемые спектакли.

Но случались у него внезапные спады, которым в то время был подвержен не он один, но и вся его родная команда. Можно считать, что талантливый коллектив тбилисского "Динамо" начал освобождаться от этих необъяснимых срывов совсем недавно.

Александр Дорохов довольно долго украшал грузинскую команду, и на его примере воспиталось затем поколение отличных грузинских вратарей - Саная, Маргания и современные голкиперы - Сергей Котрикадзе и Рамаз Урушадзе.

На Украине в это время заставил обратить на себя внимание Николай Трусевич. Это был оригинальный вратарь с собственным рисунком игры. Длинный и тонкий, он очень напоминал фигурой и приёмами славного Фёдора Чулкова - первого вратаря московских динамовцев, игравшего и в сборных 1923-1928 годов. Трусевич очень независимо держался в воротах, мало координируя свои действия с усилиями партнёров. Только в самый последний момент он вдруг принимал решение и спокойно вторгался в события на штрафной площадке. Молчаливый и несколько загадочный для противника, он пользовался огромным уважением своей команды. Приёмы его отличались от тех, что характеризовали вратарей московской школы. Он мало гнулся в пояснице, даже в падении предпочитал оставаться вытянутым во всех суставах и, может быть, поэтому легко доставал мячи из верхних и нижних углов.

Выбивал он мяч ногами тоже по-своему, лишь слегка и низко подбрасывая его руками под удар. Думаю, что Трусевич внёс бы своё в школу советских вратарей, его дарование было совершенно самобытным, никого из своих предшественников он не копировал. Не знаю, насколько он углубил бы свои способности в дальнейшем, но факт, что на Украине его любили и гордились им.

Трагическая гибель от рук гестаповцев вместе с другими игроками киевского "Динамо" не позволила этому таланту развернуться в полную меру. Но имя Трусевича, как гражданина и великого вратаря, останется в памяти всех, кто знает и любит наш советский футбол.

Ну, и наконец, нельзя не сказать ещё об одном голкипере предвоенных лет - ленинградце Викторе Набутове.

В своей игре он больше всех предвосхитил то направление, по которому идут многие из теперешних вратарей.

Одарённый и техничный, он правда, не считал за грех сыграть на зрителя. В его бросках, прыжках и даже костюме всё было чуть-чуть подчёркнуто, даже слегка утрированно. Поэтому на трибунах после восторженных аплодисментов нет-нет да и свиснут ему за внезапный промах. Конечно, Виктор Набутов всегда был, да и сейчас остаётся, настоящим спортсменом. Возможно, что некоторый показной лоск в его игре не был умышленным, но последователи у него в этом, к сожалению, нашлись. Ещё бы, очень уж заманчиво и привлекательно выглядит такая подчёркнутая техника с трибун и часто приносит её обладателю хвалебные отзывы в прессе!

Я, конечно, не берусь утверждать, что Набутов первым стал играть "на эффект", вместо того чтобы подсознательно играть эффектно благодаря своей технической оснащённости и тренированности, в порыве спортивной страсти, как это получалось у Н. Соколова, В. Жмелькова, а сейчас у Льва Яшина. Тем не менее грешок рисовки у Набутова имелся. Но, безусловно, он был талантливым вратарём, горячим ленинградским патриотом, много раз с особым рвением защищавшим спортивные цвета своего родного города.

Сейчас В. Набутов - один из ведущих спортивных радиокомментаторов, ему очень пригодилась на этом поприще склонность к артистизму. Любопытно, что теперь в своих репортажах Набутов не устаёт призывать вратарей играть строго и просто.

Не оскудела советская футбольная держава вратарскими дарованиями и после Великой Отечественной войны. Леонид Иванов (Ленинград), Алексей Леонтьев, Борис Разинский (Москва), Олег Макаров (Киев), Алексей Хомич и Лев Яшин (Москва). Тот Лев Яшин, который заставил всех футбольных специалистов в мире признать советскую вратарскую школу самой прогрессивной, а её лидера - лучшим вратарём Европы в 1963 году.

До Яшина это почти доказали Алексей Хомич в Англии в 1945 году и Леонид Иванов на Олимпийских играх в Финляндии в 1952 году, хотя они действовали в несколько иной манере, чем Лев Иванович. Леонид Иванов - земляк Всеволода Боброва. Но наш прославленный форвард скоро оказался в столичной команде, а Иванов до конца остался верен ленинградскому "Зениту".

Обычно игроки одинаковы по темпераменту в жизни и на поле. Леонид был не такой. Добродушный и даже флегматичный в житейском костюме, в спортивном он преображался в энергичного воинственного властителя. За обедом или на прогулке он с мягким юмором отражал любые наскоки друзей. Но на поле не щадил ни себя, ни партнёров, когда "Зениту" и тем более сборной команде угрожала опасность.

Из ворот, как правило, Леонид выходить не любил. Но зато непосредственно на их линии он частенько творил чудеса. Реакция его на мяч была удивительной, только один Михаил Пираев впоследствии мог бы потягаться с ленинградцем. (Никита Симонян до сих пор с восхищением вспоминает такой случай. Однажды компания спартаковцев проходила мимо кур. Пираев на спор мгновенно схватил в каждую руку по курице, тогда как остальные тщетно гонялись с вытянутыми руками за кудахтавшими дамами и удиравшим горластым кавалером.)

Иванов ловил мячи как бог. Противник почти рядом. Удар! Гол? - хватаются за головы болельщики. Нет, смотришь, мяч прилип к груди лежащего вратаря.

В этой хватке намертво заключалась особенность техники Леонида. Он редко отбивал мяч руками и ногами. Сергей Сальников, игравший с ним в "Зените" два года, не мог вспомнить случая, когда бы мяч вырвался из рук или отскочил от груди Иванова.

- Если бы не Леонид, - говорил мне Сергей, - "Зенит" не выиграл бы финал Кубка в сорок четвёртом году, это только он сумел тогда отбить удары Григория Ивановича (Федотова) и других из могучей кучки ЦДКА. Застиранный до дыр серый свитер и полинялую кепку Иванова до сих пор с нежностью вспоминают ленинградские болельщики. Леонид верил в приметы и так и не расстался до конца выступлений со старыми боевыми доспехами.

Великая привязанность к футболу и неуёмность в тренировках позволили Иванову долго удерживать высокую спортивную форму. Он простоял в воротах "Зенита" до 1956 года, то есть справил в этом клубе своё тридцатипятилетие.

Один из его тренеров, вспоминая те дни, так мечтательно высказывался о знаменитом вратаре:

- Он любил поддавать жару форвардам на тренировках, но и на себе синяков не считал.

Сейчас Леонид Иванов живёт в Ленинграде, работает в автотранспорте и по вечерам тренирует юношескую группу ленинградских вратарей. Он по-прежнему кряжист и здоров и бьёт по мячу преимущественно с левой ноги, по-своему надсадно - словом, "по-ивановски".

Чуть раньше и в Москве появился вратарь, очень близкий Л. Иванову по стилю.

В мире искусства обычно все знают друг друга. Ещё больше все и обо всём осведомлены в футболе. Сотни тысяч болельщиков разносят по Советскому Союзу свои впечатления об игроках, распускают всякие слухи. Неудивительно, что в 1940 году молодой вратарёк из Днепропетровска Алексей Леонтьев прослышал, будто в кулуарах московского "Спартака" поинтересовались его персоной. Действительно, один из украинских тренеров вскользь обмолвился о его способностях.

Но ведь надежды внушают сотни, а Москва привечает единицы.

Очень удивился тренер московского "Спартака" Пётр Герасимович Попов, когда лютым январём к нему домой заявился с фанерным чемоданчиком, в провинциальной кепочке почти без козырька, чуть выше среднего роста паренёк с ангельским личиком. Он, видите ли, мечтает занять место Жмелькова.

"Милый, милый смешной дуралей, ну куда, куда ты гонишься?" - думаю я, слушая Попова по телефону, и говорю в трубку:

- Ладно, вези сюда этого наследного принца.

И вот они в Малом Гавриковом переулке, где тогда помещался спартаковский штаб.

Здесь под рукой оказались Виктор Семёнов, Андрей Старостин, Владимир Степанов и ещё несколько игроков в отличном расположении духа после сверхудачного сезона.

Эта весёлая толпа с ликованием приняла предложение проверить в гимнастическом зале на улице Воровского способности прыткого провинциала.

И вот картина. Молодой парень с горящими от волнения глазами у обозначенных на стенке ворот. По бокам для бросков уложены маты. В пятнадцати метрах Семёнов, Степанов и Андрей с их многопудовыми ударами. В действии три мяча, с особой силой и свистом отрывающиеся от деревянного пола.

Через пять минут кронпринц взмок. Но геройски старается парировать каждый удар. Через десять ему предложили передышку, он отказался. Через пятнадцать минут Филиппов остановил бомбёжку. Едва передохнув, парень снова в боевой стойке. Чемпионы хохочут, но в этом хохоте - нотки уважения.

- Жестокую проверочку вы ему учинили, - говорю я.

- Жёсткую, - поправляет Филиппов. - Нашего брата вратаря именно так испытывать и полагается. Сразу характер узнаешь.

- По духу-то он спартаковец, - вытирая с лица пот, бросает Степанов.

- И спартанец, - в тон замечаю я. - Посмотрите, как всё в нём просто и скромно.

Вступительный экзамен продолжается, новичок получает "добро" за мужество и, представьте, недурную технику. Здесь же, как на новгородском вече, в открытую он объявляется московским спартаковцем.

Парень на седьмом небе. Казалось, всё страшное позади. Но футбол - жестокий бог, он не раз испытывает своих жрецов. Помню, как в первом товарищеском матче на весеннем сборе в Одессе Алексей Леонтьев из-за желания блеснуть проигрывает контрольную игру. Затем, после хорошей встряски в раздевалке, молодой вратарь всю дорогу от поля до санатория прятал рыдания.

Таковы футбольные университеты, но мы тогда не ошиблись в Алексее. Десять лет рыцарски отстоял он в воротах "Спартака". Наследник оказался достойным славы Жмелькова и Акимова.

Лежал Леонтьев и на ременных лямках с повреждённым позвоночником, после того как твердыней отстоял в воротах в победных финалах Кубка 1946-1947 годов.

Он и сейчас по-прежнему храбр. В еженедельнике "Футбол" в своих обозрениях Леонтьев не всех гладит по шёрстке: бойцовский характер помог ему к штыку приравнять перо.

Другой знаменитый послевоенный вратарь - Алексей Хомич - во многих ситуациях действовал так же, как Леонтьев.

Слава Хомича прокатилась по всей Европе после его сверкающей игры в воротах московского "Динамо" в Англии в 1945 году, той игры, которая заставила поволноваться спокойных и квалифицированных английских зрителей. Оттуда, с родины футбола, привёз Алексей Петрович на всю жизнь прилепившийся к нему эпитет "тигр".

Хоть и примелькалось прозвище, а ведь оно точно передаёт своеобразие этого спортсмена: сила видна в каждом его движении, в чуть заметной сутулости, в переливающихся под футболкой рельефных мышцах. Рост у него средний, но Хомич способен, лишь раз оттолкнувшись ногами, пролететь по воздуху от центра ворот почти до любой штанги. И всё это с завидной ловкостью и мягкостью: пролететь, приземлиться и сразу же молниеносно, по-кошачьи оказаться на ногах. Я говорю это всё в настоящем времени, потому что совсем недавно видел 47-летнего Алексея Петровича в игре ветеранов. Видел и думал: "Тигр, действительно тигр".

- Такой не струсит, - делюсь со своим соседом, именитым соратником вратаря.

Тот усмехается.

- Хотите расскажу, как однажды наш Алексей Петрович перепугался?

И рассказал доподлинную историю.

Хомич так прогремел в Англии, что на заключительном банкете в Лондоне отцы города захотели его услышать. Речь на таком собрании казалась труднее недавнего поединка с самим Лоутоном. И тигр, тогда совсем молодой, оробел. Да и усталый был, по правде сказать, как и мы все. И от игры, и от массы впечатлений. Где мы только не побывали! И в Тауэре, и в Вестминстерском аббатстве, и в театрах, и в кино (специально пошли посмотреть "Леди Гамильтон", у нас фильм ещё не шёл).

Алексей начал от выступления отказываться: не могу, не умею. А ему говорят: да ты только начни. Скажи, как принято: "Леди и джентльмены", - а дальше тебя наш переводчик выручит. В конце поблагодаришь по-английски за внимание и приём.

И вот лорд-мэр предоставляет слово герою футбольных баталий. В зале тишина. Дамы особенно внимательно разглядывают сенсацию недели. Алексей встаёт, расправляет плечи, откашливается:

- Леди и гамильтоны, - сочно начинает он...

Мы обмерли. Но англичане, великие знатоки юмора, оценили оговорку. Смех и аплодисменты прервали оратора. Дальше всё пошло как по маслу. Вот уж подлинно - если повезёт, то и палка выстрелит.

- Ты нарочно так удачно брякнул? - спрашиваю у Алексея потом.

- Да что ты! Просто волновался очень, а тут ещё этот фильм да эти дамы в бриллиантах, декольте...

Да, с кем в жизни не бывает курьёзов! Помню, как я сам однажды опростоволосился. Это случилось на спектакле "Младость" в студии Художественного театра. После победного, но напряжённого матча сборной Москвы меня вместе с женой привёз туда наш близкий друг Михаил Михайлович Яншин. Усадил на почётные места.

Пьеса оказалась чувствительной, я был молод, да и нервы порядком устали на поле "Динамо".

На сцене трагический момент. Умирает за кулисами отец большой семьи. С ним мать и доктор, а убитая горем жена с детьми на наших глазах в столовой ждут. Приоткрывается дверь, и бабушка тихо произносит:

- Просит сам-то Васю...

- Кого? - шёпотом переспрашивают на сцене.

- Васю! - кричу я из зала.

Жена судорожно вцепилась в мой рукав, но поздно...

Я не знал, куда деваться от смущения. Но Яншин потом меня утешил. Оказывается, редко "Младость" шла без такой подсказки из зала.

И сейчас ещё кое-кто из актёров, когда я пытаюсь умерить их болельщицкий пыл, переходит в контратаку и разит меня фразой:

- А Васю в "Младости" помните?

И я сдаюсь.

Как-то встретил я под трибунами в Лужниках Алексея Петровича с целым набором фотоаппаратов. Вначале, конечно, "как дела, как здоровье?" "Всё в порядке", - отвечает.

- Как сыновья, - спрашиваю, - будет ли в отца вратарём Алексей Хомич-младший?

- Да нет.

- Почему?

- Думаю, насмотрелся, как отца из ворот в больницу возили. Он ведь нередко сидел на скамье запасных. Считает, что в нападении играть приятнее. - Алексей Петрович вздохнул. - Жаль, конечно. Всего шестнадцать лет парню, а рост сто восемьдесят сантиметров и сноровка моя.

- А второй как?

- Ну, Володька, тот будет вратарём, другого места в команде не признаёт. На пять лет помладше, но тоже обещает быть выше отца.

- Не в росте дело, Алексей Петрович, ты при своих ста семидесяти двух такие прыжки мастерил, из девяток мячи вытаскивал.

- М-да... Только в тридцать два года меня из "Динамо" отчислили "за потерю прыгучести". Длинному вратарю такую формулировку не приделаешь.

Мы оба смеёмся.

- Ты что ж, одним фото занимаешься?

- Нет, я кончил инфизкульт, работаю тренером в райсовете "Динамо", но без "контакта" жить не могу. Стоишь сзади ворот - и вроде сам играешь.

Ох, как знакома эта щемящая тоска каждому спортсмену в отставке! Попадаешь на футбольное поле и с неизъяснимым волнением разглядываешь траву на том куске земли, где когда-то так уверенно носили тебя молодые ноги...

Сменил Хомича в воротах "Динамо" в начале пятидесятых годов Лев Яшин.

Лев Яшин! Сейчас это имя известно всему футбольному миру. Оно блестит, как те золотые медали, которыми он награждён за победу на Олимпийских играх в Мельбурне, выигрыш Кубка Европы в 1960 году и за динамовские триумфы в чемпионате страны. Логичным поэтому оказалось присвоение ему в 1963 году почётного титула лучшего футболиста Европы. Он заслужил его по праву.

Техника Яшина виртуозна и разнообразна. Он на "ты" с любым мячом - летит ли тот под штангу или скользит по земле. Яшин не страшится ближнего боя, он непробиваем с дальних дистанций.

Он высок ростом (184 см), подвижен и гибок. Отлично физически развит, быстр и, главное, бесстрашен. Его удары ногами сильны и точны, вбрасывания руками внезапны и далеки.

Не часто, но можно встретить совокупность таких достоинств и у других вратарей, однако нет у них так сильно развитого шестого чувства, интуиции, которая помогает синхронно мыслить и творить.

Яшин, как говорится, рождён вратарём, хотя в его карьере вначале было больше терний, нежели роз. Жизнь потребовала от длинного и нескладного юноши громадных трудов для развития ловкости, силы и техники.

И вот он уже отражает удары так, будто форварды беспрерывно ошибаются и бьют прямо ему в руки. На самом деле всё наоборот. Не мяч находит вратаря, а он сам неумолимо возникает на пути мяча, в том месте ворот, куда направлен удар.

Как все спортсмены экстра-класса, Яшин достаточно самолюбив, но он никогда не играет для трибун. Он не подаёт себя. Что можно легко поймать, он и ловит просто. Никаких утрированных бросков, поз, жестов. Всё скупо, деловито и рационально. Вот почему он чаще других вратарей на ногах, всегда в боевой стойке, всегда готов продолжать борьбу, не выключая себя из схваток ненужными падениями.

Мастерство его отшлифовано так, что позволяет ему как бы без особых усилий достигнуть того, на что другие вратари тратят уйму энергии и движений. Делается всё это на удивление своевременно даже там, где счёт идёт на десятые доли секунды.

Яшин тонко понимает стратегию футбола и, как всякий большой художник, не переступает того порога, за которым кончается вдохновение и начинается трюкачество. Всё это покоится на трудолюбии, исключающем всякую к себе пощаду.

Вот почему брать пример с Яшина сложно.

У некоторых вратарей есть склонность к погоне за эффектом, которого они стараются достичь за счёт двух-трёх разученных приёмов. Как правило, это стремительные прыжки на любой мяч. На мяч, не требующий падения. Но если не упасть, то, чего доброго, не будет и аплодисментов! Да и выбрать верное место в воротах куда труднее, чем совершить хорошо разученный феерический бросок, не всегда целесообразный, но зато такой зрелищный...

А в результате ошибки, а в итоге голы, совершенно незаслуженно влетающие в сетку за спиной такого актёра. Вот почему ныне столь часты вопли тренеров: "Всё, что летит в девятку, пропусти, но зато возьми то, что идёт тебе прямо в руки!"

Вратарь-позёр сумеет, конечно, отразить за сезон три-четыре мяча довольно трудных, но зато пропустит куда больше из-за желания подать себя зрителям "поинтереснее", из-за привычки действовать вычурно с помощью небольшого набора технических приёмов.

С каждым годом стоимость забитого мяча всё возрастает и будет возрастать. Вот почему вратарь не имеет права рассчитывать на прощение.

Подражать Яшину - это значит играть просто, это значит много работать, много думать, много искать.

В чём же особенности вратарской школы Яшина? Что он реформировал и почему мало у него последователей?

Яшин первым из всех вратарей мира начал организовывать контратаки своей команды. Начал это делать ещё тогда, когда ни один из защитников даже и не помышлял о такой возможности, считая своей обязанностью лишь разрушать чужие атаки. В Европе утверждают, что приоритет игры по всей штрафной площадке остаётся за Планичкой. Пусть так, но Планичка покидал ворота, чтобы перехватывать и отбивать мячи, а Яшин не только предупреждает угрозы для своих ворот. Он, как минёр, закладывает взрывчатку для атакующего натиска своих форвардов у ворот противника. Бывают случаи, когда Яшин играет даже за пределами штрафной площадки, там, где кончается вратарское право на игру руками. И тогда он действует ногами или отлично пользуется ударами головой.

Яшину уже сорок, возраст, естественно, отразился на его игре. Она несколько утратила живость, страстность, но зато приобрела очень важное качество: чем значительнее встреча, тем надёжнее играет маститый вратарь. Природа этого явления ясна: ответственность горячит кровь, возбуждает нервы, придаёт азарт, а опыт помогает выходить из критических ситуаций. "Всё знаю и много ещё могу" - вот девиз, с которым выходит на футбольное поле Лев Яшин.

За последнее время в советской вратарской школе определились три ветви. Первая - классическая, её отличает строгая простая надёжная игра, основанная на расчёте, высокой технике и тонком понимании футбола.

Второе направление можно назвать характерным, если пользоваться хореографической терминологией; в нём больше эмоций, но меньше расчёта: он заменён интуицией и риском, правда благородным.

И, наконец, третья струя - виртуозная, здесь чувствуют себя в своей стихии вратари с прекрасными акробатическими способностями и удалью в характере.

Это деление, конечно, очень условно, так как общая для всех наших вратарей школа больше их роднит, нежели названные оттенки разделяют. Но разнообразие творческих манер лишь подтверждает высокий уровень нашего вратарского мастерства. Ведь недаром в каждом нашем вратаре из класса "А" в любой стране мира без ошибок узнают представителей советской школы игры. Особенно много шума наделали там ближайшие преемники Льва Яшина. И в первую очередь Анзор Кавазашвили.

Он родился в Грузии, азы вратарской науки познал в юношеской команде тбилисского "Динамо", где любят эффектный, каскадный футбол. В семнадцать лет он был крупным и сильным парнем, всей душой стремящимся к футбольной славе. Однако тренеры тбилисского "Динамо" не торопились включать Анзора даже в дубль своей команды.

Мечты о месте вратаря в основном составе были явно несбыточными. В те годы в воротах команды царствовал Владимир Маргания, через несколько лет трагически погибший в автомобильной катастрофе. Анзору, следовательно, предстояло совершенствоваться и ждать. Второго он не пожелал, зная, как трудно оказаться пророком в своём отечестве.

И вот осенью 1958 года на подмосковной базе "Спартака" внезапно появляется очаровательный грузин, с акцентом объясняющийся на русском языке. Он хочет - всего-навсего - места в воротах лидера чемпионата и владельца Кубка страны.

Руководители "Спартака" советуют ему возвратиться домой, намекают, что и в других столичных командах он по молодости лет вряд ли найдёт пристанище. Юноша отрицательно качает головой.

- Звать будут - не вернусь. Я ещё докажу...

И ведь доказал. Но на это понадобилось добрых пять лет.

После кратковременного пребывания в "Пахтакоре" и "Зените" его приютили проницательные тренеры "Торпедо". Через год Анзор пробился в ворота дублирующего состава, а затем "не прошёл по конкурсу" из-за другого приезжего - ладно скроенного и крепко сшитого уральского парня Владимира Глухотко.

Я следил за карьерой Кавазашвили и боялся, что южный темперамент помешает упорному спортсмену взобраться на футбольный Олимп. Уж слишком горячо и рискованно он действовал на поле, такая игра часто давала осечки.

Но вот Глухотко и ещё пять основных игроков покидают команду, и Анзор наконец занимает обетованное место в воротах явно ослабленного "Торпедо".

Первые выступления дебютанта пролили бальзам на души приунывших болельщиков команды. Кавазашвили заиграл уверенно и страстно, как-то сразу сменил ненужный риск на смелость и расчёт. Минуло два сезона, и Анзор заслуженно включён в первую сборную страны. Сам Лев Яшин вынужден всё чаще уступать место в воротах сборной своему молодому напарнику.

Сколько, казалось, неотразимых голов отвёл от ворот "Торпедо" этот чудесный грузин, уже почти утративший свой южный акцент!

Тбилисские футбольные наставники теперь рады бы вернуть своего воспитанника. Но игрок номер один нашей сборной верен своему слову: "Звать будут - не поеду".

Сейчас Анзору 29 лет. При росте 176 сантиметров он широкоплеч и по-настоящему силён, весит 80 килограммов.

Длительное пребывание в сборной повлияло на его стиль. Анзор, правда, не стал классиком, но и трюкачество оставил. Сейчас его правильнее всего отнести к характерному направлению.

Считают, что ориентация в творчестве вратаря во многом зависит от фигуры. Очень высокий, с длинными руками Яшин может, мол, в спокойном броске достать далёкий мяч. Кавазашвили для броска на такое же расстояние нужны куда более резкие движения и особый подхлёст корпусом. Алексею Хомичу (172 см) и того больше требовалось экспрессии на преодоление дальних полётов. Отсюда-де разница в стиле.

Доля истины в этом есть, но каждый из выдающихся вратарей достигал успеха на своём собственном коньке. Один недостаток роста компенсировал резкостью, другой нехватку в стремительности покрывал длиной корпуса и рук.

Последние восемь лет Кавазашвили живёт в Москве, но манера игры сразу выдаёт в нём южанина. Дожидаться чужих ошибок он не может и не хочет. Он, как сейсмограф, реагирует на всякую голевую обстановку у ворот, стараясь в зародыше погасить малейшую опасность. Если удача сопутствует его дерзостным стремлениям, он покоряет зрителей и приносит победы. Вот почему накануне первенства мира слава Анзора была в зените.

Очень хорош был к этому сроку и Виктор Банников. Стройный (183 см) и изящный, он, по мнению своих украинских почитателей, вполне годился в "мистера универсул" среди вратарей всех стран. Таких обычно рисуют на плакатах.

Орлиная внешность подкреплена на этот раз суровым характером футбольного борца. Банников чтит каноны вратарского искусства одинаково с Яшиным: он также за простоту и экономичность, хотя от природы награждён более динамичной и гибкой фигурой. Ведь не зря свой путь в спорте он начал с прыжков в высоту и перелетал планку, поднятую на 190 сантиметров.

Годы, потраченные на лёгкую атлетику, принесли ему завидную прыгучесть и взрывную реакцию. Но отняли время, необходимое для закалки нервов. Нельзя получить высшее образование, не пройдя университетского курса. Невозможно обрести психологическую закалку, оставаясь в стороне от высших испытаний.

Существует германский обычай - вбивать в деревянные памятники железные гвозди, превращать непрочное дерево в стойкий металл. Каждый международный матч - такой гвоздь. Потому так укреплена воля Яшина. На целых двенадцать лет больше участвует он в схватках гигантов.

Испытаний такого масштаба и недостаёт Банникову, хотя по другим статьям футбола у него всё отлично.

Вспомним хотя бы его вдохновенную игру в полуфинале Кубка 1964 года против московского "Спартака" в Лужниках. Разве он не один из главных героев этой битвы, принёсший киевлянам вторично почётный приз?!

Очевидцы помнят, как Виктор отразил, казалось, необратимые удары, когда "Спартак" стремясь уйти от поражения при счёте 2:3, всей командой пошёл в наступление. Поддерживаемые сотней тысяч москвичей, спартаковцы обрушили на соперников отчаяние и ярость. Киевляне устояли прежде всего потому, что не дрогнул их вратарь.

Правда, по своему волевому накалу матчи на мировое первенство куда сложнее и ответственнее даже самой напряжённой кубковой игры у себя дома.

Взять Москву. Здесь всё знакомое, всё своё. Даже болельщики в общем-то свои прекрасные советские люди. За рубежом - всё чужое, незнакомое: город, нравы, люди, обычаи трибун и сами игроки противника. О, как дорого стоят здесь яшинские уравновешенность и опыт! Опыт, подкреплённый не только былыми подвигами, но и когда-то случавшимися провалами. Что правда, то правда - за битого двух небитых дают.

Конечно, к началу сражений на Кубок Жюля Риме нахватал и Банников спасительных синяков. Но всё-таки яшинской стойкости ему пока недостаёт. Однако это дело наживное. Придёт такая психологическая зрелость и к талантливому украинцу.

Самобытный творческий почерк Банникова в воротах ярко расцветил наш футбол. Киевлянин талантлив, а будет ли творцом?

По характеру Виктор романтик и склонен к уединению. Это мешает командовать на поле, ставит в зависимое положение от самовольства защитников. Партнёры его любят, но маловато слушаются. Дружно у них получается только в тех случаях, когда все по-настоящему боятся противников. Первенство мира в этом отношении дало уроки благие и незабываемые.

И, наконец, нельзя не сказать ещё об одном интереснейшем нашем вратаре, входившем в число кандидатов на поездку в Англию, - Владимире Маслаченко.

Он вырос в Кривом Роге на Украине. Как во всех промышленных городах, футбол там любимое зрелище. Молва об особенном криворожском вратаре раньше всего достигла Днепропетровска, а затем докатилась и до Москвы. С 1957 года Маслаченко в воротах московского "Локомотива".

Новичок сразу стал притчей во языцех. Он походил больше на лондонского денди, чем на украинского парубка, как следовало бы ожидать. Но подкупали гармоничная фигура, мягкость в движениях, новизна в приёмах. Ломали голову: где нахватался всего парень? Кого брал за образец?

Было в нём что-то от Бориса Разинского, но чувствовалось - дарование Маслаченко глубже и содержательнее. Там, где Разинский опирался на мощь и темперамент, у Маслаченко бросалась в глаза отточенная техника.

Прошёл сезон, и Владимир - первый соперник Льва Яшина. Мало того, он признанный вожак нового направления в советской школе вратарей. Направления акробатического, игры подчёркнуто эффектной, где не только удача, но и промахи окрашены очень яркими красками. Что-то есть у Маслаченко и его последователей от столь модных ныне мимистов.

Но вместе с тем Маслаченко, как, скажем, и Марсель Марсо, абсолютно не ломака. Трудно найти более вдумчивого и преданного футболу молодого человека.

Пока он играл в "Локомотиве", меня тоже иногда смущала претенциозность его гардероба, но за семь лет, прожитые вместе в "Спартаке", я с радостью убедился, что парень он настоящий, принципиальный, натура широкая, с кругозором не только в спорте, но и в жизни.

Вот почему он увлёк за собой столько молодых последователей из вратарской среды. Им импонируют его манеры на поле и в быту. Они копируют его походку, рукопожатие, костюмы. А тут ещё такие успехи... Апогей был достигнут в 1962 году, когда Маслаченко оказался близок к вратарской короне. Но судьба устроила ему западню. По дороге в Чили, выступая за сборную на острове Кюрасао, Владимир получает перелом челюсти и выходит из строя. Тяжёлое повреждение лица обычно каждого выбивает надолго из формы. Тем более трудно вратарям. Вспомните, как часто кидается вратарь лицом вперёд прямо на занесённую для удара чужую ногу. Но Маслаченко не только устоял. Он ещё, изобретая методы страховки, отработал непревзойдённую технику игры кулаком. Постепенно, с возрастом, отпали вычурность и излишества. Это сразу отразилось и на игре его последователей. Акробатика стала у них не самоцелью, а средством к совершенству.

А не сотрутся ли в конце концов грани между манерами игры Яшина и Маслаченко?

Нет, они художники разных направлений, с собственным вкусом к игре в воротах, с различными взглядами на будущее футбола. Пусть доказывают, что лучше, от этого только польза советскому спорту.

Заканчивая эту главу, я хочу сказать ещё об одной приправе футбольного зрелища, острой, как чилийский соус. Вы, конечно, догадываетесь, что речь идёт об одиннадцатиметровом штрафном ударе.

Обычно не вратарь виновник катастрофы. Но он единственный, кто ещё может её предотвратить. Он последняя надежда команды, он главный из двух действующих лиц. И в какое же невыгодное положение он поставлен!

Вратарь прикован до удара к месту. Он напоминает промахнувшегося дуэлянта, стоящего под чужим заряженным пистолетом. Мука длится до свистка. Дальше всё как в кино: мелькание рук, ног и тела вратаря, согнутая под острым углом фигура форварда, трассирующий мяч - вот что в эти мгновения успевает запечатлеть взгляд. И наконец - извержение трибун. По первой звуковой волне ясен исход поединка. Ликующий рёв - гол. Овации - победил вратарь. Свист - мяч пробит мимо.

Каждый может вспомнить не мало трагикомических историй, связанных с пенальти-кик. Одиннадцатиметровый удар вызывает жгучий интерес. Оно и понятно. Ведь пенальти - это сфинкс. Кому и чему он улыбается - не торопитесь решать. Правда, лицом он повёрнут к форварду. Когда тот бьёт, ему никто не мешает, никто не торопит. Целься на выбор. Перед тобой почти целых восемнадцать квадратных метров уязвимой площади ворот. А мячу нужно в четыреста раз меньше места, чтобы проскользнуть в сетку.

Но пусть не обольщается форвард: в воротах - чужой вратарь. Чуть-чуть самоуспокоенности или, наоборот, нервозности - и расплата неминуема. Мы знаем, что бывает, если не дай бог нападающий пустит мяч в руки вратарю или мимо ворот.

А ведь забить пенальти-кик совсем не так просто!

Ударить ли сразу или потянуть время, поиграть на нервах вратаря? Подрезать мяч или, не мудрствуя лукаво, с прямого подъёма сильно грохнуть в угол? Что избрать целью - верх или низ? Какого калибра допустить риск?

Мне возразят: теоретически доказано, что отразить удар средней силы в пятидесяти-семидесяти сантиметрах от штанги вратарь не успевает. Верно. Но когда перед пенальтистом такие кудесники, как Лев Яшин, Анзор Кавазашвили или богатырь Рамаз Урушадзе, то у исполнителя создаётся впечатление, что мяч можно забить только в самый угол. Подмывает ударить впритирку к штанге, и - на тебе! - промах.

Из-за таких казусов в 1965 году целая треть мячей, пробитых с пенальти, не попала в цель. А разве в 1964 году "Торпедо" не упустило в известной мере золотые медали из-за того, что удар Валентина Иванова в матче с киевским "Динамо" отразил Виктор Банников? В итоге - потеря драгоценного очка и ничья, уравнявшая положение "Торпедо" и ещё одного тогдашнего лидера - тбилисского "Динамо". Переигровка между ними закончилась победой тбилисцев, ставших чемпионами. Думаю, что в злополучной неудаче чемпиона немалую роль сыграла очень высокая в тот сезон репутация украинского вратаря, заставившая торпедовца нервничать.

И вместе с тем в 1938-1939 годах Жмельков отразил поголовно все пенальти в ворота "Спартака", а Георгий Глазков забил подряд двадцать девять (!) одиннадцатиметровых.

Вот ещё блестящий исполнитель одиннадцатиметрового удара - Сергей Сальников. Всё на месте, всё при нём: мощный удар, техника, опыт, самообладание.

Ставит мяч на отметку. В воротах напротив Лев Яшин. Впиваются глазами друг в друга. Каждый тщится разгадать замыслы другого.

Вдруг Сергей направляется к судье и что-то говорит. В чём дело - непонятно ни нам, ни зрителям. Свисток, удар в угол, но Яшин с блеском отбивает мяч. Вот тебе и формула "вратарь не может успеть"! Теоретически, значит, нет, а практически - да.

Но что это? Судья снова показывает на пятно, откуда только что бил Сальников. Перебить! Вратарь чуть раньше удара сорвался с места, отгадав манёвр форварда. Но какой молодец судья, не дал себя перехитрить

Второй удар, мяч в том же углу, но на этот раз в воротах.

Потом выясняется: Сергей тоже не промах, он знал повадки Яшина, играл с ним вместе несколько лет, и просил судью последить, как бы вратарь до удара не принял старт.

А вот тот же Сальников бьёт пенальти в игре с ЦСКА. В воротах Разинский, сильный игрок, но всё же рангом ниже Яшина. Мяч попадает в верхнюю штангу, гола нет. Игра, правда, выиграна (2:0) и без этого пенальти, но - щелчок по репутации пенальтиста. Уязвлено самолюбие. На разборе игры, через день, Сергей взрывается:

- Больше кики не бью!

- Почему?

- Не желаю, чтобы жена на трибунах в обморок падала!

Хохот. Но оратора понесло.

- Сам две ночи не спал. Забьёшь - все считают: так оно и положено. Смажешь - проклинают. Кончено, не бью.

И не бил целый месяц. Шлифовать этот удар перестал. Держался до тех пор, пока судья не присудил в пользу "Спартака" такую награду снова.

Ещё колоритная фигура - Станислав Леута. Опытнейший футбольный волк. Мастерство фундаментальное, выдержка железная.

Матч трёх городов в Харькове. Играют Москва - Ленинград. Ничья нас устраивает. За десять минут до конца при счёте 1:2 сбивают москвича. Пенальти-кик в ворота Ленинграда. Штатный исполнитель в нашей сборной - Станислав.

И вдруг он идёт ко мне и мямлит:

- Пусть другой кто-нибудь...

А Василий Смирнов рядом:

- Давайте я.

Обязанности капитана заставляют решать.

- Леута! Возьми себя в руки и бей!

Станислав бьёт и - в боковую штангу. Матч проигран.

Мне и самому предоставлялась возможность узнать характер сфинкса.

Принципиальное сражение "Пищевик" - "Трёхгорка", 1:1 и меня укладывают в чужой штрафной. К чёрту просьбы, забью сам. Взбудораженный, ставлю мяч, гляжу - и не нахожу места, куда бить. Всё представляется заполненным могучей фигурой вратаря и его длиннейшими руками и ногами. Зияют, правда, дырочки по углам, но разве туда угодишь! На душе оторопь. "Вспомнил тут Казбич своего Карагёза", хоть снова к Леуте, но отступать поздно. Разбегаюсь и со всей силой бью гвоздём, стараясь не попасть во вратаря. Гол, но чисто случайный.

Первый и последний раз. Больше не брался. Понял: не моя это стихия. Видимо, к подобному выводу пришли позже такие мастера удара, как Пётр Исаков, Григорий Федотов, Никита Симонян, Александр Пономарёв. Здесь нужно особое призвание.

А вот как обернулось один раз дело с пенальти-киком у паладинов футбольных полей, ленинградцев, впоследствии первых заслуженных мастеров спорта, Павла Васильевича Батырева и Михаила Павловича Бутусова. Играли в конце двадцатых годов в Ленинграде сборные Москвы и хозяева поля. При счёте 1:0 в пользу москвичей в их ворота назначается одиннадцатиметровый. Бить идёт Батырев. Долго готовится и резаным ударом правой ногой бьёт под левую руку вратарю. Тихо вратарь отбивает мяч на угловой.

Проходит время. Борьба горячая. И вдруг второй пенальти-кик в ворота Москвы. Мяч на отметке. Батырев направляется туда, но на полдороге его перехватывает Бутусов:

- Погоди, опять ты перехитришь самого себя. Дай-ка я, и стопроцентно.

Павел с улыбкой:

- Пожалуйста!

Бутусов, лучший в те времена канонир, разбегается, бьёт - и мяч сильно летит мимо ворот. В итоге победа Москвы. А ведь и опыта у обоих было достаточно, и характеры стальные. Значит, не тут собака зарыта. Нужно ещё немало пота пролить на тренировках, десятки раз подряд бить пенальти каждый день.

Так работал над этим ударом Георгий Глазков. Так укрощают сфинкса.

Поэтому посматривайте с почтением на тех, кто одиннадцатиметровые бьёт, - они незаурядные парни. Но устраивайте овации и вратарям: отразить пенальти почти всегда подвиг. Без особого таланта в это единоборство лучше не ввязываться ни разящему, ни отражающему. Потому и нет ничего зазорного или непонятного в том, что даже очень одарённые футболисты не всегда соглашаются на роль пенальтистов.

Но у вратаря выбора нет. Хочешь, не хочешь - защищай ворота, заменить тебя некому. Поэтому и работает вратарь больше всех. Посмотрите, каким он уходит с тренировки - на нём пыли и пота, как на шахтёре.

Меньшая физическая нагрузка в игре оплачивается огромным трудом. На тренировках перед вратарём пять форвардов и пять мячей. На каждый удар, на каждый полёт мяча он реагирует беспрерывными бросками и прыжками, затрачивает огромную энергию. Уже через пятнадцать минут вратарь мокрый как мышь. Короткая передышка, и всё начинается снова.

Только нагрузка в боксе - самом тяжёлом виде спорта - сходна с той, что достаётся на долю вратаря. Но это и вселяет в него уверенность. Смотрите, как отважно кидается он в ноги прорвавшемуся удальцу, замахнувшемуся для удара. Обратите внимание, как собранно, без обречённости противостоит он сопернику во время пенальти.

Конечно, распространённое мнение о том, что пенальти стопроцентно забивается, в известной мере снимает с вратаря ответственность за исход. Ему заведомо прощён проигрыш в этой дуэли. Поэтому на душе у него легко: взял - молодец, не взял - всё нормально.

Этот психологический комфорт стоит многого.

Как-то разговорился я с Леонтьевым.

- Алексей Иванович, сколько одиннадцатиметровых взял ты в своей жизни?

Он мечтательно начинает считать по пальцам. Чувствую, вспоминает эти мячи, как своих лучших друзей.

- По-моему, одиннадцать.

- Столько же, сколько Жмельков?

- Кажется, да, - улыбается Леонтьев. - Но только тот подряд, а я в разное время.

- Какой самый знаменательный?

- Тот, где пришлось действовать дуплетом.

- ?!

- Это было в Тбилиси, в сорок седьмом году. Назначили пенальти. Свисток. Парирую хлёсткий удар, по-моему, Панюкова. К мячу кидаются свои и чужие. Первым успевает кто-то из тбилисцев. Хлоп, но я в свалке намертво ловлю на грудь.

- Второй удар это удача и техника. А как ты разгадал Панюкова?

- У меня был метод. Я пристально смотрел в глаза бьющему и слегка улыбался. Насквозь, дескать, вижу твои замыслы. Если тот глаза опускал, значит, дрогнул, теперь ему не до точности.

- Часто тебе удавался такой гипноз?

- Не часто, но бывало.

- Ты перенял это у Жмелькова?

- Нет, у того был другой приём. Владислав слегка отступал к сетке. И в унисон с ударом делал шаг вперёд. И бьющего тем смущал, и прыжок получался не с места - с хода.

Дальше разговор пошёл о том, почему ФИФА всё больше отбирает прав у вратарей. Запретили вначале двигаться до удара, потом не разрешили движения корпусом, теперь обязывают стоять неподвижно на линии в самом центре ворот. А у того, кто бьёт, оставляют прежние льготы. Не свидетельствует ли это о том, что вратари всего мира медленно, но верно начали сводить на нет теоретическую стопроцентность пенальти.

Может быть, определённую роль играет естественный отбор, вратари ведь всегда самые сильные, рослые и складные ребята в команде.

Алексей Иванович польщён.

- Так-то оно так, - говорит он, - но, как все красивые дети, доставляем мы своей матушке - ФИФА хлопот.

И ведь верно. Позволь вратарям отражать много пенальти - рухнет на пути к грубости самая надёжная преграда.

И ФИФА начала постепенно лишать вратарей равноправия в схватке. Вот почему вратарь прикован к месту, как Прометей к скале.

Не то было пятьдесят лет назад. Во второй команде РГО (Русское гимнастическое общество), где я тогда подвизался, играл лихой вратарь Никольский. Он отражал пенальти так: свисток - наш молодец стремительно мчит на форварда. Тот впопыхах бьёт и чаще всего в Никольского. Ещё бы, в пяти метрах этакая махина, да и сектор обстрела сокращён вдвое!

Не особенно боялись тогда наши защитники грубить: каждый второй пенальти Никольский отражал.

Работал он в уголовном розыске, приходил на стадион в портупее и с оружием. Револьвер в раздевалке оставлять опасался и на глазах противников заботливо укладывал его в угол своих ворот. При теперешних капроновых сетках это была бы ненадёжная кладовая. Но тогда ворота были затянуты металлической кольчугой, она гулко звенела от каждого хорошего удара, и через неё не мог пробраться ни один пронырливый мальчишка. Ребятня тогда облепляла сетку, как мухи липучку. Но револьвер Никольского держал их на почтительном расстоянии. С опаской поглядывали на здоровенный наган и чужие форварды.

Что же помогает вратарям отражать пенальти-кик даже сейчас, когда их неподвижно поставили прямо против бьющего?

- Скажи, Алексей Иванович, - докапывался я до корня в разговоре с Леонтьевым, - а ты не становился тогда фаталистом: чему, мол, быть, того не миновать? Или жил в тебе дух бойца?

- Я, Николай Петрович, всегда рассчитывал только на свою спортивную злость. В тонкостях не копался. Ну, вы же знаете, в воротах я всегда был зол, как камышовый кот. Это здорово помогало.

По-другому своё душевное состояние описывал мне Вячеслав Виноградов, в своё время отлично стоявший в голу команды московского "Торпедо". Ворота свои казались ему необъятными. Поддерживала лишь убеждённость, что тому, кто бьёт, эти же ворота чудятся маленькой калиткой.

Владас Тучкус ("Спартак"), с которого можно было смело лепить Давида, на тренировках сам много бил пенальти. Он утверждал, что преследует две цели: первая - знать психологию бьющих, для того чтобы вернее отражать, и вторая - самому хотелось стать пенальтистом. Каждому приятно забить гол. И Владасу иногда доверяли одиннадцатиметровые в товарищеских играх. Его мечтой было в одном решающем матче вначале отразить пенальти-кик в свои ворота, а потом забить победный гол с одиннадцатиметрового в чужие. Порознь он этого добивался, но сделать дубль в одной игре ему не пришлось.

Интересно, что так мечтать могут только вратари. Ни одному полевому игроку не под силу всерьёз рассчитывать отразить пенальти. Эта двойственная роль очень трудна. Вот какой любопытный эпизод произошёл с "шутом, что любит королеву", то есть с вратарём-пенальтистом.

Играли в Вешняках под Москвой. Пенальти в чужие ворота отправился бить вратарь. Нанёс удар, но голкипер противника отбил, и сразу мячом завладел его хавбек. Последовала передача вперёд крайнему нападающему. За ним погнались защитники, а злополучный вратарь, смазавший пенальти, по прямой дунул изо всех сил к своим осиротевшим штангам. Преследуемый форвард ударил по пустым воротам. Как сейчас помню, погода была мокрая. Вратарь мяч догнал на самой линии ворот, но так устал, пробежав во весь дух почти сто метров, что прямо по грязи с мячом въехал в свой "дом".

Так пенальти, назначенный в одну сторону, окончился голом в другую.

Да, сильно шагнуло вперёд вратарское искусство. Глядя на теперешних вратарей, невольно приравниваешь их к выдающимся артистам цирка. Вот факт, подтверждающий это. В тридцатых годах знаменитый австрийский вратарь Хиден после конфликта с ФИФА выступал в цирке. Номер его был гениально прост. На арене устанавливали футбольные ворота, и каждому предоставлялось право забить Хидену пенальти. Охотников набиралось столько, что дай волю, и весь вечер на арене только футбол и был бы. Ходили слухи, что Хиден несколько сократил размеры ворот, но всё равно номер пользовался неслыханным успехом. Хиден объездил с ним всю Европу, и счастливцев, забивших ему мяч, иногда за всё представление не оказывалось.

На поле, конечно, не то, что в цирке. Что ни говори, здесь ответственности побольше.

Когда я спросил вратаря олимпийской сборной Владимира Лисицына, что он прежде всего делает перед одиннадцатиметровым, он ответил:

- Готовлюсь без страха сразиться. Мне терять нечего. Да ещё прошу оставить без советов...

Ох уж эти советы! Вратарь не играет на подсказках. Ему нельзя кричать: "Выбегай!", "Отступай!", "Выбивай!". Каждый его поступок исходит от него самого, направляется собственной интуицией и порывом.

Вы крикнули своему партнёру-защитнику: "Нападай!" - он напал и промахнулся. Ничего страшного: вы сами, ваш другой партнёр, третий пришли на помощь и исправили положение. Но если вратарь ошибся, никто и ничто ему не поможет.

Я видел тренеров, которые, устроившись сзади ворот, командовали своими вратарями. Видел я и печальные последствия такого вмешательства.

Помню, как подсказка даже по-настоящему умного и опытного наставника привела к потере почётного приза.

Осенью 1938 года "Спартак" приехал на полуфинал Кубка в Ленинград. Его противником была отличная тогда команда местного "Динамо". В этой встрече мог определиться город, который будет владеть Кубком, потому что другой участник финальной встречи уже был известен - ленинградский "Электрик".

На 89-й минуте счёт был 0:0. Динамовец Киселёв выбил руками мяч, летевший в пустые ворота. Пенальти был бесспорным. И вот Георгий Глазков один на один с динамовским вратарём Лихвинцевым.

Вдруг со скамейки сзади ворот слышится спокойный, всегда чуть иронический голос тренера команды:

- Держи под правую руку, он бьёт только туда.

Эти слова явно слышит и вратарь, и Георгий Глазков, и все игроки, выстроившиеся за пределами штрафной площадки.

Жорж и правда всегда бил под правую руку вратарю. Лихвинцев сам отлично знал это.

И вот я вижу, как ленинградский вратарь смещается с центра ворот и занимает место ближе к правой штанге. Перед Глазковым альтернатива: набитым ударом пустить мяч в узкую щель или впервые польститься на пять свободных метров слева, ударить к другой штанге?

В недоумении и вратарь: если бы тренер свой совет прошептал ему на ухо, он, естественно, принял бы его за чистую монету. Но тут было больше похоже на то, что опытнейший мастер Бутусов хочет сбить с толку Глазкова.

"Он будет исполнять по-новому", - решает вратарь. Удар, он кидается влево, а Глазков непоколебимо, только чуть сильнее обычного бьёт, как всегда вправо.

Матч окончился со счётом 1:0, а затем "Спартак" выиграл и финал Кубка.

Лучше не ставить перед сознанием вратаря дополнительные трудности в критические минуты. Сами события нагружают его нервную систему до отказа. Не прикасайтесь к нему - он в игре под током высокого напряжения.

ЗАЩИТНИКИ

Тактика на поле и на подмостках. Защитники прошлых лет. Стамбульский инцидент. Рождение "тройки". Капитаны. Пятидесятники. Проверка характера. Бетониада или семеро на одного. Современники. Мяч и экономика. Наши подвижные бастионы в Англии

Мне часто приходится выступать на футбольные темы. Каждую весну я делаю прогнозы, а летом - аналитические обзоры. Как заядлый спартаковец, зимой обещаю разделать под орех того, кто насолил "Спартаку" в прошлом сезоне. А осенью в случае успеха окрашиваю во все цвета радуги наши победы или облачаю в модные фразы спартаковские поражения. Да и не в "Спартаке" только дело и не в сезонности. Во все времена года бездна охотников узнать, чем жива наша сборная, каковы её шансы в международных соревнованиях.

И вот я перед большой аудиторией. Прежде всего стараюсь определить, что за слушатели передо мной: сначала их средний возраст, затем - много ли женщин. Наконец главное - какова футбольная грамотность тех, кто в зале. Если народ собрался молодой и глаза горят любопытством, по сердцу растекается услада. Я оставляю осторожность и сразу начинаю изъясняться на столь приятном для меня футбольном жаргоне. Я раздвигаю кулисы матчей, веду слушателей в раздевалки, по секрету, снижая голос, сообщаю о спорах в судейской комнате. Контакт между мной и залом растёт с каждой минутой. Незаметно пролетает отведённое время, а тут ещё десятки вопросов...

Куда труднее, когда перед тобой солидная по возрасту публика, работники какого-нибудь министерства, института, крупного завода. На их лицах степенность, во взглядах ирония. Здесь требуется обоснованность в суждениях, фразы сначала проверишь в уме, прежде чем бросить в зал. Чуть где рискнёшь с выводом - сейчас же посыпятся записки с вопросительными и восклицательными знаками... На стульях - люди, давно знающие футбол, их на мякине не проведёшь. Таких слушателей жаром души не пронять. Они не требуют прогнозов, но зато желают доскональных объяснений тому, что происходит. У них тяга на факты. Это не романтики футбола, а его аналитики. С ними посложнее, чем с молодёжью. Но они мои невольные союзники по возрасту, и потому мы симпатичны друг другу. Особенно всё налаживается и лёд растапливается, если возьмёшь и похвалишь старинку-матушку, когда они и я молодыми были. Вспомнишь эпизоды из славных совместных комсомольских лет двадцатых-тридцатых годов.

Зато совсем первое время тяжко, если зал наполнен в большинстве женщинами. Они пришли в принципе отдохнуть и развлечься, а тут вдруг футбол. Тот самый, который и без того отнимает у них по вечерам мужей или поклонников; тот, что можно за чашкой чая в удобных домашних креслах смотреть по телевизору. "А ну-ка дайте нам этого рассказчика, посмотрим, чем он дышит" - вот что чувствуется за взглядами, на тебя направленными.

Невольно, начинаешь финтить, как говорят футболисты, подыскивать тон и темы. А лица перед тобой по-прежнему вопросительно-скучающие. Меня в таких случаях выручают рассказы о всякой всячине.

Я знаю, что союзник любого рассказчика - смех, и вот извлекаешь из памяти разные курьёзы, те, что повеселей, но, конечно, без выдумки. Тут и слишком усердные меценаты, и собственная персона в комическом положении, и казусы с друзьями-соперниками. Да мало ли причудливых обстоятельств сложилось волею случая за полвека блужданий по белому свету!

Есть, правда, ещё выход из положения. Один лектор на спортивные темы лукаво советовал мне давать объяснения на свои собственные вопросы.

Выбираешь десяток злободневных тем и заранее отшлифовываешь ответы. Свои вопросы подсовываешь в общие записки. Затем поражаешь слушателей эрудицией. Занятно, но мне не по душе. Это уловка профессионала, а я только дилетант.

К тому же аудитории бывают разные. У каждой свои и вопросы и запросы.

Читатели ещё более разнолики, чем слушатели. Футбольного пыла для болельщиков в книге достанет. Найдётся материал и для заядлых аналитиков. А вот юмора может не хватить. Приходится раскошеливаться на разные разности и вынимать достоверные факты из того отделения своего портмоне, где хранится околофутбольная серебряная мелочь. Крупные банкноты сами на залежатся.

Зрители давно не видят причин восторгаться защитниками, потому что почти всегда они нападают двое на одного, и любой отбор мяча представляется закономерным. Раньше защитник нередко боролся один против двух форвардов, и его успех каждый раз трибуны встречали одобрительным гулом. Много удовольствий доставляли зрителям и часто возникавшие на поле соревнования в беге между форвардами и беками.

Правда, культура паса стояла тогда ниже, и это помогало защитникам. Но всё же как разрушители они стоили больше сегодняшних стоперов, действовали без промедлений и отступлений.

Я вспоминаю беков двадцатых годов в сборной Москвы: Сергея Сысоева, Михаила Рущинского, Вячеслава Андреева.

Сысоев (Замоскворецкий клуб спорта) играл справа и всегда стремительно шёл на противника, зная, что его партнёры безошибочно подстрахуют всякую его осечку. Рыжеватый блондин, высокий, серьёзный. Он был постарше нас, считался эрудитом, и мы звали его не иначе как Сергей Васильевич даже в самых жарких схватках на поле. Может быть, потому, что он был респектабелен и обращался "Александр, Михаил", а не то что "Сашка, Мишка", как мы все друг друга величали.

Сысоев преподавал спортивные игры и носился с внедрением у нас баскетбола, тогда мало известного в нашей стране. Вместе с другими энтузиастами новой игры он переводил книжки о баскетболе, разыскивал подходящие площадки, ставил щиты с корзинками. Ходил Сысоев всегда озабоченный, с портфелем, и мы никогда в точности не могли знать, явится он на игру или нет, но из чувства почтительности прощали ему это.

Михаил Рущинский (СКЗ) обычно пласировался сзади партнёров. Не обладая высокой скоростью, он мастерски выбирал место и потрясающе бил с обеих ног. Ему ничего не стоило пустить мяч метров на семьдесят-восемьдесят. Работал он фельдшером на заводе Ильича, ходил всегда спокойно, ставил по-утиному, как все футболисты, большие ступни крепких, слегка кривых ног. Смуглый, южного типа, широкоплечий, с гордой львиной головой и белозубой улыбкой, он чаще молчал, но был жизнерадостен и хохотал от души, раскатисто и громко. Все сердца невольно тянулись к нему. Звали мы его за глаза "Руща".

Третий колоритный защитник сборной - Вячеслав Андреев родом из Орехово-Зуева. Старший брат его ещё до революции играл центрального хавбека в знаменитой команде "морозовцев".

Беззаветно атаковать везде и каждого, у кого мяч, - вот девиз, под которым действовал Вячеслав. Он никогда не грубил, зато и не прятал ног в решающих схватках. Какая-то особая сноровка помогала Андрееву отнимать мяч у лучших дриблёров тех лет. Думается, секрет заключается не только в уверенности самого защитника, но и в особой быстроте последнего усилия стопы. Вячеслав охотно применял подкаты. Отличный газон его родного поля в Орехово-Зуеве приучил его к этому манёвру, надолго потом забытому. Жёсткие поля на других стадионах вначале заставили Андреева подолгу лечить ободранные бёдра, а затем отвадили его последователей от этого радикального приёма. Подкат вернулся в игру через тридцать лет, когда настоящие травяные покровы появились на всех крупных стадионах страны.

И мне, которому посчастливилось играть в разные сроки в сборной команде с каждым из этих трёх беков, и зрителям тех лет очень нравилась их решительность, хотя часто им приходилось действовать в численном меньшинстве: собственные хавбеки тогда на защиту своих ворот особенно не успевали. Все команды играли по принципу больше забить, а не меньше пропустить.

Ещё эффектнее выглядела ленинградская пара защитников - Георгий Гостев из клуба "Коломяги" и Пётр Ежов ("Спорт"). По синхронности и внешнему лоску своей игры они долгие годы не знали себе равных. В Ленинграде Ежова и Гостева очень любили, шли специально смотреть, им аплодировали не меньше чем лучшим нападающим. Сейчас это звучит почти неправдоподобно. Ещё бы, защитников стало много, отличиться в толпе не просто. Тогда же всё происходило наоборот. Никакой скученности на штрафной площадке, широкий простор для игры вперёд на свободное место, рывки по тридцать-сорок метров.

Футбол не страдал ещё очковой горячкой, а футболисты не боялись рисковать. Игра была зрелищной, результативной, и на трибунах год от году становилось всё больше зрителей. Обилие почитателей способствовало росту новых талантов повсеместно. В 1924 году неожиданно триумфальным оказался дебют сборной команды Харькова. В ансамбле украинцев отлично выступали высокий размеренный Николай Кротов и небольшой стремительный Константин Фомин. Первый играл недолго, а второй прочно вошёл в состав сборной команды Советского Союза и почти десять лет считался сильнейшим левым защитником страны, выступая последние годы в московском "Динамо". Игру Фомина отличала особая скорость, резкость, неумолимый поход на мяч. Это был футболист мгновенной атаки и железной воли.

По-другому действовали Павел Пчеликов (ОППВ - Опытно-показательная площадка Всевобуча, теперь ЦСКА) и Александр Старостин ("Спартак"), занявшие чуть позднее места в сборных командах столицы и страны. К тому времени тактика нападающих стала прогрессивней и, значит, коллективней. Форварды поняли, что выгоднее отдать мяч партнёру, чем рисковать потерять его в единоборстве с защитником. Неожиданные откидки мяча участились, и это потребовало от беков осмотрительности и маскировки своих намерений тогда, когда прямая атака запаздывала и могла оказаться неудачной.

Небольшой, почти квадратный П. Пчеликов на своих могучих, очень коротких ногах ураганом носился по всему фронту чужой атаки. Подвижный, как ртуть, он некоторый период, несмотря на нелады с техникой, высоко ценился в сборной как отменный разрушитель.

Александр Старостин стал тем новатором, который самыми разнообразными способами вызывал чужих нападающих на ошибки. Там, где не удавалось сбить противников с толку в технике, он хитро заставлял их грешить в тактике. Быстрота и разносторонность позволяли Александру с неизменным успехом многие годы выступать в сборной страны во всех разновидностях защитника, в зависимости от профилей своих менявшихся партнёров. В паре с Ежовым он играл заднего бека, с Рущинским - переднего, с Пчеликовым - левого.

Было у него ещё одно достоинство - редкое самообладание. Казалось, никакие обстоятельства на поле не выведут его из себя, не заставят потерять рассудительность и логику. И всё-таки однажды срыв произошёл. В нашем кругу его окрестили "стамбульским инцидентом".

Первыми нашими зарубежными соперниками у нас дома были турки. Мы потом с ними довольно регулярно встречались. Советские спортсмены, как правило, уверенно побеждали на своих полях, но на берегах Босфора хозяева всегда становились сильней и опасней. Турецкие игроки воинственны, а зрители особо патриотичны. Правда, в те годы дело не доходило до такого экстаза, как в 1961 году перед отборочной встречей на первенство мира между сборной Турции и сборной СССР. Тогда на стамбульском стадионе решался вопрос, кто поедет в Чили, и пятьдесят тысяч зрителей на трибунах, как один человек, встали и патетически пропели национальный гимн. Трудно достался нам выигрыш 2:1!

Впервые мы встретились с турецкими футболистами в 1924 году. Снегом и пятиградусным морозом встретила их Москва. Одетые в свою белую с красной полосой на груди традиционную форму, они дрожали от холода на разминке перед игрой. Боюсь, им мало помогали тёплые перчатки и пушистые шерстяные шарфы, они кутали в них шеи, пытаясь хоть как-то согреться. Не легче бывало в ответных визитах и нам под палящим солнцем, на жёстких, как асфальт, турецких полях. Кожа сходила с рук, обожжённых ниже засученных рукавов наших шёлковых красных рубашек. Добавьте к этому духоту, жгучую пищу, разницу во времени - и станет понятно, почему и через восемь лет, в сентябре 1932 года, когда произошёл "инцидент", нам в Турции было нелегко.

Первая встреча окончилась 2:2. И вот через три дня - вторая. Поле - настоящий казарменный плац, ни травинки. Жёстко, шипы продавливают подошвы. Мяч из-за такого грунта непослушен и капризен. Высоко прыгает от земли, и чуть посильней тронешь ногой, сразу отскочит на два-три метра.

Перед началом в раздевалку пришли премьер-министр Турции Исмет Иненю и советский посол Яков Захарович Суриц, пожелали успеха. Помню затем, в новой столице Турции - Анкаре присутствовали мы на торжественном параде в честь десятилетия Республики и были представлены президенту Кемалю Ататюрку. Великий руководитель произвёл на нас незабываемое впечатление своей представительной внешностью. Военная выправка, энергичный профиль и весь его облик полностью отражены в монументе на площади Стамбула. К этому памятнику через двадцать пять лет принесли мы и поставили огромный венок из живых цветов от футбольной команды "Спартак", выступавшей в Турции в 1957 году.

Но вернёмся к матчу на стамбульском стадионе. Игра началась ураганно: турки бросились в атаку, оголили тылы. Я прорвался по флангу, передал в центр, и Михаил Бутусов на первой минуте открыл счёт. Гром с ясного неба распалил турок. Закусив удила они всей командой ринулись на нас. Затрещали наши засовы, но ворота не открывались. Уж очень в те годы надёжна была наша защита! Александр Бабкин, Александр Старостин, Константин Фомин, Андрей Старостин, Фёдор Селин, Иван Привалов могли выстоять перед нападающими куда более сильными, чем турецкие. Однако энтузиазм и крики зрителей - могучая сила. Борьба за инициативу вызвала резкости. Неважно, кто начал. Факт, что вспышки грубости то на одном, то на другом участке поля грозили превратиться в пожар. Страдать от этого, как обычно, в первую очередь начали форварды обеих сторон. Защитникам довольно просто совмещать резкость с отбором мяча. Нашему брату-форварду такое не под силу. Перед нападающим альтернатива: либо грубить и потерять мяч, либо создать угрозу чужим воротам и забыть про обиду. Редко, очень редко кто из нас выбирает первое. А если, доведённый до белого каления, идёт на отместку, то получается грубость столь явная, что она сразу бросается в глаза.

Не грубили советские футболисты и тогда. Это почему-то не помешало левому турецкому защитнику Бурхану, молодому здоровому и горячему парню, вместо борьбы за мяч откровенно пройтись бутсой по моей коленке. Попади он чуть ниже - не избежать бы мне костылей. К счастью, турецкие шипы вспороли мне бедро, но сустав уцелел. Пока врач оказывал мне помощь, на поле началась вендетта.

Судьёй был москвич Владимир Лукьянович Васильев, в прошлом недурной нападающий, организатор той самой "Девички" (стадион "Девичье поле" в Хамовниках), которая стяжала себе славу такими футболистами, как Павел Ноготков, Василий Лапшин, Михаил Леонов, Фёдор Селин, Александр Холин. Интеллигентный и принципиальный человек, Васильев пользовался в сборной команде большим уважением.

Арбитр пытался образумить наиболее горячих. Стараясь подчеркнуть свою объективность, он обрушил кару в первую очередь на своих. Это было по-джентльменски и сейчас, через тридцать пять лет, кажется мне очень верным. Но тогда, возвратясь на поле на одной ноге, я менее всего был склонен к умиротворению. Сердце у меня бушевало...

А тут ещё внезапно бьют Бутусова ниже живота.

- Судья! - вопит он, скорчившись от боли.

Владимир Лукьянович старается спасти положение и матч.

- А ты не подставляй, - вдруг отечески советует он Михаилу.

- Ах так! - вспыхивает Селин. - Ребята, огонь! - и врезается вместе с мячом в главаря турок центрхавбека Нихата.

Дело принимает явно неприятный оборот.

- Капитан, принимай меры! - кричит мне Андрей.

Моё сознание начинает проясняться, я вижу волнение в ложе нашего посольства. Но цепная реакция мести делает своё дело. Александр Старостин около штрафной мощным умышленным толчком корпуса так сбивает центрфорварда Зеки, что тот не менее пяти метров катится по земле.

Свисток. Бледный судья идёт к Александру.

- С поля, - глухо возвещает Васильев.

- Не пойду, - хрипло отвечает брат.

Пауза. Я бегу к месту происшествия, но раньше там оказывается Павел Пчеликов, сорвавшийся со скамейки запасных.

- Владимир Лукьяныч, не надо. Он случайно, случайно, - лихорадочно умоляет Павел. - Игру вдесятером проиграем...

Мы окружаем судью. Турки рядом, но до конца не понимают, в чём дело. Тщательно определяют место падения Зеки - нет ли шансов на пенальти. Сбитый форвард, милейший малый, снисходительно качает головой, обрадовавшись, что его трусы не разлетелись в клочья.

Судья в страшном затруднении. Александр молчит, стиснув зубы.

- Владимир Лукьяныч, не удаляйте, клянусь, грубости конец, - убеждаю я. - Турки не поняли. Зеки в порядке...

Васильев, вняв увещеваниям, назначает штрафной:

- Следующего без колебаний немедленно гоню, - заявляет он.

Как после пролившейся тучи вдруг выходит солнце, так и после этого инцидента сразу на поле восстановился мир. А вот результата не было ещё долго. Ну, а затем произошли те футбольные метаморфозы, которыми столь славен и загадочен наш вид спорта. Герой этой поездки Василий Павлов (№10) в течении пяти минут влепил в турецкие ворота три гола. Мы победили 4:0.

С Васильевым я виделся часто по служебным делам в "Спартаке". Ему было 76 лет, но для своего возраста он выглядел поразительно бодро и молодо. На лице та же располагающая улыбка. По общественным поручениям он бывал и у Александра - председателя Федерации футбола РСФСР.

- Ну, договорились, конечно, - делился Васильев впечатлениями после таких визитов.

- А помните, как вы его в Турции с поля попросили? - вспоминаю я.

- Как же, - оживлялся Владимир Лукьянович, - такое не забывается!

И самый, вероятно, почтенный по возрасту судья всесоюзной категории, увлёкшись, рассказывал мне много подробностей из дореволюционного футбола, когда у нас в России в наших командах играли знаменитые англичане, братья Чарнок, Макдональд, Ньюман и другие. Это были инженеры, приглашённые из Манчестера в наше Орехово-Зуево Саввой Морозовым, владельцем громадных текстильных фабрик. Английские футболисты возглавляли команду "морозовцев".

- Тогда, - говорил Владимир Лукьянович, - и защитников-то было всего двое. Это уже после навострились держать у ворот по семь-восемь человек. Испугались, что иначе не справиться с такими асами, как Федотов, Бобров, Ди Стефано, Пеле, Копа, Гарринча, Сивори.

"И верно, - думаю я. - В доброе старое время против знаменитых нападающих всегда находились звёзды в обороне, частенько вдвоём разрушавшие атаки чуть ли не всей линии нападения".

Боюсь, что читатели одного со мною возраста не без ехидства подмигнут мне:

- А вы забыли, что в те времена защитникам очень помогало старое правило офсайда, оно не позволяло нападающим принимать мяч, если перед ними оказывалось меньше двух игроков и вратаря?

Да, закон помогал обороне. Футбольные правила были повёрнуты остриём против форвардов. Защитники могли не бояться тех противников, которые оказывались за спиной. Судьи тщательно следили за этим, свисток следовал сразу.

Такое положение просуществовало около четверти века и перевыполнило свою миссию. Голов стало меньше. Чаши весов снова нужно было выравнивать, и вот в 1926 году ФИФА решила: вне игры считать, если перед нападающим только один игрок. Вода полилась на мельницу форвардов.

Футбол похорошел, ФИФА могла быть довольной. Скупка форвардов увеличилась. На это требовались большие деньги. Они были не у всех, и голь оказалась хитра на выдумки. Не дожидаясь, когда ФИФА снова переделает правила, тренеры стали выискивать собственное оружие и обрели его. Против звёзд поставили середнячков - числом поболее, ценою подешевле. Родилась массированная оборона - "бетон", "катеначчио", в каждой стране одинаковому детищу дали своё имя. Защитников стало четыре. В оборону был оттянут ещё один игрок. Он пристроился сзади всех и получил у нас одиозное имя "чистильщик" - он должен был подчищать все ошибки партнёров. В Италии этого игрока благозвучно назвали "либеро", что значит свободный.

Новинка дала всходы. Фавориты упёрлись в бетон. И представьте, не желая пробивать его лбами, посчитали мудрым впредь до новых времён тоже отсидеться в обороне. Стороны перешли к окопной войне.

Класс игрока растёт, если он совершает на поле сверхординарные усилия. Нападающий, окружённый тремя защитниками, скорее улучшит своё мастерство, нежели три защитника, опекающие одного форварда. Каждый из защитников в последнее десятилетие почти не попадает в такую ситуацию, где необходимо бороться одному. Силы, способные на большее, в нём чаще всего дремлют.

Толкуем мы об этом с Владимиром Лукьяновичем и опять возвращаемся к тому времени, когда я ещё под стол пешком ходил. Рассказывает он мне о футболе в царской России, вспоминаем о наших проигрышах, частенько крупных, иностранным командам, приезжавшим в Петербург и Москву. Радуемся, что нынче-то советским футболистам мало кто может грозить такими неприятностями. Прикидывали, с кем предстоит встретиться нашей сборной, и считали, что, вероятно, до зимы 1967 года проигрышей не будет. Наивными оказались мы: его величество футбол опять посмеялся над нами. И мечты наши разбил не чемпион мира или хотя бы участник мирового чемпионата - нас победила молодая турецкая сборная. Такого не было ровно тридцать лет и три года. Тогда (1933 год) советская сборная с моим участием проиграла 1:2.

16 октября 1966 года в Лужниках я готовился писать победный отчёт. Встреча обещала быть любопытной, она позволяла сравнить достижения соперников за последние пять лет. За этот срок футбол обеих стран прошёл многие испытания и подвергся влиянию различных школ и направлений. Подогревало то, что обе команды находились в преддверии отборочных игр на первенство Европы 1967 года.

Начало матча не предвещало катастрофы. Наша команда выглядела сильней, и победа казалась бесспорной. Турки были смяты, их ворота подвергались опасному штурму. Но чем дальше, тем хуже для нас стали развёртываться события.

Любая встреча на уровне национальных команд требует тщательной подготовки. К этому матчу серьёзного подхода не чувствовалось. Команда выглядела собранной наспех, как попало, в расчёте на слабого противника.

А турецкая сборная оказалась крепким орешком, хотя её руководители скромно заявили, что приехали учиться. Гости показали редкое присутствие духа, завидную технику и тот здравый смысл в игре, которого в дальнейшем не хватало некоторым из наших игроков.

Уже первый гол, попавший в ворота советской сборной от Февзи, из-за неразберихи между нашими стоперами, просигналил о разнобое в нашей команде. После перерыва время стало работать на гостей. Спешка отнюдь не способствовала сыгранности ещё раз перекроенного состава. А тут на 55-й минуте из-за нерасторопности защиты второй гол в советские ворота с отличной подачи Шерефа эффектно забивает Айхан.

...М-да, в старину играли деды веселей своих внучат!

Конечно, в оставшиеся тридцать пять минут опытная и волевая команда может уйти от поражения, когда противник молод и делает первые шаги на большой международной арене. Однако этого не случилось.

Я вспомнил, что в 1933 году мы проиграли главным образом потому, что нас судил турецкий арбитр: он незаслуженно назначил в наши ворота штрафной удар, закончившийся вторым голом. Мы были уверены, что коли накануне Москва выиграла 7:2, то сборная Союза справится с турецкой командой при любом судье.

На этот раз на судью нечего было пенять. Поляк Ян Павлик судил отменно. Но в нашей команде невооружённом глазом можно было разглядеть плоды пресыщения. Первые трещины обнаружились именно в той защитной линии, которую все наши специалисты считали наиболее надёжной и слаженной. Не хватило опыта, чтобы руководить на поле, у капитана сборной Альберта Шестернёва (№3). А тут вдруг взяли и в перерыв заменили и самого капитана. Во втором тайме на поле вовсе не было вожака, и потому пышным цветом расцвела партизанщина. Каждый старался, но вразнобой. Так со счётом 0:2 и проиграла на своём поле более сильная советская сборная, забыв "обычай прадедов своих": ни в коем случае не менять капитана, коли он цел, даже если игра не клеится.

Были когда-то времена, когда футболисты обходились вовсе без тренера. Но без опытного капитана на поле не выходили. Исподволь готовили на эту роль игрока, способного объединять усилия.

Александр принял от меня капитанство в сборной команде СССР в 1935 году. Осенью 1937 года, находясь ещё в достаточно боевой спортивной форме, он выступать перестал. По собственному почину уступил своё место (что бывает очень редко) молодому Василию Соколову.

- Нельзя платить болельщикам за долголетние симпатии перезрелой игрой. Хочу в их воспоминаниях остаться если не молодым, то хотя бы молодцеватым, - отшучивался брат, когда друзья и знакомые сожалели, что он уходит из большого футбола. Столь же внезапно он и пришёл в него.

В 1922 году это был среднего роста паренёк, игравший центрального полузащитника в третьей команде "Красной Пресне". А потом вдруг скачок в первую команду на место защитника. От игры размеренной - к шквальной, от подыгрышей - к отбору.

Наши противники утешались: "Скорость-то вроде не та". Но прикусили языки, когда увидели, как Александр приструнивал главных резвачей.

В довершение всего на прикидке он отмерил сто метров за 11,8 секунды. Для футболиста время и сейчас завидное. Тогда оно было выдающимся.

Прошёл всего год, и Александр оказался уже в сборной, причём вне конкуренции. Как только нужно было прижать лучшего бомбардира, отряжали брата. Вначале сомневались - "справится ли?", а потом были уверены - "ходу не даст".

Александр вырос и возмужал. Широкоплечий, рост 177 сантиметров, вес под 80 килограммов - чуть подтолкнёт, противник от мяча на метр отскакивает. Но играть грубо не любил. Технику напоказ не выставлял. Однако, когда требовалось, мог показать и здесь своё искусство.

У нас тогда дома на Пресненском Валу дневала и ночевала футбольная компания. Тут были Пётр Артемьев, Пётр Исаков, Валентин Прокофьев, Пётр Попов, да частенько и другие. На дворе происходили футбольные турниры. Помню, объявили мы раз задачу: поднять с земли лежащий неподвижно мяч одним движением голеностопного сустава и пронести его на ноге вперёд.

Бились все по очереди десятки раз - никто не смог. Александр подошёл и сразу нужный номер проделал. Все мы, видные нападающие, рты разинули. А он посмеивается:

- Коли платить есть чем, технике подучу.

Замечательной была и его стабильность в игре. Всегда не только хорошо, но обязательно на пятёрку. Нервами он владел в совершенстве (за исключением разве срыва в Стамбуле) и был по-футбольному хитёр. "Не объедешь и не проведёшь" - так характеризовал его игру тогдашний наставник сборной Михаил Степанович Козлов.

Тринадцать лет верховодил Александр Старостин на подступах к воротам "Спартака". Он ушёл в отставку в тридцать четыре года "с песней и мундиром", как раньше говорили, то есть с орденом Трудового Красного Знамени и со званием заслуженного мастера спорта.

Звезда Пчеликова блестела тоже ярко, но недолго. Уже через два-три года он заметно потучнел и потускнел. В клубе ещё играл, но в сборной уступил своё место Виктору Тетерину, игроку совершенно другой формации.

Со своим одноклубником Львом Корчебоковым Тетерин строго придерживался классических канонов зональной защиты. Вместе они составили ту динамовскую пару, которая служила примером расстановки защитников до тех пор, пока на футбольном поле вместо двух не воцарились три представителя задней линии. У нас в Советском Союзе это случилось 8 июля 1937 года в матче "Спартак" - "Баскония".

Появлению трёх защитников предшествовали грозные симптомы.

За четыре года до этого центральный нападающий турок - молодой Вахаб ставил в тупик нашу оборону. Он пристраивался на поле за спиной советского центрального полузащитника. Передача мяча Вахабу - и турки, словно бы в распахнутые настежь парадные двери, мчат на нашего вратаря. Тогда в Москве мы заплатили поражением за этот первый урок.

Через два года в Париже второй щелчок получила наша сборная - от чемпиона Франции команды "Ресинг". Центрфорвард парижан сенегалец Куар, подобно Вахабу, не встречал на своём пути к воротам бдительного стража. Правда, присматривать за ним было поручено каждому из беков, но их тогда было всего два на всю ширину поля.

Куар забил оба гола с пустого тогда пятачка, который теперь в футболе и особенно в хоккее насыщен игроками.

Мы опять почесали в затылке, но тактику не меняли. По-прежнему трое полузащитников обслуживали центр поля, а сзади у своих ворот на всю ширину фронта атаки оставались всего два защитника.

Через полтора года в Москву приехали баски. Их победное шествие возглавил центр нападения Исидоре Лангара. Команда Басконии подряд выигрывала все матчи, и каждый раз Лангара оказывался без опекуна со стороны противника.

Накануне исторического матча с Басконией спартаковский тренерский совет (я тогда его возглавлял) решает перестроить оборону: у нас будет центральный защитник. И его обязанности возлагают на Андрея Старостина.

- Как?! - взъерепенился брат. - Вы меня на весь Советский Союз ославить хотите?! Вы меня жизненного пространства лишаете! А кто нападению подыгрывать будет? Всю тактику, наигранную годами, рушите?

И ещё, и ещё. Аргументировать он умел, был прав во многом. Однако грозная фигура испанского центрфорварда стояла перед глазами тренерского совета, и мы держались непреклонно.

Александр Старостин, капитан команды, молчал и думал. Остальные игроки перешёптывались и мялись. Чувство солидарности подмывало их поддержать Андрея и наконец вылилось в чисто маккиавелевское предложение - пусть решает сам Андрей.

Вижу, дело заходит в тупик.

Андрей серьёзно обижен. Столько голов забил, столько отличных пасов нападающим дал! Как привольно колесил с мячом по всему полю! А тут на тебе - торчи как привязанный в своей штрафной площадке. Всё, что творилось в его душе, было понятно. Но ведь играют же лучшие европейские команды с тремя защитниками. Мало того, так играют и баски. Разве Вахаб, Куар и сам Лангара не доказали, что они главная ударная сила!

- Андрей, - обращаюсь я к брату, - не горячись, а подумай и всё взвесь. Кроме тебя некому обезоружить Лангару.

Молчит, но взгляд недовольный. Объявляю перерыв заседания на два часа. Все отправляются ужинать. Затем игроки кучками гуляют по аллеям тарасовского стадиона, без конца обсуждают проблему обороны.

Будешь обсуждать, коли баски день назад выиграли у "Динамо" 7:4! Да ведь как! Через двадцать минут после начала они вели 4:0, и все мячи забил левый крайний Ларинага. Затем динамовцы сделали невозможное - сами забили четыре гола и к перерыву уравняли счёт.

Все были уверены, что теперь победа за нами. Но баски, хватив в раздевалке кофе с коньяком, во втором тайме в течении пятнадцати минут забивают три гола. Первый из них с тридцати метров влепил тот самый знаменитый Лангара, который заставлял нас оттягивать назад Андрея.

Поздно вечером стеклись мы снова на совещание. Тренерский совет так решительно опустился на стулья, что все поняли: уступки не будет. Андрей тоже понял. Он встал, не дожидаясь вопросов, и произнёс почти как в римском сенате:

- Я люблю роль центрального полузащитника, но "Спартак" мне дороже!

На следующий день на стадионе "Динамо" баски были на голову разбиты - 6:2. Наш первый центральный защитник Андрей Старостин блестяще вышел из поединка с одним из лучших центрфорвардов мира Исидоре Лангара. С тех пор цифра "3" всегда красовалась на широкой спине моего брата.

Так было положено начало в советском футболе той тактике, которая получила название дубль-ве. Отошёл в историю последний центральный полузащитник советского футбола. Его амплуа перестало существовать, хотя Андрей был на этом месте игроком новой формации, вобравшим в себя лучшие традиции Фёдора Селина и Павла Батырева. Мощного сложения (рост 180 см, вес 82 кг), Андрей на редкость счастливо сочетал стойкий темперамент с холодным футбольным мышлением, прочную технику с высокой скоростью, жёсткую атаку с мягкой отдачей.

Требовательность к себе и терпимость к партнёрам сделали из него в дальнейшем отличного вожака и капитана московской команды "Спартак" и сборной Советского Союза.

После реформы в сезоне 1938 года крайние защитники перебазировались на фланги и стали опекать чужих крайних нападающих. Центр защиты во всех командах занял место перед своими воротами. Сюда ставили рослых, физически крепких, наиболее толковых игроков, которым вменялось в обязанность осаживать центрфорвардов типа "танк". На этом месте нечего было делать тем, кто, как говорится, мало каши ел.

И тут хочется рассказать правдивую историю в духе О'Генри.

У моей старшей дочери Жени есть сын Коля. Когда мальчику исполнилось семь лет, он пошёл в школу и начал увлекаться почтовыми марками. Я и мой зять, Колин отец, едва успевали выполнять его заказы.

Полагаю, всем известно, что такое утренние проводы на учёбу единственного сыночка. Наш Коля, как и многие теперешние ребятишки, не испытавшие голода, разборчив в пище до предела. Его враг номер один - каша.

Однажды утром, уже выйдя за дверь, он вернулся домой, рискуя опоздать в школу. Вижу: роется в столе, отбирает марки из своей коллекции.

- Ты что их в школу таскаешь, - спрашиваю, - менять? Или, не дай бог, торгуешь?

- Нет, - отвечает. - Я их Лопаревичу отдаю.

- За что?

- За кашу.

Он ушёл.

- Вот, - говорю я дочери, - что значит не пичкать ребёнка. Дома Колю вы насильно не заставите есть, а в школе он за марки у соседа кашу выпрашивает.

Вечером диалог между матерью и сыном:

- Коля, это верно, что ты Серёже за кашу марки отдаёшь?

- Да, мама.

- Ты его кашу ешь?

- Нет. Это он мою порцию каши съедает за марку в день.

Немая сцена, затем, конечно, повальный хохот.

Этой осенью Коле исполнилось шестнадцать лет. Пришли в гости одноклассники. Девочки уже с модными причёсками. Мальчики разные. Коля наш не маленький, но худощав, зато Серёжа Лопоревич - душа радуется, как поглядишь! Кровь с молоком, рост сто восемьдесят, центральный защитник в школьной команде. Вспомнили мы историю с кашей. Правда, девочкам о ней ничего не сказали: мужские секреты свято хранят в юном возрасте. Взял я своего младшего внука, семилетнего Мишу, сына другой дочери - Ляли, ярого футболиста и антикашиста. Поставил перед ним Колю и Серёжу и спрашиваю:

- Кто из них здоровее, у кого удар по мячу мощнее?

- У Серёжи, - отвечает младший внук. - Я на их игры хожу.

- Ну так знай, будущий Пеле (он всех звёзд наперечёт помнит), что всё это двойная порция манной каши сделала, а ты с одной не справляешься.

Ест с того дня манную Миша. Вот что наглядные примеры творят. Серёжа Лопаревич теперь для него маяк.

Разумеется, в конце тридцатых годов новоявленные маяки - центральные защитники выглядели по-разному, ибо одни переквалифицировались из крайних защитников, а другие ранее играли центров полузащиты. Но всё же - где раньше, где позже - сыгранные ансамбли обороны в командах создались.

Лучшим оказалось содружество в московском "Спартаке": Виктор Соколов, Андрей Старостин и Василий Соколов. Каждый ростом под сто восемьдесят, решительные и опытные, они вкупе с блистательными вратарями Жмельковым и Акимовым обеспечили "Спартаку" двойной триумф (первенство и Кубок) в 1938 и 1939 годах. Болельщики не зря называли их "линией Мажино", тогда ещё не развенчанной. Именно "тяжкой твёрдостью своей" крепили они стремление вперёд остальных звеньев команды, а центральный защитник Андрей Старостин не однажды своими далёкими ударами приносил в трудные минуты победные очки. Умел он объединить игроков и в сборной страны и, как её капитан, с 1938 года до самого начала Великой Отечественной войны ни разу не увёл советскую команду с поля побеждённой.

Сейчас значение капитана выцвело. Когда-то ему принадлежала вся полнота власти. Тренеры появились с 1936 года и сезон-другой больше присматривались чем руководили.

Я до сих пор в кругу маститых тренеров посмеиваюсь, что они и я выступали в ту счастливую пору, когда мы, игроки, сами решали, как действовать на поле, по ходу соревнования меняли тактику. Вот откуда брался творческий кругозор прежних мастеров, вот почему появлялось столько разнообразных дарований.

Ныне тренеры общим для всех инструктажем невольно делают игроков похожими друг на друга - они одинаковы, как батоны с хлебозавода. Различия сглаживает и обязательная установка тренера на игру. А по существу установка - чаще всего фантазия. Сколько бы ни старался тренер предвосхитить все грядущие события, он не в состоянии угадать, что произойдёт на поле в действительности. Тренер всегда нацеливает команду на выигрыш, а, смотришь, она уже через четверть часа проигрывает. Весь план сразу летит вверх тормашками, если на поле нет настоящего капитана. Только он может внести нужные поправки, бросить большие силы в нападение или, наоборот, стянуть их в оборону, сам непосредственно участвуя в решающих перипетиях борьбы. "Тот, кто может, - действует, кто не может - учит", - говорил Б. Шоу.

Тренер - это штабист, ему не разрешён выход на поле и вмешательство в игру. Капитан - боевой командир, находящийся в самой гуще боя. Потому-то дальновидный руководитель команды в первую очередь думает о том, чтобы рекомендовать в капитаны одного из своих лучших и умных игроков. Без личного примера вожака команда никогда не добьётся медалей и кубков. Исход борьбы иногда определяют мгновения, а тренер может менять установку и подсказывать только в перерыве. Часто такие советы в раздевалке безнадёжно опаздывают.

Не зря старые прославленные тренеры вроде Зеппа Гербергера всегда связывают триумфы своих команд с именами капитанов. Так, например, первенство мира 1954 года было выиграно немцами главным образом потому, что вожак сборной форвард Фриц Вальтер был великолепным проводником в жизнь всех замыслов мудрого Зеппа, поработавшего в сборной футбольной команде ФРГ ни много ни мало двадцать пять лет.

Конечно, сроки капитанства куда короче, но обретённого хорошего коновода следует беречь как зеницу ока. Недаром до сих пор поклонники "Спартака" связывают взлёт команды в 1956-1958 годах с именем бессменного кормчего Игоря Нетто.

Всякая карусель с переизбранием главы команды чревата самыми мрачными последствиями. Раньше нашего брата-капитана ценили и потому только слегка проработали меня, когда я, капитан, один раз отмочил штуку, вовсе несуразную.

В начале тридцатых годов дочке Жене было пять лет. Жена была нездорова, и я решил взять девочку с собой на игру. Привёз её, разнаряженную, с крупными белыми бантами в косах, на стадион Юных пионеров. Там мы играли международный матч. И пришла мне в голову мысль поместить её на поле, у чужих ворот. В те времена там всегда сидели запасные игроки противника. Взял я стул, поставил в метрах десяти от кромки поля и усадил на него Женю, как раз так, чтобы и она могла меня видеть, когда я буду атаковать по правому краю, и мне чтобы не упускать её из виду.

Вначале всё обстояло отлично. Я частенько поглядывал на неё, а она превосходно чувствовала себя в самой гуще футбольных событий.

Но затем игра взяла своё, я увлёкся, а тут ещё наши противники - по-моему, это были немцы - забили гол. Пришлось нажимать вовсю. Вижу, на моём фланге возникла на редкость выгодная ситуация. По месту левого инсайда рвётся с мячом вперёд мой одноклубник Евгений Москвин, и оба немецких защитника устремляются к нему. Чувствую, если он передаст мяч вправо, то мне дорога на ворота открыта. Я душераздирающе кричу:

- Женька, сюда! Женя, ко мне!

Москвин слышит и швыряет мяч туда, куда нужно, - мне на правый край. Включаю высшую скорость и, предвкушая гол, рвусь на ворота.

Вдруг из-за кромки поля катится белый комок. С развевающимися косами, с бантами, раздутыми, как паруса, ко мне изо всех силёнок бежит моя Женя:

- Папа, папа, ты звал? Я здесь...

Прежде чем я успел сообразить, что произошло, ошеломлённый арбитр остановил игру.

Моему смущению не было границ. Мало того, что сорвался верный гол, всем стало ясно, что я главный виновник происшествия.

Я взял Женю на руки, вынес с поля и передал немецким запасным. Игру возобновили, судья дал спорный. К счастью, мы в конце концов выиграли этот матч. А ведь другой случай забить гол мог и не представиться!

Так грубая оплошность капитана могла потопить нашу футбольную ладью даже в сравнительно спокойном товарищеском матче.

Тем более капитан не может и не должен допускать ошибок в минуты штормов и бурь. А они иногда бушуют на футбольных полях, под грохот и рёв трибун, почти как в океане. Не обойтись и здесь без твёрдой руки командира. И если на корабле его фигура всегда возвышается на капитанском мостике, откуда всё как на ладони, то в футбольных командах чаще всего капитанская повязка красуется на рукаве защитника. Ведь в обороне, откуда всё видно, откуда удобно руководить, играют, как правило, наиболее искушённые и зрелые.

По собственному опыту знаю, как трудно мне было корректировать игру с места правого края.

Ещё сложней капитанствовать вратарям, привязанным символической цепью к штангам своих ворот.

И всё же, вопреки логике, вратари-капитаны мелькали в истории футбола (Усов - "Трактор", г. Волгоград, Лев Яшин в "Динамо", Москва, Владимир Маслаченко в "Спартаке").

Это объяснялось, по-моему, желанием поставить во главе команды лучшего на тот период времени по игровым качествам футболиста. Однако неудобство позиции мешали вратарям полноценно влиять на игру, и все они верховодили на поле недолго.

Занимая самое ответственное место в команде, стражи ворот заботой о других отвлекали своё внимание от того алтаря, хранить неприкосновенность которого куда нужней и важней, чем, например, подсказывать ходы своим крайним нападающим или воодушевлять малоактивного в атаках полузащитника.

"Что город - то норов". Так же разнообразны и личности капитанов. Отсюда индивидуализм в методах и взглядах.

Мой первый капитан, которого я считаю и своим главным учителем в футболе, был в 1922 году: ныне покойный Иван Тимофеевич Артемьев.

Глава знаменитой футбольной династии (пять братьев Артемьевых играли в клубе "Красная Пресня"), он всегда верил в победу и главным рычагом успеха считал боевой дух команды.

Беззаветно преданный футболу, Иван Тимофеевич не углублялся в тонкости техники или хитрости тактики. Как капитан, он требовал от всех нас прежде всего энтузиазма и трудолюбия на поле.

Мы не только изучили его веру, но и исповедовали её.

Заповеди "играй изо всех сил", "не отступай", "все за одного, один за всех" долгие годы делали нас грозными для любого противника.

Первое, что желал знать об игроке Иван Тимофеевич, что он за парень? Если, по преданиям, в войско Запорожской Сечи принимали по утвердительным ответам на вопросы "В бога веруешь?" и "Горилку пьёшь?", то в команду "Пресня" Иван Тимофеевич Артемьев брал нашего брата - игроков по анкете из двух пунктов: "Футбол любишь?", "Режимить можешь?".

Великий оптимист, он прожёг и надолго закалил своей уверенностью наши тогда молодые сердца, прощая нам в игре всё, кроме трусости и лени.

Годы не изменили характера и принципов Ивана Тимофеевича.

Ещё недавно появляясь в команде "Спартак", он приносил с собой боевое настроение и непоколебимую веру в успех.

По-другому выглядел капитан советской сборной двадцатых годов ленинградец Павел Васильевич Батырев, под присмотр которого я попал несколькими годами позже.

Он был спокойней И. Т. Артемьева и больше советовал , чем требовал.

Склонный к юмору, он менее щепетильно относился к футбольному подвижничеству.

Аскетизмом И. Т. Артемьева капитан сборной не обладал, но зато он больше вникал в наши чисто футбольные дарования.

"Не так горячо... лучше поточней!" - частенько подкрикивал он молодым претендентам на поле и при этом обычно улыбался.

Играть молодёжь с ним любила.

От общения с Павлом Васильевичем мы все заметно мудрели, набирались футбольного разума. К тому же ленинградец был отличным тактиком и тонкими выдачами мяча очень помогал нам продуктивней пользоваться скоростью и молодым задором. За это мы все были благодарны П. В. Батыреву, но в душе больше уважали всегда серьёзное поведение И. Т. Артемьева, хотя и отдавали себе отчёт в стратегическом превосходстве ленинградца.

Оба этих капитана подвизались на поле в амплуа центрального полузащитника.

Первый из них формировал главным образом наши души, второй, выражаясь фигурально, коренным образом повлиял на наши тела.

Прошли годы, и подошло время, когда я сам оказался в роли капитана своей команды и сборной. Думаю, что походило моё капитанство, естественно, больше на практику И. Т. Артемьева, так как его идеалы и понятия прочно обосновались в моём сознании.

Правда, и от П. В. Батырева я перенял стремление не командовать, а влиять на партнёров. И, наконец, главное - уважать чужое мнение, так как именно терпимость являлась выдающимся качеством этого талантливого спортивного вожака.

Замелькали сезоны. Футбол мужал. Наступил час всесоюзных чемпионатов. Созданы команды мастеров. Появились первые тренеры-профессионалы. Над капитанами где номинально, где фактически возникли начальники, хотя статут капитана до настоящих дней - выборность.

Его избирают тайным голосованием только игроки команды, но всё же он во многом подотчётен тренеру. Правда, при конфликтах игроки не дают капитанов в обиду. Как все фронтовые друзья, они надёжная опора, но единоначалие есть единоначалие. Поэтому после открытия чемпионатов страны у капитанов команд прежние функции командиров стали скорее комиссарскими.

Андрей Старостин, предвоенный капитан "Спартака", в связи с этим был человек отвечающий перед трибунами и общественностью за каждый проступок, за любую недисциплинированность своей команды в матче. Можно победить и вместе с тем заслужить недовольство за средства и методы успеха.

Думаю, что Андрей надёжно справлялся с обязанностями капитана.

Ему гармонично удавалось одной ногой находиться среди игроков, а другой стоять на ступеньке рядом с тренером.

Помогали в этом опыт, возраст (на три-четыре года старше остальных игроков) и, конечно, фундаментальное мастерство.

В трудные для команды минуты оно позволяло Андрею взваливать на собственные плечи тяжесть обороны или смело включаться в ряды нападающих, подкрепляя те атаки отчаяния, когда время матча стремительно шло на убыль, а "Спартак" проигрывал.

Андрей при этом умел увлечь своим порывом всю команду.

Он бушевал всем своим существом, звал вперёд голосом, жестами и грозными взглядами, но так, что никогда не обижал и не оскорблял своих партнёров.

Некоторые из них, такие как Владимир Степанов или Георгий Глазков, сами в ответ яростно огрызались, но, захваченные азартом, вместе со всеми мобилизовывались до отказа.

Затем в раздевалке сидели потные, усталые, выжатые как лимон, будучи не в силах расшнуровать бутсы.

Однако на душе у всех было удовлетворение. Даже если игра была проиграна, утешало сознание, что всё что мог каждый сделал.

Кончался матч, и Андрей сразу старался снять с себя погоны капитана до следующей игры.

Он не любил организационных забот и всегда умел отделаться от тех хлопот и трудностей, которые таким бременем лежат и сейчас на руководителях команд.

Мне и брату Александру так ловко это не удавалось.

Во времена наших капитанств нам самим приходилось проворачивать неисчислимые бытовые вопросы. "Без крепкого тыла нет победоносной армии", - утешались мы, хлопоча об учёбе, жилье, устройстве разных семейно-домашних дел двух десятков своих названных футбольных братьев.

В командах тогда ещё не было начальников и администраторов, и потому хлопот у капитана был полон рот. Тяготы увеличивала конкуренция, принуждала не отставать во всем.

Наш главный противник - московское "Динамо" в те годы имел первоклассных капитанов.

Вначале это был блестящий левый край Сергей Ильин, а затем его сменил "хитроумный" Михаил Якушин.

Естественно, что я несколько меньше знаю жизнь этой команды, но многие годы совместной игры в футбол и хоккей с этими игроками в сборных Москвы и страны позволяют мне достаточно ориентироваться в способностях и принципах исторических динамовских капитанов.

Сергей Ильин был категоричен и энергичен. Его динамовский патриотизм не знал уступок.

Не давая поблажек себе, он безапелляционно требовал от своих игроков того же.

Мне кажется, что генеральная перестройка в тактике команды московского "Динамо", принёсшая динамовцам золотые медали в 1940 году, смогла быть проведена тренером Б. А. Аркадьевым только при таком несгибаемом капитане-энтузиасте, каким был Сергей Ильин.

Он уверовал в новшество, сам первым начал перемещаться по фронту атаки, вложил сюда недюжинные физические силы и заиграл в тот сезон как "молодой бог", несмотря на свои тридцать три года отроду.

Вот уж поистине лебединая капитанская песня!

Пришедший ему на смену Михаил Якушин был вожаком другого калибра.

По своему характеру он меньше всего проводник чужих идей.

Михаил желал и сейчас желает жить своим собственным футбольным умом.

Распорядительность его на поле больше походила на роль играющего тренера.

Подсказки были сухи и лаконичны. При этом особый нажим делался на тактику.

Якушин не брал, подобно Андрею, главную нагрузку на себя лично.

Он старался разложить усилия на всех поровну, пресекая особо рьяных индивидуалистов даже там, где им, казалось бы, многое удавалось.

Были случаи, когда Михаил, используя законное право капитана, собственной властью удалял своевольцев с поля, хотя это и оставляло команду вдесятером против чужих одиннадцати.

Якушин по натуре немногословен, но умеет, как говорят, сразу попасть не в бровь, а в глаз...

Он всегда знает, чего хочет, и потому его капитанство неизменно обеспечивало стабильную и чёткую тактически игру московского "Динамо" как в те годы, так и затем в период его тренерства в родном коллективе.

Отечественная война прервала на время рост футбола, но сразу после победы над фашистами он рванулся и вверх и вширь.

Страсти вокруг него накалялись, сотни тысяч людей на трибунах остро "заболели", и большинство из них стало способно необдуманно реагировать на самые незначительные неполадки в судействе или поведении игроков.

Футбол становился зрелищем острым и лицеприятным.

Игроки, подобно артистам, поощряются овациями и аплодисментами.

В погоне за этим ко всему натуральному в играх начинает примешиваться искусственное.

При удаче - ликование игроков, при промахах - трагические жесты. Подчёркнутые страдания, наскоки на судей. Эти наносные в спорт явления должны теперь отсекать и предупреждать капитаны. Вот почему в положении о командах мастеров появляется пункт "Права и обязанности капитанов".

Они уже режиссёры футбола, ревнители его чистоты.

Вместе с тренерами разрабатывая планы игр, они должны так организовать борьбу за очки, чтобы зрителям было интересно смотреть игры.

Оборонные варианты, бетоны, защепки, нулевые ничьи - всё это частично на совести капитанов и к тому же идёт во вред прежде всего избравшим их игрокам.

Вот почему перед играми по радио, перечисляя участников и судей предстоящего матча, подчёркнуто доводят до сведения всех фамилию капитана каждой команды.

Вспомним наиболее значительных из них. Игорь Нетто более десятка лет капитанствовал в "Спартаке" и сборной Советского Союза.

Команды, выводимые им на стадионы, совершали проступки.

Не часто, но проигрывали. Редко, но попадались в недозволенном. Бывали инциденты и с судьями. Но просмотрим за эти годы самого капитана и увидим, что Игорь Нетто с завидным достоинством нёс это высокое звание.

Ни разу он не корчился от болей на траве, никогда не симулировал повреждений, о которых забывают через пять минут.

Всегда умел оценить невольную ошибку и объективно поддержать авторитет каждого судьи на поле.

И, наконец, разве не острые по стилю игры давал "Спартак" под его капитанством? Острые, потому что И. А. Нетто призывал всегда к атаке, к риску, к игре комбинационной и техничной, а ведь мнение каждого из капитанов способно влиять на любые установки тренеров. Как правило, и составы на игры без капитанов не решаются.

Пять золотых медалей чемпиона имел уже на груди Игорь Нетто, но по-прежнему дотошно и усердно работал на тренировках до последних дней своих выступлений.

Никаких привилегий не хотел, хотя после семнадцати (!?!) лет выступлений за "Спартак" даже тренеры, обращаясь к нему, невольно говорили "Игорь Александрович!"

Подобно Андрею Старостину, этот маститый спартаковец старался не вмешиваться в организационные дела команды, но зато в область тактики и особенно техники он стремился не меньше М. Якушина.

Характерным было его отрицательное отношение ко всякого рода меркантильным посулам и обещаниям перед решающими играми. "На патриотизме и любви к футболу создаются уникальные ансамбли, а не на личном благополучии..."

Вот кредо, на котором зиждились капитанские и спортивные достижения знаменитого спартаковца.

Его ахиллесовой пятой была некоторая замкнутость и обособленность. Он ценил старательность, но не прощал технические и тактические огрехи партнёров, высказывая им в глаза свои претензии.

Отсюда случай, когда команда забаллотировала своего требовательного капитана и... поплатилась за это неудачей в сезоне.

Урок пошёл на пользу обеим сторонам.

В следующем году И. Нетто снова был избран.

"Спартак" сделал дубль, а капитан обрёл большую терпимость.

Чуть раньше И. А. Нетто закончил свою футбольную карьеру славный капитан команды тбилисского "Динамо" Автандил Гогоберидзе.

С именем этого выдающегося мастера связаны самые отрадные воспоминания о джентльменских особенностях грузинского футбола. Это немудрено: ведь сам А. Гогоберидзе футбольный рыцарь без страха и упрёка!

Не помню случая претензий к нему. У И. А. Нетто в молодые годы иногда прорывались наружу повышенные эмоции, у темпераментного по характеру грузинского капитана выдержка и умение управлять своими нервами на поле были безукоризненны.

Я с удивлением узнал, что в жизни Автандил очень экспансивен и как тренер команды в дальнейшем не раз давал волю своим страстям.

Видимо, правильно, что участвовать самому в игре куда легче, чем терзаться за её результат, сидя на трибунах. Я слышал однажды мудрый вывод Валентина Бубукина, перешедшего в тренеры.

- После игры у меня раньше была свежая голова и приятно уставшие ноги. Сейчас каждый матч "Локомотива" наливает мою голову свинцом, а ноги от ёрзания на трибунах просто деревенеют.

Нечто подобное переживал, конечно, и Автандил Гогоберидзе. Вот уж подлинно - капитан играет, а тренер жарится на сковороде!

Много лет терпели нервы Автандила капитанство, а тут уже через год отказали ему при тренерстве.

В истории каждого клуба обязательно найдутся игроки, отлично справлявшиеся с трудными обязанностями капитана. Иногда им в этом помогало замечательное индивидуальное мастерство (Григорий Федотов в ЦСКА, Василий Соколов в "Спартаке", М. Бутусов в ленинградском "Динамо").

Иногда они были не лучшими по спортивно-тактическим качествам, но людьми интеллектуально пригодными и наиболее уважаемыми в команде.

Не мало примеров, когда в капитаны проскакивали из конъюнктурных и других соображений футболисты без нужных для этого качеств.

Однако временщики не долго задерживались в этом звании.

То личные, то коллективные огрехи быстро низводили таких капитанов в ряды тех, у кого нет нужных качеств для руководства.

Кое-кто снимал шапку Мономаха по собственному желанию, так как обязанности капитана, повторяю, заметно затрудняют собственную игру каждому спортсмену.

Необходимость управлять командой, анализировать постоянно действия каждого из своих и чужих отвлекает капитана и мешает ему сосредоточиться на самом себе.

К этому прибавляются объяснения с судьями, волнение за поведение команды и повышенная ответственность за исход игры.

Конечно, Валентину Иванову было приятно надеть повязку капитана славного коллектива "Торпедо" в период его успехов.

Он знал, что в ответ любой противник повысит свою бдительность в игре по отношению к нему.

Как главного бомбардира команды, В. Иванова и так всегда специально опекали, теперь "присмотр" превратится в обязательное конвоирование.

И всё же Валентин не отказался от трудной, но почётной доли. Почему? Думаю, по двум причинам. Первое - он и до избрания в капитаны фактически вершил всеми делами команды на поле в силу своего превосходства над партнёрами в тактическом и техническом умении.

Второе - он надеялся справиться с трудностями и усилить команду, взяв в свои руки дирижирование таким сложным оркестром, каким является футбольный ансамбль.

И вот "Торпедо" получило отличного капитана, по своим качествам и приёмам очень напоминавшего Михаила Якушина из "Динамо".

Одинаковое амплуа среднего нападающего. Те же достоинства тонкого диспетчера. То же проникновение в суть игры и умение влиять на партнёров.

Я не буду вдаваться в разницу характеров. Факт остаётся непреложным - команда "Торпедо" под водительством В. Иванова добилась выдающихся успехов.

Не случайно именно ему передал капитанскую повязку в сборной СССР заканчивавший свою карьеру Игорь Нетто.

Но возраст В. Иванова стал подходить к тренерскому рубежу. Хочешь, не хочешь, но годы всё равно своё слово скажут. Казалось, в "Торпедо" есть кому заменить славного коновода, взявшего теперь на себя обязанности старшего тренера.

Кандидатура Валерия Воронина подходила по всем статьям. Не мальчик, игрок, включённый в символическую сборную команду мира. И всё же новый капитан не оправдал надежд. Все, вероятно, знают, что команда свою календарную встречу 15 июня 1964 года против "Нефтяника" в Москве выиграла без Валерия Воронина. Об этом на другой день сообщила всем газета "Вечерняя Москва".

Это было самое настоящее "ЧП" в футболе, тем более что причина неявки не внезапная болезнь, а срыв в режиме и дисциплине.

Жаль, конечно, что такой выдающийся игрок не выдержал испытания на роль комиссара, но, видимо, далеко не каждому из футбольных асов дано стать образцовым капитаном и привести свой коллектив к высшим футбольным наградам.

Повторяю, немало забот у капитанов и вне поля. Обязательные всегда и всюду являться примером, они на виду у всех и в личной жизни.

Болельщики создают им славу, известность, но зато щепетильно требуют взамен образцового поведения и скромности.

Как язычники, они очень строги к своим богам. При малейшей провинности без жалости развенчивают их.

Нелегко капитану поддерживать свой авторитет и в самой команде.

Прежде всего от него требуется полнейшая объективность и принципиальность, иначе в коллективе быстро создадутся группировки недовольных и обиженных.

В атмосфере азарта и повышенных нервных эмоций капитан обязан сохранять спокойствие и быть тем буфером, который регулирует отношения игроков с руководством и прессой.

И, наконец, как это ни парадоксально, но капитан для соответствия своим обязанностям прежде всего должен хорошо и стабильно играть сам.

Иначе его авторитет потускнеет вначале у трибун, а затем и среди самих игроков.

В футболе всё довольно быстротечно. На старых заслугах как игроки, так и капитаны долго не удерживаются.

Многие наивно полагают, что почётное звание капитана ограничивается рукопожатиями с судьями и выбором ворот.

Практика говорит другое. Надёжный и толковый капитан - важнейшее звено на пути к успехам.

Команды, где капитаны меняются как перчатки или они безличны, напоминает собой судно без рулевого.

Как бы верно тренер не определил курс на победу, в игре всегда встретятся трудности, вокруг которых должен уметь лавировать футбольный ансамбль.

Руль в эти моменты должен быть в крепких и надёжных руках капитана.

После войны среди защиты ярко заблестели новые знаменитости - в центре и на флангах. Виктор Чистохвалов, Иван Кочетков и Юрий Нырков составили славную оборону московских армейцев, пять раз завоевавших золотые медали в семи первых послевоенных чемпионатах.

Виктор Чистохвалов начинал играть в московском "Спартаке" как способный центр нападения. Ему была близка и понятна психология форварда и знакомы уловки и приёмы обыгрыша защиты. Иван Кочетков играл вначале в "Торпедо", а затем в "Спартаке" как нападающий и полузащитник. Юрий Нырков был обнаружен в Германии в армейской футбольной команде наших войск. Это трио играло блестяще, а главное - надёжно, хотя "коренной" в нём, то есть Иван Кочетков, по своей натуре был склонен к самым рискованным экспериментам и игровому камуфляжу. Он виртуозно владел мячом и ударом, но допускал вольности в обводке, а его уверенность в себе переходила иногда в самоуверенность, что при средней скорости самого аса частенько грозило реальной опасностью для ворот ЦДКА. Однако это лишь щекотало армейцев: в команде всегда налицо были силы, способные исправить любую ошибку своего незаурядного стопера. Так оно однажды и случилось в решающей игре на первенство страны с московским "Динамо", когда Кочетков устроил мяч в собственные ворота, и только Всеволод Бобров вывел команду из пропасти, забив динамовцам на последних минутах победный гол.

Чистохвалов и Нырков действовали менее эффектно, но более прочно. Их физические возможности и скорость были заметно предпочтительнее.

Очень надёжный состав защитников сложился после войны и у московского "Динамо", выигравшего звание чемпиона в 1945 и 1949 годах. Всеволод Радикорский, Михаил Семичастный, Иван Станкевич, подкреплённые хавбеком Леонидом Соловьёвым, были способны остановить нападение любого противника. Особенно трудно было пробиться к воротам динамовцев по самому короткому пути, то есть через центр поля. Здесь несокрушимо преграждала дорогу спевшаяся пара - Леонид Соловьёв и Михаил Семичастный. Высокие, искушённые во всех футбольных хитростях, они, как известно, обезоружили в Лондоне даже такого прославленного бомбардира, как гремевший в те годы Лоутон (№9).

Семичастный появился на левом краю в ЦДКА. Быстрый и прыгучий, он первый сезон больше походил на легкоатлета и не без успеха подвизался в ручных играх.

Через год Москва увидела его на правом фланге московского "Динамо". В двадцать лет он бежал, как олень, бил, как снайпер, и жонглировал головой, как первоклассный цирковой артист. Всё было ярко и просто в его даровании и казалось посильным лишь ему. Михаил весь был нацелен вперёд. И, наконец, ещё одно обстоятельство: как боксёр-левша труден для противника, так и Семичастный, играя на правом краю, был неприятен для чужого бека, потому что лучше владел левой ногой.

Но в конце концов не мастерство нападающего создало Семичастному незабываемое имя. Чувствуя, как уходят годы для подвигов на флангах атак, он решил стать центральным защитником, и в команде московского "Динамо" возникает блистательный стопер.

В 1945 году динамовцы "прорубают окно" в Англию. Там в зените славы, центральный нападающий Лоутон, о котором газеты трубили на весь мир, что в игре нет ему равных: уж что-что, а головой-то Лоутон забьёт непременно.

И вот поединок. Форвард на бывшего форварда. В дуэли побеждает Семичастный. Об этом откровенно писала сама британская пресса. Лоутон не забил головой ни одного мяча.

Однако годы брали своё. Все защитники, начавшие свои выступления ещё до войны, постепенно приближались к критическому для футбола возрасту. Да и новая тактика нападающих с большими перемещениями и сменой мест требовала от обороны пылкого задора и юношеской подвижности. Чтобы противодействовать молодым форвардам, нужны были молодые защитники. И таковые нашлись в начале пятидесятых годов.

Целое десятилетие "Спартак" вынашивал надежды снова создать крепкую заградительную линию, и наконец это ему удалось. Николай Тищенко, Анатолий Маслёнкин и Юрий Седов по праву стали считаться лучшими в советском футболе.

Эти ребята радовали неустанной энергией на тренировках и в игре. Их не нужно было подгонять на поле. С особым смаком они работали с мячами и с громадным аппетитом усаживались за столы. Их работоспособность на гастрономической ниве вызывала восторги даже там, где сами хозяева стола считались незаурядными едоками.

Много разной снеди пришлось нам перепробовать во время поездок. Сотни блюд, даруемые морем, повидали мы на столах Китая, Индонезии, Греции, Норвегии. Превосходные молочные продукты отведали в Финляндии, Дании, Швеции и Швейцарии. Знакомы нам до конца кухни французская, итальянская, английская. Казалось, нечем удивить футболистов, а вот в Уругвае, представьте, всё-таки удивили.

Питание в разных странах не только дело вкуса. Всюду привыкают к тому, что имеют в изобилии.

Перед игрой с командой "Насиональ" в 1959 году руководство клуба пригласило нас на парижану - обед за городом. Привезли нас на берег, где река Ла-Плата сливается с морем. В устье она шириной около 120 километров, так что где кончается река и где начинается море, разобрать невозможно. Местные старожилы говорят - хлебните: солоно, значит океан...

В парке стояли простые свежестроганые длинные столы и скамьи. В сторонке пощипывал травку молодой бычок.

- Вот его мы сейчас и скушаем, - с улыбкой разъяснили хозяева парижаны. - А пока ешьте фрукты, купайтесь, беседуйте о футболе, в общем, нагуливайте аппетит.

Чуть в стороне - деревянная кухонька, а вокруг глиняные очаги с дровами и древесным углём. Приспособления для шашлыков, шампуры, вертелы, сковороды, разная утварь для мясных блюд.

Как закалывали и разделывали бычка, я старался не смотреть. А затем искусительный запах свежего жареного мяса начал стягивать всю нашу компанию к столам. Даже я, не любитель мясного, почувствовал, что угощение предстоит на славу. Не помню в точности, с чего начали. Несомненно, что очерёдность блюд строго соблюдалась в соответствии с кулинарными законами. Допускаю, что вначале подали изделия из ливера. Затем пошла печёнка, почки, кровяная колбаса, сосиски, шашлыки и другие блюда, о которых у многих из нас не было даже ясного понятия. Всё это разнообразно жарилось, парилось и варилось поварами, знающими, чем удивить иностранцев.

Через день была игра, и я с тревогой посматривал на то количество съестного, которое попадало в желудки наших ребят. Успокаивало немного то, что вся команда противника была здесь же и тоже охулки на руку не клала. Если мне не изменяет память, мы отведали более десяти разных мясных блюд. Хлеба не подавалось, сытость оказалась плотной и не тяжёлой.

Уругвайские футболисты запивали всё столовым вином, мы от этого воздержались и пили - формально - чай, хотя кое у кого цвет этого чая в стаканах был подозрительно густ.

Погода, море и обед подняли настроение. Начались песни, но режим есть режим, и потому до исполнения "Шумел камыш" дело, естественно, не дошло.

Уругвай - страна небольшая, около трёх миллионов жителей. Но крупного рогатого скота здесь гибель, овец более 27 миллионов. Чтобы продавать такую уйму шерсти, кожи и мяса, надо прежде всего доказать, что всё это первоклассное. Ну как же было не угостить нас мясным? И приготовлять эти блюда умеют отменно. Мы и сейчас нет-нет да и вспомним уругвайскую парижану близ Монтевидео.

Славная четвёрка - Тищенко, Маслёнкин, Седов, Огоньков. Во многом благодаря этому талантливому и сыгранному квартету "Спартак" снова встал на ноги и четыре раза (1952, 1953, 1956 и 1958 гг.) оказался чемпионом, хотя его вратари - Владас Тучкус и Валентин Ивакин не были так стабильны, как Жмельков и Акимов.

Все эти новые защитники уступали своим славным предшественникам 1938-1939 годов в росте и весе, но зато отлично взаимодействовали, были высокотехничны и получали могучую поддержку от передних линий своей команды. Редкий по дарованию квинтет нападающих - Татушин, Исаев, Симонян, Сальников, Ильин - нёс на своих плечах все тяготы борьбы за центр поля, а полузащитник Игорь Нетто успевал оказываться у мяча в обеих штрафных.

Не случайно поэтому в сборной команде СССР, выигравшей в 1956 году олимпийский турнир в Мельбурне, выступало девять спартаковцев. Свойства этой команды были проверены не только на футбольном поле.

В столице Колумбии Боготе перед одной из тренировок ко мне в номер заявляются Маслёнкин и Корнеев. Просят взять на стадион знаменитого мексиканского тореадора, который настоятельно хочет познакомиться с Игорем Нетто.

- Где вы его раскопали?

- Живёт в нашем отеле. Сам представился в вестибюле, узнав, что мы спартаковцы. Парень замечательный и в футболе не новичок.

У автобуса меня и Игоря с ним познакомили.

Антонио Лисарасо - так звали тореро - оказался высоким, статным, отлично сложенным парнем лет двадцати пяти. Внешность южанина, черты лица правильные, почти классические. Держится скромно, одет изысканно, со вкусом.

Сели, поехали. Я ему говорю:

- Антонио, у вас от мяча бёдра будут болеть. А свежие ноги вам нужней чем боксёру.

Он отвечает:

- Ничего, я ведь и матадор и футболист с детства.

Разделись, вышли на поле. После разминки и тренировки разделились на двое ворот. Тореадор вызвался играть на левом краю и вполне профессионально эти обязанности выполнял. Быстрый, ловкий с мячом. На бедре шрам. Откуда шрам, - чей это знак - ясно.

Интерес к бою быков, и без того особый, от этого знакомства у нас возрос ещё больше. Коррида была назначена на воскресенье. Афиши повсюду, красочные и большие, разжигали любопытство.

По вечерам тореро много расспрашивал о советском футболе и охотно посвящал новых друзей в правила и особенности корриды. Он рассказал, что на воскресенье подготовлены шесть быков. На каждого - отдельный матадор. Так называется тот, у которого шпага и мулета - небольшое бархатное густо-красного цвета полотнище размером около 100х60 сантиметров, прикреплённое одной длинной стороной к древку. За это твёрдое основание держит мулету матадор.

Всё остальное мы увидели своими глазами, после того как всякими дипломатическими намёками добились возможности попасть на корриду.

Всей командой мы разместились в почётной ложе для гостей. По радио сообщили: в цирке "Спартак". Нас дружно приветствуют десятки тысяч голосов, вчерашних посетителей стадиона.

За пять минут до того все громко требовали снизить цены на корриду (билет от трёх долларов и выше). Объявление, что советские футболисты здесь, отвлекло публику от щекотливого вопроса. Похоже на манипуляции тореадора с быками.

Начинается коррида традиционно - торжественным парадом. Под звуки оркестра появляются в расшитых золотом костюмах, с косичками и треуголках, со шпагами в руках все шесть сегодняшних матадоров, за ними бандерильеро и, наконец, пикадоры на лошадях. Они напоминают Дон-Кихота - несуразностью своего одеяния и внешним видом лошадей, защищённых по крупу кожаными матрацами.

Зрелище, когда ещё свежий бык атакует несчастную лошадь и, несмотря на кожаные щиты, наносит тяжёлые раны, оказалось особенно тягостным. Уже тогда мы все побледнели, а кое-кто покинул ложу. К третьему быку нас остались единицы. Фонтан крови, хлынувший из быка вслед за вылетевшей, как пружина, шпагой, доконал прославленных бомбардиров футбольного мяча. Я тоже почувствовал головокружение, но усилием воли заставил себя остаться.

Появляется матадор на арене не сразу. Вначале бык, выпущенный из полутёмного стойла, имеет дело с пикадором - всадником, вооружённым копьём. Затем быка дразнят тореадоры - большими яркими, красно-розовых оттенков, мулетами. Потом он в исступлении гоняется за пешими бандерильеро. Их двое, и каждый должен всадить в шею быку по две бандерильи - деревянных копьеца с металлическим наконечником.

Это очень опасно, разъярённый от боли и крови бык бьёт рогами с остервенением. Только недюжинная ловкость и самообладание спасают смельчаков. Один из них на наших глазах взлетел на воздух. Подоспевшие тореадоры спасли ему жизнь. Мгновенно своими мулетами они скрыли бандерильеро от глаз быка.

Но вот наконец животное достаточно утомлено. Пора приступать к развязке. Под аплодисменты появляется матадор. На арене - только он с маленькой мулеткой и бык. Зрелище достигает апогея. Бык видит единственного врага и кидается на него. Начинается игра со смертью. Матадор в доли секунды избегает рогов, обманывая разъярённое животное колебаниями мулеты. Он обязан проделывать это не спеша, изящно, грациозно. Избегать ударов так, чтобы рога быка проходили как можно ближе к телу. Двадцать сантиметров встречаются шиканьем, а вот два - овациями.

Затем опять и опять. Каждый матадор старается блеснуть каким-нибудь особенным приёмом. Один ждёт врага на коленях, другой становится к быку спиной в самый критический момент, третий медленно поворачивается около торчащих рогов и т.д. А зрители, среди которых добрая половина - женщины, беснуются и кричат, одинаково темпераментно тореадору и быку.

Мужчины в красных рубашках, дамы в красных платьях, с красными шарфами и зонтиками вопят и требуют... мы иногда не понимали даже чего. Сверху палит солнце, снизу пышет жаром. Ведь место, где происходит ристалище, - это громадный цирк без крыши.

Наконец матадору выносят шпагу, и он получает разрешение разить быка от президента корриды. Подобно римскому консулу Сулле, он опускает большой палец вниз. Матадор принимает позу заправского фехтовальщика и делает выпад, стараясь смертельно поразить быка. Животное остолбенело стоит несколько секунд, затем начинает шататься и падает.

Арена грохочет. Появляется лошадь с лямками. Тушу захлёстывают за задние ноги и увозят по песку. На неё стараются взгромоздиться наиболее экспансивные зрители, прыгающие вниз со своих мест.

Затем полиция наводит порядок, следы крови посыпают свежим песком. Пятиминутный антракт, и на арене следующий бык. Его ждёт другой матадор.

А вокруг с восторженными глазами ликуют все - подростки, юноши, зрелые мужи, пожилые женщины и совсем молодые девушки рядом с папами и мамами. Экстаз дошёл до того, что внезапно один из зрителей сам ринулся на арену и, сорвав с себя рубашку, размахивая ею, как мулетой, кинулся на свежего быка. Подогреваемый стоном трибун, этот храбрец (или психопат) несколько минут играл в смертельную игру, но, к счастью, трагедия не произошла. Тореадоры отвлекли своими персонами быка, а добровольца перехватил полицейский. И, представьте, не наказал, а только снова водворил на трибуны.

Антонио Лисарасо выступил блестяще. Почти не двигаясь с места, пропускал он по самому бедру бычьи рога. А выбранное им животное было крупней других и весило больше четырёхсот килограммов. Редко, кто теперь из матадоров идёт на такой риск, берёт в противники быка такого веса. Мы с удивлением узнали о том, что по-настоящему крупный и тяжёлый бык - непобедимый соперник в схватке с человеком, вооружённым одной шпагой. Познакомили нас и с другими особенностями: если, например, матадор нанёс два удара шпагой, а животное устояло, борьбу прекращают и бык спасён.

Попался среди этих шести животных и умный бык. Он не захотел гневаться и равнодушно смотрел на красные мулеты, красные платья, шарфы и зонтики неистовавших зрителей. Его освистали, ему кричали оскорбления, кололи бандерильями, но в конце концов выгнали с арены и заменили другим.

Опустошёнными уходили мы с корриды. Жгучий интерес был удовлетворён, но он перемешивался с протестом и отвращением. Впрочем, о вкусах не спорят: не зря ведь резко отрицательно описывал бой быков Джек Лондон и с восхищением Эрнест Хэмингуэй.

Меня на вторую корриду не тянет. Мне страстно хочется, чтобы футбол переманил с гладиаторских арен на стадионы всех любителей боя быков. Настроение моих друзей-спартаковцев, сбежавших с корриды, были ещё категоричнее. Раздумья по этому поводу и наши чувства, испытанные на корриде, не помешали нам дружески распрощаться с Антонио Лисарасо - мужественным человеком, настоящим артистом корриды, опасно зарабатывающим свой хлеб в спорте, уцелевшим от средних веков и, видимо, доживающем свои последние годы.

Ведь не случайно Игорь Нетто не смог досидеть до конца корриды, а сам знаменитый матадор так любит футбол!

Примечательно - он знал всё об Игоре, а спартаковец ничего не слышал о Лисарасо.

Вместе с тем Нетто были известны все подробности о латиноамериканской футбольной звезде Ди Стефано.

Да, коррида заставляет восхищаться отвагой человека, она воспитывает огромное мужество и ловкость.

Но ради чего рискуют отважные матадоры? Разве их доблесть двигает вперёд культуру, науку, технику? Наконец, что воспитывает коррида у зрителей?

Мужество, ловкость, железную выдержку проявляют и футболисты.

Защитник Николай Тищенко в полуфинале олимпийского турнира в Мельбурне играл против команды Болгарии со сломанной ключицей. Рука была прибинтована к телу. И выдержал этот матч до конца.

Не удивительно, что даже на родине корриды, в Испании, спортсмены в бутсах становятся более популярными, чем храбрецы с мулетой и шпагой.

Кожаный мяч всё больше отнимает зрителей у несчастных быков. Это закономерно. На знамени спорта начертано: "Равенство, благородство, братство".

У корриды нет таких высоких девизов, она обречена.

Судьбе было угодно вскоре испытать нервы наших ребят совсем по-другому.

После выступлений в Южной Америке мы возвращались на самолёте Скандинавской компании SAS из Нового Света в наш Старый.

Все, кто много летал, знают, что такое вынужденная посадка. Первые признаки надвигающейся неприятности пассажиры обычно улавливают быстро, хотя экипаж всячески замалчивает это событие и его причины.

Так было и на этот раз. Старт мы взяли вечером в Каракасе с аэродрома на берегу моря и знали, что пойдём над водой примерно двенадцать часов без посадки. А в рекламных проспектах утверждалось, что аварий с её самолётами не бывает. Под эту успокоительную музыку все пассажиры, поужинав и сменив ботинки на специально розданные каждому фирменные носки, приготовились ко сну. Корабль лёг на курс. Через два-три часа замолкли самые заядлые спорщики на неисчерпаемые футбольные темы.

Я то дремал, то открывал глаза. Вдруг мне показалось, что самолёт сделал крутой вираж, и я невольно потянулся к иллюминатору. "Никак поворачиваем назад?" - мелькнуло в голове, но я отбросил эту мысль как нелогичную. Однако тут же я перехватил недоумённые взгляды летевших с нами иностранцев. Затем подозрительно сразу появились в салоне все стюардессы.

Машина между тем шла с каким-то необъяснимым, но улавливаемым изъяном. Послышались тревожные вопросы на английском, португальском, испанском и других языках. Гул голосов нарастал, ответы стюардесс, как видно, не удовлетворяли пассажиров.

Я потормошил нашего переводчика - весёлого спортсмена Олега Смоленского.

- Узнай, в чём дело, - попросил я его.

- Бензин не тот налили, - подмигивая, перевёл он. - Идём поэтому к ближайшему аэродрому на острове Пуэрто-Рико.

Кое-кто из наших футболистов тоже поднял голову, а вскоре приподнялись и все. Среди пассажиров начались сборы, вначале спокойные, а потом заметно нервные. А вот и электронадпись: "Надеть спасательные пояса". Все сразу заволновались, многие лихорадочно, не по инструкции, совали руки не в те отверстия заплечных резиновых поясов. Кто-то спрашивал, как и когда нужно надувать эти спасительные приборы.

Я всматривался в спартаковцев: все были хладнокровны, и никто к поясам пока не прикасался. Недавно на корриде они бледнели и ёжились при виде окровавленного быка и играющего со смертью матадора. Когда же опасность нависла над ними, встречали её спокойно. В такие минуты примеры особенно заразительны. Добавь наша компания растерянности и смуты, вероятно, в самолёте могла начаться паника. Наши же ребята оставались равнодушными и даже улыбались. Глядя на нас, стали успокаиваться и остальные пассажиры.

Я отлично видел: спартаковцы понимают, что внизу - океан, а самолёт-то ведь наш сухопутный! Житья ему на воде от силы полчаса. Совсем туманна была и причина вынужденной посадки. Что за история с бензином? Текут ли баки или в самом деле качество не то? И хватит ли горючего дотянуть до Пуэрто-Рико? Все эти мысли лезли в голову, и каждый искал ответа в глазах соседа.

Я всегда за активное вмешательство в любые обстоятельства, но в нашем положении только оптимизм мог принести пользу.

- Давайте споём, - вдруг предложил кто-то. И спартаковцы негромко, но дружно запели "Подмосковные вечера". Уже со второго куплета нам стали подпевать другие пассажиры. Песню эту знают во всём мире. Один из пожилых соседей по-португальски твердил нашему переводчику, что он тоже убеждённый фаталист.

Время шло. Самолёт, покачиваясь и ныряя, резал воздушную темноту, взяв курс на американский остров. Через час машина пошла на снижение, и вот наконец под колёсами асфальт. Мы оказались на военном аэродроме где-то в районе г. Сан-Хуана. Страхи закончились, на смену пришло любопытство.

Сильный прожектор, наведённый на самолёт, слепил глаза. Вокруг машины стояли американские солдаты. А вот уже и офицеры в салоне нашей машины. Выходить разрешили почему-то группами по национальности. Всех разводят в разные залы. Мы оказываемся в большом помещении - хоть начинай разминку с мячом! Взамен нам советуют устраиваться на ночь, так как самолёт раньше утра в порядок не привести. Однако сон не идёт. Начинаются анекдоты, рассказы, розыгрыши. Отличники парижаны проголодались, другие просят пить. Находим начальство. Солдаты доставляют подносы с бутербродами и полсотни банок с фруктовыми соками.

Ночь сломана. Но никто об этом не сожалеет. Отоспимся в самолёте. Ведь рейс через Атлантику весь впереди.

Утром нас приглашают в машину. Попытки разузнать, что было причиной вынужденной посадки, результата не дали. Один офицер утверждал, что отказал мотор, другой хлопал нас по плечам и, поднимая вверх палец, намекал, что мы должны благодарить небо. Стюардессы придерживались прежней версии, что-де бензин в Каракасе низкого качества и поэтому пришлось повернуть на Пуэрто-Рико.

Проснулись мы, подлетая к Лиссабону, хотя конечно, на завтрак и обед от сна отрывались. В Париже мы совсем забыли про недавнюю опасность. Вот уж подлинно на миру и смерть красна!

Вероятно, не раз бывал в подобных переделках и наш основной соперник, команда московского "Динамо". Прочная защитная линия динамовцев также четыре раза (1954, 1955, 1957 и 1959 гг.) обеспечивала своей команде золотые медали. Там правого защитника вначале играл Анатолий Родионов, а затем Владимир Кесарев; центрального Константин Крижевский и левого - Борис Кузнецов.

Каждый из этой тройки был самобытен. Владимир Кесарев хорошо бегал. Умел в пределах правил подтолкнуть корпусом. Благодаря высокому росту отменно боролся головой за верхние мячи. Вот почему уже в 1957 году он сменил Николая Тищенко в сборной команде и стабильно с успехом играл в ней до начала шестидесятых годов.

Константин Крижевский во многом напоминал очень когда-то популярного динамовца Фёдора Селина. Он мало уступал Фёдору в безупречной игре головой, в серии головоломных акробатических трюков при отборе мяча. Игра Крижевского носила сперва ярко выраженный разрушительный оттенок, но затем он научился при надобности точно направлять мяч своему партнёру. Рос и воспитывался этот эффектный игрок в Куйбышеве, но расцвёл его талант в команде московского "Динамо".

Он и сейчас с успехом защищает футбольную честь этого общества в команде ветеранов.

Казалось бы, угасли страсти и должны стереться клубные интересы.

Так нет, в игре маститых 5 июля 1968 года при встрече "Спартак" - "Динамо" взыграло ретивое у Крижевского.

Попугал он по старой памяти спартаковских форвардов своими выразительными подкатами, при которых вслед за мячом летит и противник.

- Что делаешь?! - кричит ему Сальников.

- Иди сюда - увидишь! - отвечает динамовец.

- Иду! - и... пришёл. Коса на камень.

Оба захромали.

И долго ещё жестами, взглядами и резкими словами грозили друг другу.

На другой день играть вместе за Москву против Ленинграда.

С трудом, говорят, нашли общий язык, тем более что Крижевский капитанствует и властно верховодит ветеранами.

Прошедшие десять лет не изменили его навыков и характера.

Скорость, конечно, погасла, а вот чувства по-прежнему полыхают.

Борис Кузнецов при среднем росте отлично прыгал. Природная подвижность позволяла ему одинаково вольготно чувствовать себя и на земле и в воздухе. Азартный и смелый, он своей экстравагантной игрой очень импонировал зрителям. Стремительным ударом Кузнецов не раз забивал решающие мячи чужим вратарям тогда, когда форварды московского "Динамо" оказывались бессильными обеспечить победу.

Были блестящие защитники и в других командах, но создать великолепный ансамбль обороны, подобный спартаковскому и динамовскому, никому в пятидесятые годы так и не удалось. В ЦДКА, например, был подготовлен игрок под номером 3 для сборной команды - Анатолий Башашкин. Но его последние фланговые партнёры во многом по классу уступали своему центру защиты.

Несколько лет отлично возглавлял оборону киевского "Динамо" Виталий Голубев, особый мастак отобрать мяч в критических ситуациях. Его не раз выдвигали в состав сборной, но он не сумел в ней закрепиться из-за недостатка той гибкой связи с партнёрами, которая столь необходима в решающих играх с равными противниками.

Однако в Киеве Виталия Голубева любили особенно.

Даже при самых битковых сборах контролёры без билетов пропускали на стадион лиц, объявлявших себя то дядями, то тётями Голубева, хотя вся родня Виталия пребывала в Москве.

Человека этого я знаю с первых дней рождения, таскал ребёнком на руках. Его отец - Михаил Иванович - был моим самым близким другом и в нашей команде "Красная Пресня" играл защитника. Слыл он первым красавцем в округе. Очень высокий (185 см), широкоплечий, в фуражке гимназиста с модно промятым козырьком, в брюках с широченным клёшем, Михаил приятным густым баритоном пел чувствительные романсы под гитару. Не мало девичьих сердец сильнее билось при виде синих глаз и пышной шевелюры моего друга, но владелец их берёг свободу и дотянул до 28 лет.

Наконец пришёл и его черёд. И вот в 1926 году родился первенец - Виталий. Мальчик рос около футбольного мяча и, естественно, стал футболистом.

Война и другие события разлучили меня с Голубевыми, и потому, вернувшись в Москву в 1954 году и встретившись с Михаилом Ивановичем, я с удивлением узнал, что это его сын Виталий гремит по Украине как лучший защитник киевского "Динамо".

Впрочем, особенно удивляться не приходилось: немало москвичей начинали свой путь в большом спорте вдали от столицы. И Виталий, не признанный дома, нашёл свою славу на берегах Днепра, где и женился на киевлянке.

В облике Голубева-младшего было много общего с отцом, но фигуру он унаследовал от матери: крепко сбитый, около 174 сантиметров ростом и под 80 килограммов весом, Виталий оказался быстрей и разворотливей отца. Безграничная уверенность в себе и подчёркнутая храбрость делали этого центрального защитника почти непроходимым. Молодчество сквозило во всех его действиях на поле. Простодушный и откровенный в жизни, Виталий и в игре не хитрил, но, представьте, на чужие хитрости не попадался. Как правило, он не следовал по пятам за противником. Зато всегда успевал вовремя быть тут как тут.

Блестяще отыграл Виталий Голубев свой срок (до 1960 г.) в киевском "Динамо", но в рядах сборной спаять его с партнёрами не удалось. Индивидуализм слишком прочно владел его сознанием. "Надеюсь только на себя" - вот девиз, под которым прошёл свой путь в футболе этот своеобразный мастер.

Сейчас он тренирует молодых украинских футболистов. Но его так называемые "дяди и тёти" по старой памяти нет-нет да и пытаются проникать на киевский стадион и даже в раздевалки.

Аналогичное явление наблюдал я и в Бразилии. Однажды в Рио-де-Жанейро перед игрой стук в раздевалку "Спартака". Открываем, видим: человек преклонных лет, одет скромно. Чувствуем, хочет войти. Но разве здесь место для любопытных? Делаю отрицательный жест, но незнакомец гордо произносит, тыкая себя в грудь:

- Эваристо!

Имя это было известно всем знатокам мирового футбола. Бразилец Эваристо - полухавбек-полунападающий - одним из первых перекочевал в Европу и оказался в Испании. Там шла ожесточённая конкуренция за гегемонию в футболе между Мадридом и Барселоной. Бразилец отдал предпочтение не испанской столице, а портовому городу. Играл он так удачно, что вскоре клуб "Атлетико" из Барселоны журналисты стали именовать "командой Эваристо".

Я пропустил почтенного болельщика в раздевалку, хотя ещё не понимал до конца, в чём дело. Переводчик Владимир Карпович Дукат быстро познакомил нас. Оказывается, передо мной был отец знаменитого Эваристо. Меня интересовало всё о его сыне, а отца этого футбольного аса - многое о нашей команде и каждом из её игроков. Постепенно выяснилось, что сам отец тоже в прошлом футболист, и беседа наша встала на те спортивные рельсы, по которым воспоминания и соображения скользят с быстротой и лёгкостью курьерского поезда.

Эваристо-старший знал всё о южноамериканском футболе, давал характеристики на каждого заметного игрока, но выше всех всё-таки ставил своего сына. Он не высказывал это прямо, но намёками и щёлканием пальцами сводил разговор к команде Барселоны и к тем голам, которые забивал его славный сын.

- Я сам учил его технике и ставил ему удар с трёх лет! - уверял он меня.

И я ему верил.

Эваристо-старший всё своё время тратил на "Спартак", пока мы гостили в Рио-де-Жанейро. На прощание мы подарили ему значок общества и нашу цветастую матрёшку. Он был растроган, но долго отказывался от куклы, считая, что не заслужил столь дорого сувенира.

Благородство старого спортсмена особенно контрастно выглядело по сравнению с другим случаем. Никогда не забуду, как один из миллионеров на банкете в клубе "Фламенго" с ножом к горлу пристал ко мне из-за такой матрёшки.

Мы преподнесли эти сувениры игрокам. И вдруг упитанный делец, как ребёнок, начал умолять дать куклу и ему.

- Не могу явиться домой без "матрёшки", - твердил он на португальском языке. - Моя жена будет в восторге, если дадите, и в истерике, если нет, - уверял миллионер.

Пришлось мне вместе с ним на его "кадиллаке" ехать в отель и доставать из чемоданов ту самую матрёшку, семья которой состоит из шести кукол, помещающихся одна в другой. Только после этого успокоился мой проситель.

Не знаю, цела ли кукла у миллионера, но убеждён, что в доме Эваристо-старшего она и сейчас стоит на почётном месте.

Из плеяды лучших крайних защитников конца пятидесятых - начала шестидесятых годов заслуживают особенного внимания торпедовцы Александр Медакин и Леонид Островский, спартаковец Анатолий Крутиков, ереванец Манук Семерджян, московский армеец Эдуард Дубинский. Каждый из них был в своём роде хорош и в разное время защищал честь советского футбола в международных играх нашей сборной.

Анатолий Крутиков самый быстрый из них, оказался в числе победителей Кубка Европы 1960 года. Ему же принадлежит патент на активные подключения крайних защитников в первую линию нападения. Жаль, что эта тактическая новинка, очень скрашивавшая монотонное течение футбольных игр, была довольно холодно принята нашими тренерами и постепенно её всё реже и реже демонстрировали на поле.

Причина проста: подключения крайних защитников вперёд обоюдоостры. Руководители предполагают, что, зарвавшись, такой агрессор может не успеть вернуться в защиту. Эта партизанщина, как тренеры-скептики называют всякий риск, стоила Крутикову места в сборной, где тактическое вольнодумие зачастую считается невыполнением игрового задания.

Ох уж эти мне задания, чаще всего рассчитанные на дорогие сердцам тренеров ничьи! Довели они наш футбол до того, что зрителей на стадионах стало куда меньше. Забыли мы, что футбол, как всякое зрелищное предприятие, должен приносить доход. Пора бы нашим футбольным отцам набраться уму-разуму, задуматься о финансовой стороне дела. С этой точки зрения не грех кое-что позаимствовать и за рубежом, где в футбольных федерациях накоплен немалый опыт в коммерческих вопросах футбола.

Да что в федерациях!.. Во время многих странствий по заграницам руководителям команд приходится порой сталкиваться с тем, что даже люди, казалось бы, совершенно далёкие от футбола не упускают случая воспользоваться и этим каналом, чтобы принести пользу экономике своей страны.

Когда "Спартак" был в Бразилии, нас неожиданно пригласила к себе жена президента Сарра Кубичек.

Дворец разместился в густом парке. Светлый, нарядный, он производил радостное впечатление белизной мрамора и простором своих апартаментов. Президентша оказалась худощавой брюнеткой на вид за сорок с хвостиком. Любезно осведомившись о нашем здоровье, госпожа Кубичек поинтересовалась как мы находим Бразилию, и в частности Рио-де-Жанейро. Мы, конечно, рассыпались в комплиментах, кстати достаточно искренних. Рио-де-Жанейро действительно необычен. Расположенный на узкой песчаной полосе суши, он на десятки километров тянется вдоль берега Атлантического океана. В самой широкой своей части полоса земли от воды до высоких гор не превышает трёх-четырёх километров.

Цены на землю очень высоки. Громадные прибыли получает акционерное общество, торгующее земельными участками. Их создают искусственно: толом подрывают горы и сбрасывают камни и грунт в прибрежные мелкие океанские воды. Выгода двойная: кусок земли, отобранный у гор, и второй - отвоёванный у океана. Строить в Рио поэтому выгодно только небоскрёбы от 22 этажей и выше. При малоэтажном строительстве стоимость земли не окупается.

Смесь роскоши и нищеты бьёт здесь в глаза, как нигде в мире. Рядом с роскошными дворцами по горам гнездятся лачуги бедняков. Это свой особый, как бы птичий город. Маленькие хижины из листового железа, фанеры, а то и просто прессованного картона прилепились - без водопровода, канализации, иногда без электрического освещения - на высоте до 800 метров. Люди карабкаются в эти гнёзда с большим трудом даже в сухую погоду. В тропические дожди эта задача становится посильной только ловким и молодым.

Конечно, во дворце мы из вежливости не говорили президентше о птичьих районах столицы. Впрочем, она это сама прекрасно знала и, как мы потом убедились, не плохо разбиралась в экономике.

Наша беседа с госпожой Кубичек шла за кофе. Это не европейский кофе со сливками или молоком. И не турецкий, после двух-трёх глотков которого кружится и хмелеет голова. Бразильцы избрали золотую середину - они пьют крепкий чёрный кофе чашками по 75-100 граммов, но зато много раз в день и по всякому поводу. Встретясь, они тащат друг друга в кофейни, расположенные на каждом углу, в помещениях и на свежем воздухе. Кофе - а оно там отличное - заменяет им вино. Взбадривает, развязывает языки и создаёт свой особой уют.

В президентском дворце напиток этот был особенно хорош. Поговорив ещё о том, о сём, госпожа Кубичек осведомилась, понравился ли нам кофе. О да, конечно, мы расточали похвалы от чистого сердца, кто-то даже сказал "прелестно".

- В таком случае, господа, разрешите каждому из вас подарить немножко этой прелести, - мило улыбаясь, сказала хозяйка.

Внесли подносы. На них лежали... холщовые мешки, килограмма по три в каждом. В них были сырые зёрна кофе серовато-зелёного цвета.

- Бразилия преподносит вам свои плоды с условием, что вы не только угостите всех родственников, но и убедите всех знакомых, что наш кофе - лучший в мире, - добавила с улыбкой президентша.

Мы утвердительно кивнули.

- Так, господа, сложится общественное мнение, и ваша великая страна, не правда ли, захочет купить у нас тысячи тонн лучшего в мире кофе. Конечно, мы продадим его на самых выгодных условиях, - развивала свои идеи эта милая и практичная государственная дама.

Вся наша компания с рыцарской готовностью согласилась поить бразильским кофе родню и знакомых и рекомендовать ведомствам советской внешней торговли этот чудесный напиток. В подтверждение серьёзности своих намерений мы все выпили ещё по чашке кофе.

Но пора было и честь знать. Мы поняли, что свою миссию госпожа Кубичек выполнила, и попрощались.

На память о "Спартаке" мы вручили президентше палехскую шкатулку, модель спутника с музыкой и матрёшку с восемью вкладышами. Госпожа Кубичек не скрывала своей радости и сказала, что немедленно поедет показывать наши подарки друзьям. Так, по взаимному удовольствию, закончился этот приём.

...Анатолий Крутиков в сборную так возвращён и не был, хотя его феерические подключения в атаки привлекали тысячи новых зрителей на стадионы.

Леонид Островский, заменивший Крутикова в сборной на месте левого защитника, не вызывал нареканий. Но вместе с тем и не создавал твёрдого убеждения, что на это место не следует искать другого претендента. Островский - игрок слишком впечатлительный и потому не всегда стабильный.

Искания тренеров сборной накануне чемпионата мира в Англии были вполне оправданны. Тем более, что из основного состава безвозвратно выбыл крайний защитник армеец Эдуард Дубинский, получивший на первенстве мира в Чили тяжёлый перелом ноги.

Манук Семерджян из Еревана в сборных появлялся мало, но оставил собственный след в советском футболе.

Ереванец с блеском возглавлял оборону армянской команды, демонстрируя тот артистизм, по которому так истосковался советский зритель. Семерджян владел оглушающим ударом и каждый сезон был в числе лучших снайперов команды. Бросал мяч руками при аутах на добрых сорок метров. Я думаю, что он мог бы также потягаться со спринтерами на беговой дорожке, потому что, несмотря на грузную фигуру, обладал отличными рывками и прыжками. К его достоинствам надо добавить и постоянство: несмотря на ряд самых лестных предложений, Семерджян до конца своих выступлений остался верен Еревану.

А теперь вспомним и рассмотрим золотой фонд защитников, выступавших на первенстве мира в Лондоне 1966 года. Ставка делалась на игроков не старше 1939 года рождения. Каковы же были эти подвижные бастионы у советских футбольных ворот? В чём и на каких местах они оказались сильны, какой футбольной тактике молились? Или исповедовали всего понемногу?

Прежде всего следует разобраться в двух центральных защитниках, занимающих на поле особо важные стратегические позиции - прямо на центре перед своими воротами. От этих двух стоперов во многом зависит игра крайних защитников и обоих полузащитников. Больше всех, естественно, связан с ними и вратарь.

"Персона грата" в защите сборной - Альберт Шестернёв из ЦСКА. Атлетическое сложение (рост 182 см, вес 80 кг) помножено у него на редкую для футболиста быстроту и уверенный прыжок вверх. В единоборстве советский стопер, как правило, побеждает. Вызывавший его на дуэль чужой форвард травмы не получит, но психологического воздействия не избежит: быстрота и решительность Шестернёва обычно выбивают противника из седла.

Альберт, как и известный итальянец Факкетти, начал свои успехи в спорте с лёгкой атлетики. В 17 лет он обещал стать отличным десятиборцем. Разносторонние лёгкоатлетические способности очень пригодились и в футболе.

Высокая скорость позволяет всюду поспевать и даже уходить в далёкие рейды от своих ворот. Надежда, что почти любую свою ошибку он поправит за счёт быстроты, придаёт игре Альберта солидную уверенность. "От такого не убежать", - быстро познают противники. "Он догонит", - убеждены партнёры. Спокойный, молчаливый, он способствует созданию особой зоны безопасности для своего вратаря. На нём держится весь механизм защитных укреплений. Не случайно в его отсутствие советская команда проиграла бразильцам 0:3 в Москве, а с ним добилась почётной ничьей 2:2 в самом Рио-де-Жанейро.

Попытки индивидуально обыграть Шестернёва обычно ни к чему не приводят. Менее уверенно чувствует себя наш стопер, попадая в тактический розыгрыш, когда чужие форварды оперируют быстрыми короткими передачами. Игра на перехватах - не его стихия, чутким выбором позиции Шестернёв только начинает овладевать.

К чести Альберта, надо сказать, что он совершенно не забияка на поле и уж вовсе мягкий, даже застенчивый парень в жизни.

Заниматься спортом он начал в ЦСКА и остаётся неизменно верен этому клубу. Сюда привела Альберта семейная традиция: его дед и отец кадровые офицеры. Возможно, потому заметна и военная выправка сына.

До 26 лет грозный стопер был холост и держался на некотором отдалении от прекрасного пола. Но всему свой черёд: наша известная фигуристка Татьяна Жук очаровала железного Альберта. Свадьба удалась на славу, на неё были приглашены представители почти всех видов спорта, а уж о футболистах и говорить нечего. Все четыре официальных тренера сборной, возглавлявших команду в разные годы, были тут: Борис Аркадьев, Гавриил Качалин, Константин Бесков и Николай Морозов.

Обычно женитьба ведущего игрока малоприятный сюрприз для тренера. Но, во-первых, у Альберта редкий запас физических сил, а во-вторых, любовь - противник, с которым не под силу справиться даже футболу.

Известно, что Альберт был основным конкурентом на места двух стоперов в символическую сборную мира. При баллотировке он совсем немного уступил в голосах англичанину Роберту Муру и немцу Вилли Шульцу, и то, вероятно, потому, что Англия победила, а команда ФРГ оказалась второй.

Подтвердил свою недюжинную силу Альберт и в течении двух следующих сезонов. На первенстве Европы в Италии именно он был главным камнем преткновения для форвардов Италии и Англии. Не случайно один из британских журналистов в своём отчёте назвал его Иваном Грозным. И верно и нет. Альберт действительно внушал страх противникам, но был с ними не так суров, как великий русский царь.

Вторыми стоперами в Лондоне бывали спартаковец Алексей Корнеев, армеец Валентин Афонин (из Ростова-на-Дону) и динамовец Муртаз Хурцилава из Тбилиси.

Всё это рослые, технически подкованные футболисты в возрасте от 22 до 26 лет, с достаточным опытом международных встреч.

Несмотря на общую методику обучения, у каждого из них были свои сильные и слабые стороны. Алексей Корнеев, скажем, очень хорошо атакует, когда противник движется на него в лоб. Хуже идут дела, когда чужой форвард уже проскочил сбоку и его приходится догонять. Упустить неприятеля опасно, а догнать частенько не хватает скорости. Так и подмывает Алексею заплести чужаку ноги! В молодости он не задумываясь делал это. За преступлением следовало наказание: не раз судьи ставили мяч на одиннадцатиметровую отметку перед воротами московского "Спартака".

Годы и опыт образумили Корнеева, приспособился он к тому, чтобы не догонять, а встречать, стал тактически мудрее. Трудно теперь чужому нападающему оказаться у него за спиной. Но горячий нрав нет-нет да и подведёт спартаковца. И сейчас ещё способен он встретить в штыки правого и виноватого за малейшую обиду.

Жаль, что этот приятный парень обидой считает и то, что чужой нападающий, во-первых, обыгрывает его с мячом; во-вторых, хочет забить гол. Когда Корнеев в хорошей спортивной форме, обидчиков встречается мало. Но их сразу становится больше, когда сам Лёша далеко не в порядке. Такое мы видели на поле не раз.

В канун VIII чемпионата мира по футболу Корнеев был на редкость хорош. Не секрет, что он попал в сборную против желания старшего тренера Морозова. За три дня до отъезда в Англию под давлением прессы и общественности руководство сборной вынуждено было Корнеева в состав включить. Да он и действительно заслуживал этого! Однако на скамейке запасных отличная готовность Корнеева таяла, как вешний снег, и его выступление против команды Португалии иначе, как посредственным, не назовёшь. Вконец расклеился он по приезде домой. Число обидчиков на поле опять возросло. Вернулись и прошлые замашки расправляться с ними.

В игре на Кубок победителей кубков с командой австрийского "Рапида" 9 ноября 1966 года в Москве Алексей Корнеев дошёл до того, что "взял на рога" австрийского левого края Кнеза. Польский судья ограничился назначением штрафного, хотя по всем статьям Корнеева надо было выгнать за то, что он ударом головой сшиб с ног техничного и быстрого австрийца. Московские зрители негодовали, но в день игры казалось, что всё кончилось для Корнеева благополучно.

Случись такое в Вене, не знаю, как бы повели себя австрийские болельщики... В Рио-де-Жанейро большой скандал в этом случае гарантирован. Зрители там вспыхивают, как сухая солома, и по менее драматичным причинам. Вот почему трибуны от футбольного поля отделены рвами с водой и металлическими сетками. И порядки несколько странные, на наш, европейский взгляд.

Как известно, футбольные правила идентичны во всём мире. И всё-таки толкуют их зачастую по-разному. Ещё больше разноголосицы в футбольных обычаях.

Знаменитый стадион "Маракана" в Рио-де-Жанейро - самый большой в мире, на двести тысяч зрителей, - удивительно компактен, пропорционален и красив. Когда "Спартак" вышел на этот стадион для игры с командой "Фламенго", мы, руководители и запасные, намеревались, как всегда и всюду, устроиться где-нибудь около ворот или сбоку поля у сетки, отгораживающей зрителей. Только мы высунули головы из тоннеля, как полицейские сразу преградили нам дорогу.

- Ни единого человека! - передали нам приказ офицера.

- Мы тренеры, а это запасные, - загорячились мы. - В игре предусмотрены три замены.

- Никого на поле, кроме тех, кто играет. Таков наш обычай, - отрезал офицер.

Но наши расстроенные лица его смягчили, и, желая, видимо, быть гостеприимным, он пошёл на компромисс: разрешил нам высунуть головы из люка. Так и простояли мы весь матч - на предпоследней ступеньке каменной лестницы, ведущей вверх из тоннеля. Утешало отчасти, что из другого выхода на поле торчали головы тренеров и запасных из "Фламенго".

Таковы порядки на "Маракане". А в Боготе, столице Колумбии, обычаи прямопротивоположны. Нас не только с комфортом усадили на самой бровке поля, но и предупредили, что тренеры могут вставать, командовать и даже выходить на поле, объясняться с судьёй, если тот допустит какую-нибудь ошибку.

Смотрим - и правда, не успел арбитр свиснуть по поводу офсайда у наших ворот, как тренер "Миллионариуса", с которым играл "Спартак", устремился к месту происшествия. Он обиженно стал показывать судье место около штрафной площадки, где стоял спартаковский защитник.

Чуть кто получал травму, на поле выбегали репортёры фотографировать потерпевшего. В перерыве журналисты сразу после свистка набросились на игроков с микрофонами, фото- и кинообъективами. В раздевалке - толчея, все что-то спрашивали, чем-то интересовались или просто разглядывали нас. После игры любопытных прибавилось вдвое. Мы уж с благодарностью вспоминали Рио...

Чем объяснить такой либерализм? Может быть, тем, что в Колумбии собственных футбольных звёзд нет, в командах играют привозные знаменитости. Нет, следовательно, и азартной борьбы за свой престиж, страсти не накаляются. К футболу здесь относятся, как к театру. Поэтому власть придержащие уверены, что никаких особых эксцессов не произойдёт.

Но, с моей точки зрения, митинговать на футбольном поле тоже ни к чему. Крайности всегда ошибочны. Истина посередине. Например, в Стамбуле раздевалки изолированы от посторонних; на поле отведены специальные места для руководителей, запасных - напротив центрового круга, в специальных кабинах с задней стенкой и крышей. Зрители вас не видят, а поле перед глазами. Это просто, удобно, позволяет поддерживать связь с командой, всё замечать, всё слышать и, главное, не чувствовать, что за тобой наблюдают десятки тысяч чужих болельщиков. Жаль, что на наших стадионах пока таких удобств для тренеров и запасных ещё нет.

Но вышел ли сухим из воды Корнеев? Нет. Поступок в игре с "Рапидом" не прошёл ему даром. (Чего не досмотрел польский судья, отлично увидели советские руководители. За удар головой, нанесённый Кнезу, мой одноклубник Алексей был дисквалифицирован до конца года.) Этого времени хватает для раздумий о провинности и почёсывания той части собственного лба, которой москвич воспользовался как молотком.

Валентин Афонин по складу игры ближе всего к Корнееву и расположен к смелым продвижениям вперёд, если мяч находится под его контролем. Но всё же он не блещет тем отточенным мастерством, которое позволяет считать его заправским стопером. Он просто спортсмен счастливой судьбы. Три-пять лет назад его имя знали только во Владимире, у клязьминских берегов. Играл он здесь защитника в местной команде. Затем его приглашают в Ростов-на-Дону, в Спортивный клуб Армии, где он и дебютирует в классе "А".

Николай Морозов, озабоченный укреплением обороны, в 1965 году неожиданно останавливает на Афонине свой выбор. Его пробуют на всех местах защиты. Отлично сложенный Валентин (рост 180 см) без блеска, но надёжно играет на флангах и в центре. В матче со сборной Бразилии в Рио-де-Жанейро в ноябре 1965 года Валентин опекал самого Пеле. И выдержал экзамен, хотя знаменитый бомбардир свой мяч в ворота советской команды всё-таки забил.

Игра Афонина экономна и проста. Он тщательно и прочно делает то, что рекомендует тренер. Оценки у него были не ахти какие, но он не получал и двоек.

Английское слово stoper означает приспособление для остановки какого-либо механизма. Вряд ли оно подходит к игре Афонина. Он, правда, лукав, но всё же только суёт палки в колёса чужим форвардам, рассчитывая, что сзади него всегда есть два-три своих игрока. Поэтому основным напарником Шестернёва в Англии был Муртаз Хурцилава, самый молодой из наших стоперов в ту пору (23 года). Очень темпераментный и жёсткий разрушитель, он главное внимание уделяет атаке в момент приёма мяча.

Манера его игры относится к разряду самых неприятных для чужих форвардов. Не жалея себя, Муртаз не знает снисходительности к тому, кто пытается грозить его воротам.

Родина этого "парня с гор" - глубинный Кавказ. Он появился в Тбилиси внезапно и скоро оказался в основном составе местного "Динамо" - чемпиона страны 1965 года.

Среднего роста (173 см), коренастый и очень сильный (вес 78 кг), Муртаз не организует контратак и меньше всего думает о коллективных методах обороны. Всё своё внимание и мастерство он направляет на персональную опеку порученного ему игрока, превращаясь в его тень, и, как правило, всегда лишает подопечного мяча и инициативы.

Играть против Хурцилавы не только трудно, но и неудобно нападающему любого дарования. Молодой грузин всегда действует очень азартно, не давая противнику доли секунды на размышление. Такой метод чреват иногда просчётами: неудача - и проскочивший вперёд Муртаз выбывает из защитного эпизода, не успевает вернуться назад и снова подстроиться к своим партнёрам.

Иными словами, Хурцилава - только узкий специалист в персональной опеке. Если среди чужих нападающих бывал явно выраженный ас, Муртаза оправданно прикрепляли к нему. Во всех случаях комбинационной игры противника кандидатура Хурцилавы становилась очень спорной.

Стремление тренеров сборной научить Муртаза играть коллективно требовало времени. Его не хватало, возможно, потому, что Хурцилава в дни подготовки к первенству мира перенёс операцию аппендицита.

В Лондоне Муртаз выступал неровно: отлично против Италии и слабо против Португалии, где стал причиной поражения, необоснованно сыграв рукой в своей штрафной площади. Именно за это Эйсебио забил нам одиннадцатиметровый.

Определить крайних защитников сборной перед VIII чемпионатом оказалось ещё труднее, так как здесь ни у одного из кандидатов не было такого преимущества, как у Шестернёва среди стоперов. Руководство просмотрело на роли "двоек" и "четвёрок" москвичей Эдуарда Мудрика, Владимира Глотова, Владимира Пономарёва, Геннадия Логофета, ростовчанина Анатолия Черткова, минчанина Игоря Рёмина и ленинградца Василия Данилова.

Больше всех сначала надеялись на динамовцев Мудрика и Глотова, но затем их кандидатуры вдруг стали подвергаться сомнению.

Мудрик - очень разносторонний и вдумчивый футболист - стал в своём клубе играть центрального защитника, и тем самым несколько растерял качество игрока на фланге.

В мастерстве Глотова, основанном на силе и быстроте, произошёл осенью прошлого года заметный спад, наглядно подчеркнувший его технические слабости. Возникла необходимость подыскивать новых крайних защитников в сборную.

В первую очередь возможность занять такое место была предоставлена Владимиру Пономарёву (ЦСКА), быстрые успехи которого обратили на себя всеобщее внимание.

Единственный сын заслуженного мастера спорта Алексея Пономарёва, в прошлом нападающего московского "Динамо", Владимир с двух лет учился технике. Затем, уже юношей, он, подражая отцу, играл нападающего. В команде ЦСКА, куда Володя перешёл, его неожиданно поставили на место правого защитника. Эта роль на редкость подошла молодому парню. Из заурядного форварда получился упорный и надёжный защитник. Правда, игра Пономарёва не бог весть как разнообразна, но то, что он умеет, он делает по-настоящему прочно. Особенно хорошо ему удаётся прессинг по всему полю.

Широкий стелющийся шаг позволяет Пономарёву догонять самого быстрого противника. Его подкаты под мяч - образец решительности и корректности.

По характеру он боец с большим чувством товарищеской солидарности, оптимист и весёлый парень, верящий в лучшее до последних секунд каждого матча.

Игра в нападении в своё время научила Пономарёва разгадывать уловки чужих форвардов и направленно участвовать в контратаках своей команды. Это ценнейшее качество в современном футболе, если крайний защитник не злоупортебляет дозами и помнит слова Наполеона: "От великого до смешного один шаг".

Пономарёв успешно справился с экзаменом в Англии, но затем, к сожалению, травма бедра надолго вывела его из соревнований.

Вторым крайним защитником сборной оказался Василий Данилов из "Зенита", который приносит своей родной команде то неожиданный выигрыш - лично забьёт гол в чужие ворота, то проигрыш, - когда мяч влетает в сетку "Зенита" из-за того, что его левый защитник не успел вернуться из атаки.

Василию 25 лет, он из Тулы. Небольшого роста (170 см), крепкий (73 кг), Данилов не похож на защитника. По внешнему виду (и характеру) он типичный крайний нападающий и, вероятно, потому с такой охотой рвётся на чужие ворота. Подобная тактика не встречает одобрения тренеров, считающих, что лучшая помощь нападению - ноль в свои ворота. Вот почему наступательные порывы Василия всячески трансформируют в стойко-оборонительные. Его, как шутят партнёры, "сажают на цепь" длиной тридцать-сорок метров от левой штанги своих ворот. Но всё-таки он частенько "снимает с себя ошейник" и однажды принёс нашей сборной победу в Южной Америке, забив единственный гол. Это приятно, но, повторяю, от крайних защитников ждут то, что полезно, то есть в первую очередь закрыть семафор на своём фланге. Тут Василий Данилов не всегда внимателен, отличные игры чередуются у него с явными провалами.

В Англии он оказался на месте. Играл смело и удачно. Когда нужно - оказывался впереди и всегда успевал в оборону. Вливая успокоение в души тренеров своим послушанием, он ублажал и неукротимую привязанность к атакам, потому что у противников часто не оказывалось правых крайних в нападении.

После чемпионата мира игра Данилова в сборной потускнела. Стали поговаривать, что это был калиф на час. Жаль, если он, как говорят футболисты, "снова не соберётся". Данилов мне казался игроком не рядовым и жизнерадостным.

Против всяких ожиданий был забракован тренерами на роль крайнего защитника Геннадий Логофет.

- Он подвёл нас своей неготовностью, - утверждал Николай Морозов.

- Они не дали мне "высказаться" в составе сборной, - ворчал Геннадий.

Обе стороны в чём-то правы. Но посмотрим, что за душой у Геннадия, которого я знаю с юношеского возраста.

Пятнадцать лет капитаном московского "Спартака" был Игорь Нетто. Но вот в августе 1965 года Кубок, выигранный "Спартаком", держит новый капитан - Геннадий Логофет.

То, что он заменил 35-летнего Нетто на месте левого полузащитника, понятно и закономерно. Но выборы 23-летнего Геннадия на пост капитана в клубе с такими большими традициями требуют пояснений. Новый капитан был обязан своим избранием спартаковской молодёжи, отдавшей ему в закрытой баллотировке все голоса.

- Мы избрали Геннадия, - объясняли мне его сторонники, - за принципиальность.

Действительно, Логофет смело и громко проповедует спорные истины, вроде "важно не усердно тренироваться, а успешно играть" и "энергию нужно копить для игр, а не растрачивать в подготовке".

Интеллигентная семья позаботилась вовремя дать сыну высшее образование. К 23 годам Геннадий закончил институт физической культуры, и потому свои идеи он подкрепляет теоретическими выкладками. Ершистый характер не мешает Логофету быть симпатичным парнем и пользоваться большим успехом у зрителей, и особенно у молодых болельщиц. У первых за артистизм в игре, у вторых - за счастливую внешность и модные костюмы.

Мне лично его игра импонирует, хотя неясно его подлинное амплуа. Начал он выступать как защитник, потом перешёл к полузащите, но для безупречной игры на этом месте ему не хватает терпения. Геннадий слишком горяч и порывист, чтобы беспрерывно плести тонкие сети комбинационной игры на центре поля. Как правило, он либо стремительно рвётся вперёд на чужие ворота, либо, поуставши, надолго оседает у своих. Отличный удар, незаурядная техника, полное бесстрашие подкупают в его игре. Однако всё это непостижимо уживается с ничем не оправданной грубостью. Правда, он никогда не жалуется, получая сдачи, но зачинщиком, как правило, оказывается и подаёт этим дурной пример своим и чужим.

Поэтому и получилось, что Кубок Советского Союза капитан Логофет нёс по кругу почёта сильно прихрамывая. В игре он получил серьёзную травму, но, как настоящий боец, не покинул поля. Впрочем, команда фактически играла вдесятером, потому что Геннадий стоял на правом фланге больше для счёта, чем для пользы.

На другой день после финала Кубка была назначена свадьба Геннадия Логофета. Совершить обряд предполагалось в три часа дня во Дворце бракосочетаний. Отсюда родственники и вся команда должны были направиться в ресторан на свадебное пиршество. Всё это пришлось внезапно отменить, так как финальная игра даже после добавочного времени закончилась со счётом 0:0, переигровка на следующий день совпадала со свадьбой. Так ещё невестой избранница Геннадия почувствовала, что футбол требует жертв.

Сейчас у Логофетов дочь, а капитанствует в "Спартаке" Галимзян Хусаинов: за очередную вспышку на поле Геннадия разжаловали в рядовые. Не попал он и в сборную, формально - за плохую готовность, по существу - за строптивость.

"Не слишком ли мы усердствуем, заставляя игроков наступать на горло собственной песне?" - думал я, наблюдая советских защитников в Англии. Они там надёжно оборонялись, но создавать контратаки явно не умели. Всё косили глазом на тренера - ждали подсказок, как далеко можно кинуться вперёд.

А вот итальянский стопер Гуарнери в Милане ворвался в нашу вратарскую площадку и забил Льву Яшину победный гол в матче Италия - СССР.

Завтрашние советские защитники должны чувствовать себя как дома на любом участке футбольного поля. Пусть они приумножат наследство, доставшееся от своих славных предшественников, - о них немало было сказано в этой главе. Наши стоперы созрели для скачка и ждут только тренеров, способных творчески раздвинуть каноны прежних представлений о тактике.

ПОЛУЗАЩИТНИКИ

Футбол на Красной площади. Сильные хавбеки - сильная команда. Ленинградцы. Фёдор Селин - король воздуха. Не футболом единым. Обед у Эррио. Жорж из Комсомольска. Меценаты. Болельщики. Идеальная пружина. Игорь Нетто - пик-восьмитысячник. Валерий Воронин. Мастера на все руки. Хлебо-булочная эпопея. Маленький гигант.

Парад в честь дня физкультурника в 1937 году состоялся на Красной площади. По заранее намеченному плану последним должен был выступать "Спартак".

Накануне мы доставили на площадь в разобранном виде громадный, невиданный ещё в мире, войлочный ковёр размером около десяти тысяч квадратных метров.

Из кусков войлока предварительно на стадионе Ширяево поле в Сокольниках было сшито несколько десятков полос. Длина каждой из них равнялась ширине Красной площади. Закатанные в колбасы полосы привезли к ГУМу и разместили вдоль тротуара. Нам предстояло превратить их в сплошной ковёр, обозначить на нём зелёной краской футбольное поле, чёрной - беговую дорожку, а сектора для прыжков и метаний окрасить под песок в жёлтый цвет.

Идея состояла в том, чтобы на время уподобить площадь стадиону и показать лёгкую атлетику и футбол. Это была кульминация парада. Осуществление подобного замысла представляло немалые трудности. Я, как руководитель общества, вёз на себе этот тяжелейший воз.

Много препятствий стояло на пути. Постепенно мы преодолевали их. Теперь предстояло за одну ночь, как в сказке о Василисе Премудрой, сшить воедино ковёр на площади, окрасить его и скатать в один вал по направлению к ГУМу. Затем надо было научиться раскатывать его в считанные минуты так, чтобы не вышло осечки на глазах правительства и тысяч приглашённых. Раскатывать без перекоса и складок - они не только искажали бы общий вид спортивного ядра, но и опасно бы мешали бегунам и футболистам во время соревнований.

По сценарию предполагались всамделишные рекордные состязания легкоатлетов и футбольный матч высокого накала. Государственная комиссия выделила "Спартаку" целый час. Чтобы он прошёл стремительно, интересно, без спадов, в программу лёгкой атлетики включили только бег, а игру насытили эффектными голами.

Мы были уверены, что выступления пройдут отлично, но раскатка ковра до последней минуты вызывала опасения. Малейшая неточность грозила провалить весь тщательно продуманный план. Вот почему по зрелому размышлению пришли к выводу: делать всё руками самих спортсменов. Я был уверен, что они не подведут. Двадцать опытных московских шорников показали мастерам спорта, как надо орудовать иглой ещё на стадионе, когда сшивались войлочные куски. Затем триста спартаковцев ночью накануне парада, вооружившись специальными шорными иглами с продетой бечёвкой, сшили раскатанные колбасы в один гладкий сплошной ковёр.

Выступление "Спартака" прошло триумфально. В эстафетах легкоатлеты показали рекордное время. В футбольном матче голы забивались по-разному: с прорыва, с углового, с верхних подач головой, с пенальти. "Актёры (основной и дублирующий составы) играли с большим подъёмом. На седьмом небе был и я, когда убедился, что всё прошло без накладок. Прада, один раз сердце моё ёкнуло.

...Ковёр раскатывали по взмаху моего флажка на три метра за один приём. Границей служила верёвка, натянутая в струну вдоль площади. Затем верёвку отодвигали снова на три метра, я снова взмахивал, и ковёр полз дальше. И всё-таки перекос, которого мы все так боялись, произошёл.

Как было условлено, я сразу помчался в центр площади. А триста моих помощников бегом рассыпались по четырём сторонам ковра. Взмах флага - они разом берутся за края толстой кошмы. Второй - они приподнимают ковёр на полметра от земли, а с ним и меня. Третий - они растянули складки и положили эту расписную скатерточку на брусчатку.

Увертюра вызвала овацию. Финал, как я уже говорил, оказался ещё успешнее. Но всего этого могло и не быть. Скажу больше - спартаковское выступление висело на волоске. И волосок этот держал в своих руках левый хавбек дублирующего состава Алексей Сидоров.

Его имя, вероятно, стёрлось в памяти болельщиков. Но я-то знаю, чем обязан ему "Спартак" и почему этот худощавый, из рабочих, симпатичный и сметливый паренёк сидел среди самых почётных гостей на торжественном банкете после парада.

Когда войлочные тюки привезли на площадь, туда вдруг приехал Александр Васильевич Косарев, секретарь ЦК ВЛКСМ. Я знал, что ему по душе пришлась наша затея с ковром, но сегодня мы его никак не ждали. Тут было что-то не так.

Вместе с Косаревым из машины вышли двое высокопоставленных военных. Эти двое начали внимательно изучать толщину и плотность войлока.

- Александр Васильевич, - сказал один, - эту игру на площади разрешать не следует. Спортсмены при падении могут покалечиться. Такой ковёр от брусчатки не убережёт.

Второй кивнул в знак согласия со своим коллегой.

- В нём толщины всего сантиметр, - добавил он.

Я видел, что Косарев в затруднении, и решил вмешаться.

- Мы в Турции вообще на асфальте играли...

- Асфальт не брусчатка, - не дал мне договорить один.

- Красная площадь не Турция, - добавил второй.

Я почувствовал, что лечу в пропасть, и пошёл на отчаянный шаг.

- Зачем предполагать? Лучше испытаем.

Не давая опомниться оппонентам, я подбежал к одному из тюков и стал его раскатывать вместе с подоспевшими на помощь спартаковцами. На глаза мне попался рьяно трудившийся Алексей Сидоров. Не знаю, слышал ли он наш разговор, во всяком случае он понял, что я зову его не зря.

- Лёша, - говорю я и многозначительно смотрю ему в глаза. - Как думаешь, на этом ковре мы завтра не подломаемся? Сделай любезность, хлопнись на него разок как следует.

Гляжу, парень оторвался от мостовой на метр, не меньше, да как боком треснется. Вскочил, взвился ещё выше и хвать во всю длину вторым боком. Встал легко, улыбнулся и говорит:

- Ещё нужно?

Военные опешили. Я сам изумился. Клянусь, ни один цирковой артист не мог бы сделать всё так эффектно!

Наш заступник Косарев был в восторге.

- Ну как... Не больно? - наконец выдавил из себя один из военных.

- Да что вы, - отвечает Алексей, - совсем как на траве!

- Дело ясное. Всё, оказывается, хорошо, - сказал Александр Васильевич. - Поедем, доложим госкомиссии.

И все трое, попрощавшись со мной и Сидоровым, укатили.

- Ну, Лёша, ты орёл. Сам не знаешь, как выручил. Вот счастье, что именно ты подвернулся, - бормотал я, только сейчас отдавая отчёт, чем бы грозила "Спартаку" отмена выступлений.

На другой день под центральной аркой ГУМа, где была наша раздевалка, вижу: мой Сидоров перед выходом на матч просит у запасных игроков трусы подлиннее и что-то ногу волочит. Смотрю: оба бедра у него припухшие и в синяках.

- Лёша, тебе нельзя играть, бегать не сумеешь, да и опять удариться можешь.

- Что вы, Николай Петрович! Сыграть в таком матче - мечта всей жизни! Ноги выдержат, а ведь так сильно стукаться о камни сегодня ни к чему. Это я вчера потому так здорово треснулся, что понял, иначе дело труба.

Я пожал ему руку и пошёл с ним на Красную площадь.

Вот почему Алексей Сидоров, левый хавбек спартаковского дубля, попал в эту главу о звёздах большого футбола.

Ещё юношей узнал я футбольную мудрость:: сильные хавбеки - сильная команда. Нам, молодым, она казалась парадоксом, все мы искали славы и счастья только в нападении. Подобные настроения живы и поныне. В Грузии, например, амплуа полузащитников стали желанными и почётными совсем не так давно.

Этому способствовало расширение наступательных функций хавбеков: последние тактические новинки всё чаще позволяют им участвовать в атаках и даже забивать решающие голы. К тому же оборонительная деятельность полузащитников теряет прежнее значение - ведь нынче у них сзади стало четверо защитников и уменьшилось число нападающих. Вот почему во всех ведущих командах линии хавбеков укомплектованы вчерашними нападающими. Их обязанности состоят в поддержании беспрерывных связей между защитой и нападением. Они регулируют и обеспечивают синхронную работу тонкого и чувствительного механизма - футбольной команды высокого класса.

От современного хавбека требуется безупречный универсализм и добрая старая выносливость прежних советских полузащитников. Положено им быть в острый момент и стопроцентными нападающими - это большинству по силам и по душе. Но уделом немногих остаётся умение полноценно подменять защитника.

Это ахиллесова пята современных хавбеков, но не вина их, а беда. Ведь у новых систем свои особенности. Потому-то на футбольный Олимп периодически восходят полузащитники-новаторы и уходят те, кто не может приспособиться к новым веяниям.

Проследим за трансформациями полузащитников с 1918 года - первого сезона в советском футболе.

Верховодили петроградские команды. Душа петроградской сборной Павел Батырев играл центрального полузащитника. Это был мозговой центр команды. Он один (!) опекал в середине поля центровую тройку противника, и он же снабжал мячами своё нападение. Теоретически это невозможно. Но на поле осуществлялось - на помощь приходило неравенство сил.

Павел Батырев долго и по праву считался эталоном центрального полузащитника - игрока, обязанного быть всегда лучшим, всегда сильнейшим атлетом в команде, тонким тактиком и организатором. Умело и без нажима дирижировал он многие годы ленинградской сборной, безошибочно находил верный тон в руководстве сверхопытным Филипповым, сверхтребовательным Бутусовым и сверхэкспансивным Ежовым.

Высокий, широкоплечий, всегда весёлый, он так умело пласировался на поле, что успевал в зародыше прерывать комбинации чужой центровой тройки. Скорость у Батырева была средняя, но он владел цепким отбором мяча и, главное, отличным подыгрышем.

За год до его кончины я встретил его в Ленинграде. В рассуждениях о тактике он с обычной лёгкой иронией спросил меня:

- Ну скажи, кто первый в советском футболе отдал своему партнёру мяч не вперёд, а назад?

Я не знал этого, но решил, что вопрос задан неспроста и что этот первый кардинальный шаг в расширении тактических возможностей советского футбола сделал "хитроумный Уллис" - Павел Батырев.

- Вероятно, ты, Павел Васильевич!

- Да, я. Именно я! Чувствую, что развернуться с мячом трудно, я и отдал его первый раз назад Ежову, что-бы разрядить обстановку у своих ворот.

Сейчас это звучит наивно, но сорок пять лет назад было открытием, и этим можно гордиться. И не виноват Батырев, что его футбольные внуки ныне столь злоупотребляют его тогдашней тактической новинкой.

Справа от знаменитого центрального полузащитника выступал в ленинградской сборной Пётр Филиппов. Он получил высшее инженерное и футбольное образование в Англии, в недосягаемой тогда футбольной державе. Он виртуозно (только правой) владел мячом и был неистощим на всяческие футбольные ребусы. Его уловки помогали сборной Ленинграда десять лет обыгрывать Москву в футболе и хоккее за счёт голов, забитых полузащитниками со штрафных, угловых и свободных.

Это он, Пётр Павлович Филиппов, первым стал практиковать в хоккее с мячом неотразимый удар с нажимом. А в пятидесятых годах сконструировал в помощь тренерам знаменитую футбольную катапульту - "филипповскую пушку".

Старший брат П. П. Филиппова - Всеволод тоже отлично играл в центре полузащиты, а младший Георгий, о котором я уже упоминал, несмотря на недоразвитую сухую левую руку, отлично выступал на месте левого полузащитника. Мало того, он пользовался вполне заслуженной славой лучшего хоккейного вратаря - это с одной-то здоровой рукой!

Все трое братьев Филипповых составляли отличную линию хавбеков популярного клуба "Коломяги".

Рядом с ними выступал в сборной и знаменитый в те времена хоккеист Владимир Воног. На зелёном поле он не блистал ни техникой, ни тактикой, но восполнял недостатки задором и работоспособностью. Там, где мы, московские форварды, прорывали тонкие сети заграждений Батырева и Филиппова, мы натыкались на физическое сопротивление неутомимого Вонога.

Эти трое играли полузащитников и в хоккейной сборной Ленинграда. Только Батырев - слева, Воног - в центре, Филиппов - справа. Я играл всегда на правом краю - в футболе и хоккее и потому на горьком опыте познал искусство Батырева - против него я всегда боролся в хоккее, против Вонога - в футболе.

Что же представляла собой линия полузащиты в московской сборной команде? Такого сыгранного трио, как в Ленинграде, у нас не было, но солисты попадались.

Отличными центральными полузащитниками были Константин Блинков из ЗКС и Владимир Ратов из ОЛЛС (общество любителей лыжного спорта). На местах крайних полузащитников в сборной Москвы выступали с 1922 года Казимир Малахов и Павел Ноготков, оба из СКЗ.

Это были техничные игроки, хорошие организаторы атак, понимавшие стратегию футбола.

В 1924 году сборная Харькова неожиданно выиграла первенство страны, победив в финале (2:1) сборную Ленинграда, до того обыгравшую москвичей.

Успеху харьковчан во многом содействовали полузащитники Николай Капустин, Владимир Фомин и Иван Привалов. Двое последних потом оказались в сборной и надолго закрепились там, хотя были антиподами по дарованию.

Владимир Фомин - в харьковском "Динамо" он играл центрхавбека - спокойный, расторопный, среднего роста, отлично отбирал мячи и хорошо взаимодействовал с пятёркой нападения. Он был корректен и умел приспосабливаться к любому противнику.

Иван Привалов, небольшой, быстрый и крепкий, легко и уверенно вступал в борьбу и, если отбирал мяч, с удовольствием устремлялся вперёд по флангу на чужие ворота. Природный левша, он владел отличным завершающим ударом, и потому его подключения в атаку всегда вносили расстройство в оборону противника. Точно играл он и у собственных ворот, умел в критический момент отбить мяч, как заправский защитник. Молодого харьковчанина, весельчака и плясуна, любила вся наша сборная, где он выступал около десяти лет.

Но чудо-полузащитник появился всё-таки в столице.

Заслуженный мастер спорта Фёдор Ильич Селин родился в 1899 году и начал играть в футбол в Спортивном клубе Замоскворечья. Высокий (183 см) и сухощавый (76 кг), он с первых же своих выступлений привлёк всеобщее внимание акробатической игрой. Его шпагаты, подкаты и ножницы вызывали бурные аплодисменты на всех европейских стадионах, где ему пришлось выступать. В игре головой он не знал себе равных. А ногами без особых усилий мог снять мяч со лба любого противника.

Селина обожали. Ему давали прозвища: "Король воздуха" - за бесподобную игру головой, "Червонец" - за чудесный золотой цвет волос. Всеобщую любовь Фёдор заслужил не только потому, что был душевным, без всякого зазнайства парнем. Он был ещё великим футболистом. Когда Селин был в ударе, он мог один сдержать пятёрку нападения, если она состояла из заурядных игроков.

Как у каждого из великих, была и у Селина слабая сторона. При неукротимом темпераменте, дерзкой храбрости и горячем патриотизме Фёдор Ильич не умел разложить свои силы. В первые тридцать минут каждого тайма он как ураган появлялся во всех местах поля, где оказывался мяч. Похоже было, что он один надеялся сокрушить противника. Бывало, что в критической ситуации он активным вмешательством содействовал решающему успеху своей команды, и тогда передышка выручала его. Но иногда "враг" сохранял в целости и свои ворота и своё стремление к победе. Тогда Селину доставалась горькая доля защищаться при отсутствии сил.

В 1926 году Селин перешёл в московское "Динамо", где его талант окончательно оформился и окреп. Все крупнейшие победы динамовского, московского и всесоюзного футбола ещё шесть лет после этого были связаны с блистательным именем Селина. Пламенный на поле и скромный в быту, он был, пожалуй, исключением в нашей среде. Каждый из нас в игре, как правило, тот же, что и в жизни. Если на поле футболист быстр и напорист, жди от него того же дома и на работе. Вдумчивый и осторожный игрок так же ведёт себя и в быту.

Добродушный и покладистый Фёдор перерождался, натянув на себя футбольные доспехи. Вот только вчера он заливисто смеялся и был абсолютно на всё согласен в дружеской компании спортсменов, не разделял их на своих и чужих. Но сегодня на поле к нему не подходи. Натянутый как струна, он не знает в борьбе компромиссов. Не то что к противникам - к своим требователен и нетерпим. Утром за столом Фёдор до слёз хохотал, когда его дружок, левый край Александр Холин, небольшой ершистый малый, наскакивал на него и костил по всякому поводу.

- Сашка, хватит, не буду, не буду, - добродушно отмахивался Селин. А Холин продолжал, пока кто-нибудь из нас не оттаскивал его.

В игре всё менялось. Тут уж Фёдору не перечь, в него вселялся бес, способный вдруг перевоплотиться в демона.

Фёдор звал к победе личным примером, вспыхивал с первых минут. "Держись, Ильич завёлся!" - кричали противники. И действительно, в экстазе, с горящим лицом, не прося пощады и не давая её, золотоволосый Селин был великолепен, как Руслан в бою.

Кончалась игра, и вне зависимости от результата он встречал нас своей детской улыбкой. Одинаково просто и мягко говорил каждому, кто особенно рьяно сражался с ним:

- Не обижайся, - и заглядывал в глаза. - Ты меня тоже не миловал. Ведь это игра...

На него никто никогда и не сетовал.

Фёдор не терпел одиночества. Его тянуло в толпу, в гущу событий, к молодёжи, к холостяцким спортивным компаниям.

Когда сборная Москвы приезжала в другие города, люди осведомлялись: "Фёдор приехал? Фамилию не называли: в футболе был и есть только один Фёдор - Селин. Это высшая форма известности. Любой футбольный грамотей щеголяет тем, что знает: раз Павел - значит, Канунников, раз Михаил - значит, Бутусов. Совсем недавно бесфамильным было имя Игорь, все понимали - речь идёт об Игоре Нетто. А разве Лев не синоним Яшина? А Эдуард - это не тоже самое, что Стрельцов?

Такая молва - результат многолетних заслуг. По протекции в такие "народные" не проскочишь.

Селина помнят и ещё долго не забудут, может быть, потому, что как великий разрушитель он остался пока непревзойдённым до наших дней. Удивительно, но это так.

Фёдор Ильич Селин - глава в истории советского футбола. Он не оставил наследников по стилю. Тому, что он умел, нельзя научиться. Таким можно только родиться. У нас принято сравнивать игроков прошлого с теми, кто блестит сейчас. Фёдора Селина обычно обходят. Он просто несопоставим. Его дарование было и, вероятно, останется уникальным. Кто-то в чём-то его может напоминать в деталях. Не больше.

После Селина пост центрального полузащитника просуществовал только пять лет. И отличался здесь Андрей Старостин. В предыдущей главе я рассказал, как в матче с басками, словно феникс из пепла, возник первый советский стопер. В бозе почила специальность центрхавбека.

Тяжела и солона она была. Раньше футболисты, на каком бы месте они не играли, получали иногда кое-какие скидки в подготовке к играм. Все, но только не центр полузащиты - становой хребет команды.

Поэтому я всегда тщательно следил, как перед матчами копит силы Андрей. Он сам не раз рекомендовал всем хорошенько выспаться накануне игр. Но за разговорами с друзьями забывал смотреть на часы. Зайдёшь к нему около полуночи и застаёшь его ближайших друзей - Юрия Олешу, Михаила Яншина, Николая Асеева и других литераторов и актёров. Конечно, в их обществе можно просидеть незаметно до утра!

Завтра на стадионе они будут горячо помогать нам с трибун и приветствовать любой успех Андрея. Но сегодня они не дают ему вовремя лечь спать и невольно готовят лучшему другу не аплодисменты, а свист.

Я вхожу, сажусь и подчёркнуто молчу. Не улыбаюсь на остроты, не задаю вопросов. Хотя мне до смерти хочется из первых рук узнать театральные и литературные новости, а друзьям Андрея - услышать прогнозы о завтрашнем матче.

Все слегка ёжатся. Андрей начинает позёвывать. Я раз за разом смотрю на часы.

Михаил Михайлович давно догадался, в чём дело.

- Николай Петрович, вы прямо как Станиславский, чтобы всё минута в минуту. Неужели уходить?

Деликатный Юрий Карлович поднимается первым и берёт под руку Асеева.

Яншин не сдаётся. Он привык к вечерней жизни после спектаклей.

Но завтра игра, я холоден как лёд и уйду - они это понимают - только вместе с ними. Мило улыбаясь, друзья брата, а в известной степени и мои, с явным сожалением начинают прощаться.

Михаил Михайлович и сейчас ещё вспоминает эти мои строгости. Вспоминает и оправдывает.

- Правильно, Николай Петрович, вы нас тогда гоняли, - смеётся он. - Мы вас как огня боялись. Как услышим звонок, сразу за шапки, - никак Н. П. идёт...

А что было делать? Один раз мы проиграли матч московскому "Динамо" в основном потому, что Андрею пришлось всю ночь работать. Полузащитников не зря сравнивают с машинным отделением команды, а центрхавбека - с главным двигателем; горючего в нём должно быть всегда с запасом.

И всё же я обязан подчеркнуть, что дружба Андрея с писателями, актёрами, музыкантами самым положительным образом влияла на формирование его личности. Не футболом единым был жив мой брат. Он посвящал в футбольные тонкости своих друзей, а сам получал взамен из первоисточников куда более ценные дары. Это поднимало его авторитет в кругу футболистов, приобщало к литературе и искусству.

Был денёк, когда я очень сожалел, что сам мало вращался в подобных компаниях. Особенно мне понадобилось однажды кое-что из музыки и танцев.

Во время гастролей "Спартака" во Франции в 1936 году премьер-министр Эдуард Эррио пригласил нас на званый обед в городе Лионе. Обед давали в старинном ресторане, массивном и темноватом. Уже после первых блюд мы поняли, что значит чудесная французская кухня.

Я сидел рядом с господином премьер-министром, значит - под самым обстрелом официантов, которые беспрерывно меняли тарелки, подливали вино и подкладывали кушания. Едок я расчётливый, всю молодость тщательно следил за собственным весом, всегда выхожу из-за стола не до конца сытым. Но мой сосед, видимо, исповедовал противоположные взгляды. Необыкновенно физически здоровый, весом под 120 килограммов, Эррио ел так, что вгонял меня в трепет. Его громадная голова была низко склонена к тарелкам, в первые полчаса он был настолько поглощён таинством еды, что никаких разговоров не вёл. Как жезлом самодержца, он указывал вилкой на мой прибор, и официанты сейчас же шлёпали на очередную тарелку новое блюдо в размерах, соответствовавших аппетиту хозяина. Чувствуя, что я обречён, я маленькими кусочками съедал примерно пятую часть того, что было на тарелке, надеясь таким образом выстоять до конца. Затем я ещё уменьшил свои порции. Сохранить способность пробовать фрукты и сладости помогло и то, что я только делал вид, будто пью вино - разное к разным блюдам.

Время летело незаметно. Я ел, наблюдал с восхищением за соседом и беспрерывно сигналил спартаковцам, предостерегая их от излишеств.

Наконец премьер-министр отвязал салфетку и бросил её на стол. Он обвёл нас всех весёлым и победным взглядом и начал речь.

Мы знали, что Эдуард Эррио - блестящий оратор, и теперь убедились в этом. Грудной раскатистый бас подкреплялся энергичной жестикуляцией правой рукой. Каждый тезис заканчивался опусканием кулака на стол, словно вслед за подписью премьер ещё ставил массивную печать.

Он не торопился. Ждал, пока закончит мысль переводчик. Затем ещё уверенней продолжал. Речь была посвящена нашему приезду. Премьер говорил, что спорт помогает сближению советского и французского народов. Он рад, что мы приехали во Францию, рад, что имеет возможность, пригласив нас, хоть в какой-то степени ответить на то гостеприимство, которое было оказано ему лично в Советском Союзе полгода назад.

Отвечать пришлось мне, а я еле дышал после всех съеденных вкуснейших блюд. Спасло искреннее восхищение прекрасной Францией и громогласное "физкульт-ура!" в двадцать молодых голосов. Этим шумовым оформлением обычно украшаются все выступления руководителей футбольных команд дома и за границей.

Бравый аккомпанемент особенно понравился дамам. Госпожа Эррио, весёлая и приветливая, как большинство француженок, объявила, что открывает танцы в паре с "главным советским футболистом". Её супруг учтиво пригласил жену советского консула.

Я похолодел, когда понял, что в кавалеры к госпоже Эррио попал не кто иной, как я. Я не умел танцевать. С одной стороны, потому, что у меня нет музыкального слуха. С другой, из-за того, что в суровые годы моего юношества нам было не до танцев. Каждый на моём месте осилил бы эту приятную науку позднее. Но я считал, что спорт с лихвой возмещает моё прохладное отношение к искусству Терпсихоры.

В любом другом случае я бы отказался танцевать. Но здесь выхода не было. Кроме того, храбрости мне придавали те французские вина, которые из вежливости приходилось пригублять за столом из разнокалиберного хрусталя.

Eu avant! (вперёд) - вспомнил я французский девиз и, расправив плечи, пригласил свою именитую даму.

Оркестр что-то громко заиграл. Силясь угадать, что же это, я сосредоточился на одном: не наступить партнёрше на ногу. Моя жена советовала мне не отрывать подошв от пола. "Не можешь вести даму, подлаживайся под неё", - учила она. За эти спасительные рецепты я и уцепился всем моим сознанием. Секунды тянулись как часы. Мы пошли по второму кругу. В глазах госпожи Эррио я поочерёдно читал вначале удивление, потом замешательство и, наконец, смешок. Она пришла, видимо, к выводу, что её кавалер изрядно навеселе.

Не знаю, насколько удалось мне напускной беспечностью прикрыть смущение, но конец этой муки настал. Я поблагодарил даму за доставленное удовольствие - "было так приятно танцевать с madame..." Она благосклонно закивала. Подошёл консул. Желая хоть как-то оправдать свою неловкость, я попросил его извиниться за меня и сказать, что я плохо танцую вальс-бостон.

- Ничего, мсье, всё шло отлично, - очаровательно улыбаясь, ответила госпожа Эррио. - Тем более, что это был фокстрот...

"Боже, вероятно, я всё-таки наступил ей на ногу", - сообразил я, опомнившись через полчаса.

Внуки мои учатся танцевать со школьных лет, и это успокаивает меня. Тогда в Лионе я пожал то, что посеял. Одной тысячной доли усердия, вложенного в футбол, хватило бы, чтобы научиться и фокстроту, и бостону, и чарльстону...

Ныне в памяти притупились мои переживания после банкета, когда я, помимо скорби по случаю танца, ещё всю ночь проворочался из-за того, что переел за столом. "Нужно было ещё более остерегаться", - укорял я себя. А вот один мой друг добровольно обрёк себя на двухмесячное переедание из любви к родному городу - Комсомольску-на-Амуре.

В сборной команде штангистов не хватало тяжеловеса. По всем выкладкам выходило, что город юности победит, если тяжеловес найдётся и выполнит хоть какую ни на есть разрядную норму.

В лихорадочных поисках массивного штангиста летели дни, но все претенденты, пригодные по собственному весу, не могли поднять штангу, вес которой приближался бы к минимальной норме. Наконец руководителям пришло в голову соломоново решение: нужно откормить одного из полутяжеловесов, благо их было двое. Выбор пал на моего друга Жоржа, семейного 38-летнего добряка и энтузиаста.

- Выручай! Норму выполнишь легко, а недостающие шесть-семь килограммов веса наберёшь. Вот тебе дружище двойное питание.

И с этими словами вручили дополнительные талоны на еду. Подумал Жорж и согласился. Уж очень ему хотелось в чемпионах Хабаровского края походить! Он по наивности думал, что потолстеть - дело нетрудное. Слышал, как в санаториях люди за месяц по три-четыре кило набирали.

И началось. Человек дисциплинированный, Жорж кушал за двоих. Тренироваться стал меньше: берёг каждый грамм жира. Через месяц весы показали привес на четыре килограмма. Все поздравляли моего друга, он сиял. Начальство называло его ласкательными именами и милостиво похлопывало по животу, убеждаясь, что жирок растёт.

Но вдруг дело застопорилось. Жоржа взвешивали теперь каждый день. До соревнований оставалось меньше месяца, а прежний нагул - сто граммов в день - стал нерегулярным.

Усилили питание, дали талон на дополнительный ужин, а Жора никак последние нужные позарез два килограмма осилить не может.

Поехали в Хабаровск. Располневший Жора еле двигался, не в пример исхудавшим от волнения руководителям.

Контрольное взвешивание в день соревнований. Выпив чайник воды, Жорж взгромоздился на весы. Проклятая стрелка не дотягивает до нормы двухсот пятидесяти граммов.

Рядом кто-то бегает - парится в двух шубах, сгоняет лишний вес, а Жорж, собравшись с духом, насильно вливает в себя ещё бутылку воды. Еле-еле движется к весам.

И тут произошло то, что должно было произойти: жидкость вылетела из Жоржа, как шампанское из бутылки.

Хохочут судьи, схватились за бока окружающие. Торжествуют противники: им было всё известно... Георгий из-за недостатка в собственном весе не прошёл в тяжёлую категорию.

Гневу начальства не было пределов. Через час на собрании команды штангистов был обнародован приказ: "За несоблюдение режима такого-то (то есть Жоржа) с соревнований снять и дисквалифицировать на год".

Умри Денис, лучше не скажешь!

От этой были веет анекдотом, но она верна, как таблица умножения.

А как же зарубежные культуристы? - спросит меня современный молодой последователь культа мужской красоты. Ведь они легко сгоняют или прибавляют десятки килограммов? Возможно, но не всё. Один организм это выполнит легко, другой - ни в какую. У Жоржа были свои границы, так же как было ограничено чувство юмора у его спортивных начальников. Моего друга разоблачила последняя фляга воды, его патронов - приказ о дисквалификации.

Несмотря на нравственные терзания, танцевать я так и не научился. А ведь среди футболистов были отличные танцоры! Взять к примеру Евгения Никишина и Станислава Леуту. Они всегда выручали нашу сборную там, где требовалось щегольнуть на блестящем паркете ловкостью и выправкой перед дамами в любых танцах.

Эти основные крайние хавбеки долгие годы были вне конкуренции на своих местах в сборной Москвы.

Высокий и худощавый Никишин в игре был прообразом Игоря Нетто. Он отлично играл головой, безошибочно выбирал место, а в скорости не уступал такому признанному спринтеру футбола, как правый крайний Пётр Григорьев из сборной Ленинграда. Своим нападающим играть с Никишиным было истинным удовольствием - настолько своевременны, мягки и точны были его передачи. Но и тут не обошлось без слабой струнки: не было у Никишина завершающего удара, сам он не представлял большой опасности для чужих ворот.

Станислав Леута, наоборот, мог с тридцати метров, из самого трудного положения, прицельно выстрелить по воротам. Тогдашние вратари невесело острили: не ноги, а пушки. Было у него ещё одно замечательное качество - универсализм. Не существовало такого места в сборной, где бы этот талантливый спортсмен не заменял, притом полноценно, выбывших партнёров. Он играл как центр нападения вместо Петра Исакова и как крайний защитник вместо Александра Старостина. Выступал как инсайд вместо Василия Павлова и как правый крайний нападения вместо меня. Только в воротах он не стоял, не бросался по углам за мячами. Но чужих вратарей он заставлял это делать частенько, потому что был штатным пенальтистом и в сборной и в "Спартаке".

Хавбеков, заслуживающих лестного отзыва, было достаточно в двадцатые-тридцатые годы. Но обмен опытом оставлял желать лучшего, и потому игроки южных городов заметно отличались от северян. Нужны были регулярные календарные соревнования, руководство из единого центра. До сих пор футбол на периферии развивался стихийно и зависел во многом от меценатов. Каждый из них помогал делу по-своему. Многие старались всей душой и... по-медвежьи гнули дуги. А бывало, что и должностные руководители разбирались в футболе по-дилетантски.

В разные сроки наталкивался я на таких людей и о трёх из них не могу промолчать, настолько по-разному каждый из них влиял на футбол. На севере свела меня доля с меценатом, о котором я никогда не забуду.

Это был грузный и грозный правитель. Его высокий ранг соответствовал двухметровому росту, а генеральское звание внушало окружающим трепет. Но он пламенно любил футбол и потому был для меня куда менее страшен.

После первой встречи он возвёл меня в роль тренера и любил совместно утверждать составы команд и установки на игры.

Этот отличный руководитель мудро и требовательно вёл большое государственное дело, но, соприкасаясь с кожаным мячом, на глазах превращался в доверчивого и наивного болельщика. Он признавал только победы и восторгался, когда его команда крупно била слабых противников. Успех в один гол у равных по силам соперников его заметно расстраивал. Генерал всё соизмерял со своим чином и считал, что его репутация пострадает, если мы вдруг проиграем команде какого-нибудь полковника.

Вот почему так усиленно готовилась наша команда в день юбилея городка встретиться с конкурентами из областного центра, где высшее ведомственное начальство имело всё-таки меньше звёздочек.

Поздним вечером я докладывал начальнику о состоянии футбольных дел и сказал, что уже второй раз на тренировки не приходит нападающий Шарапов, дежурный инженер местной электростанции. Последовал приказ секретарю, и уже через четверть часа директор станции был в кабинете у владыки.

- Почему не отпускаешь игрока на тренировки?

- Нет подсменного, - отвечал подчинённый.

- Найди. Не сумеешь, сам подежурь. Ты на футбол небось ходишь?

- Да нет, товарищ генерал. Занят очень, работа не позволяет.

Этот ответ взорвал моего высокого шефа. Он встал во весь свой могучий рост и развёл руками.

- Так значит... По-твоему, у меня дела меньше, чем у тебя, раз я на футбол хожу?! Выходит, в Москве в правительственной ложе отпускники одни сидят? Ну, ты как хочешь управляйся, но Шарапова отпускай и рекомендую самому начать в футболе разбираться.

Аудиенция была окончена. Когда директор электростанции ушёл, меценат сел и, задумчиво глядя, сказал историческую для меня фразу:

- Не знал я, что директор не ценит футбола, ни за что не доверил бы ему электростанцию.

Двадцать лет спустя у меня в квартире раздался звонок, и я сразу узнал густой и приятный бас моего северного генерала. Он оказался в Москве и хотел посмотреть матч СССР - Испания на Кубок Европы. Я немедленно предложил билеты, имея надежду сидеть с ним рядом. Хотелось посмотреть, как выглядит мой прежний покровитель. Жаль, что испанцы тогда не приехали и наша встреча не состоялась, но я убеждён, что мой высокопоставленный меценат много хорошего сделал и ещё сделает для футбола везде, где окажется этот незаурядный человек.

А вот другая фигура, тоже не выдуманная, от которой вряд ли кожаному мячу когда-нибудь будет сладко.

Генерал интересовался футболом, хотя это совсем не входило в круг его обязанностей.

Руководитель, о котором пойдёт речь, обязан был заниматься футболом по должности, но был к нему абсолютно безразличен.

Место действия - юг, одна из азиатских республик. Я очутился в её столице в начале пятидесятых годов. Пришёл к только что назначенному новому главе спорта как тренер сборной. Мы виделись впервые, но были наслышаны друг о друге. Протягиваю для утверждения смету на выезд республиканской команды в соседнюю столицу.

- А почему на самолёте? - строго спрашивает собеседник.

- Боюсь, что за двое суток в поезде игроки форму потеряют, - отвечаю я.

Он пристально всматривается в меня и наконец размеренно возвещает:

- Вы избаловали, видимо, игроков, раз теряют спортивную форму по вагонам. Предупредите, что я взыщу стоимость в пятикратном размере, и всё будет цело.

Я вначале давлю в горле смех, а затем вежливо разъясняю, что вопрос идёт не о потере спортобмундирования, а об ухудшении спортивного мастерства - двухдневное лежание на полках и приезд утром в день матча обычно мешает хорошо сыграть.

Руководитель несколько смущён. Он долго думает. Я молчу. Наконец он утверждает вылет. Я выхожу довольный, что дёшево отделался. Что ему стоило, скажем, сократить команду до десяти-девяти человек? Объясняй тогда, что их должно быть минимум одиннадцать!

А вот третье лицо - эрудированный и воспитанный Абрам Владимирович. Но в столкновении с кожаным мячом нервы его сдавали. Да и у него ли одного! Народный артист Советского Союза М. М. Тарханов, доброжелательный, выдержанный человек, не мог спокойно переносить проигрыши любимой команды "Спартак", и потому его знавали в дирекции московского стадиона "Динамо". А у Абрама Владимировича на моих глазах был такой казус.

Вёз он в 1933 году столичную сборную на матч трёх городов в Харьков. Вечером в купе собрал нас.

- Мы должны выиграть матч, а первую встречу с Ленинградом провести не только победно, но и сугубо корректно. Взять верх техникой. Пора отнять у прессы повод обвинять Москву в некультурности, как она это часто делает. Давайте на глазах харьковчан элегантно обыграем Ленинград. Как вы думаете, Николай? Вася, Саша?

- Ну что вы, Абрам Владимирович, зря волнуетесь! Мы их конечно сделаем.

Ленинградские игроки, приехавшие раньше, встретили нас в гостинице. Среди приветственных восклицаний Бутусов как бы вскользь, а между тем себе на уме, говорит брату:

- Андрей, вам на этот раз трудно придётся. У нас маленький Пека на редкость в порядке. Он вам покажет, почем гребешки...

Абрам Владимирович внимательно и заинтересованно слушает. Сразу вызывает нас к себе в номер.

- Друзья, как вы поняли вчерашний разговор в поезде?

- Мы будем играть на технику.

- Но смотрите, не перегибайте палку. Старостину, к примеру, трудно будет соперничать в изворотливости с молодым Дементьевым. У Андрея преимущество в росте и весе. Козырей отдавать нельзя. Где нужно, сыграйте и в тело.

Играем первый тайм, и представьте, проигрываем 1:2. Абрам Владимирович в перерыве влетает в раздевалку - красный, со спутанными волосами.

- Все церемонии к чёрту! Вбейте их на полметра в землю, но выиграйте!

И мы выиграли 4:2. Пусть не так технично, как вначале просил наш шеф, и не так энергично, как он призывал нас в перерыве, но победили.

А ведь Абрам Владимирович был интеллигентен до кончиков пальцев. И тогда, и теперь я пытаюсь понять, какими чарами кожаный мяч может вызывать такие эмоции, так сбивать с толку!

Владычество футбола над людскими душами действительно простирается иногда, к великому сожалению, за пределы здравого смысла.

Почтенные люди теряют свой облик и с пятнами волнения на лице доказывают друг другу прямо противоположные футбольные истины.

Чтобы блеснуть эрудицией, они стараются говорить на специфическом (так им кажется) футбольном жаргоне и щеголяют словечками вроде "припухли", "причесали", "погорели", "вырубили", "смазали".

Думаю, что спортивная необразованность тут оказывает плохую услугу.

Человек, поверхностно разбирающийся в футболе, уверен, что с десяти метров промахнуться по воротам нельзя, и приходит в ярость, если кто-то из его кумиров сделает такую оплошность.

Он неистово радуется каждой победе своих любимцев, даже плохонькой, и огорчается, если те потерпели поражение, хотя играли хорошо и красиво. "Для меценатов все игры кубковые, - говорят тренеры. - Там после проигрыша команда вылетает из розыгрыша, здесь мы вылетаем из команды".

Вот почему слово "меценат" приобрело с годами отрицательный оттенок.

Но, в конце концов, дело не в словах.

Сама по себе забота о футболе со стороны людей, наделённых авторитетом и властью, ничего, кроме радости, вызывать на должна.

Когда директор крупного предприятия интересуется спортом и бывает на соревнованиях, всем понятно, что в цехах заводов будет появляться всё больше и больше спортсменов.

Ректор вуза, видимо, даже обязан вмешиваться в спортивные дела своих студентов. Честь и слава председателю исполкома, заботящемуся о спортивных успехах своего города, о его оздоровительных сооружениях и стадионах. Такие руководители-меценаты, в лучшем, почётном смысле этого слова, нужны каждому виду спорта, и футболу в том числе.

Но беда, если кожаный мяч лишает их объективности, туманит рассудок. Вначале футбол, как это ни странно, одурманивает их сознание своей кажущейся простотой. Человек считает, что коли он ворочает крупными делами, то уж с футболом-то управится.

Первые приступы футбольной горячки вселяют в таких меценатов уверенность в глубоком познании даже там, где подлинные знатоки во многом сомневаются. С этой минуты покровитель может быть вреден.

Не все тренеры способны противостоять его нажиму и поддакивают там, где надо протестовать. Как правило, меценат меньше всего считается с тренерами и часто меняет их.

Зато с игроками заискивает, особенно с премьерами или варягами, завезёнными из других мест.

Он частенько входит в раж и в зависимости от темперамента и характера отваливает побольше пряников в случае победы и берётся за кнут при поражении.

Почему же иногда умные и талантливые руководители сползают в болото оголтелого меценатства? Только по спортивному невежеству. Пора избавляться от этой болезни. Уж коли ты взялся распоряжаться в футболе, так изучи его. Вдумчивый, просвещённый ценитель, наделённый к тому же властью, футболу очень нужен.

Он будет помогать положительно влиять на игроков, а те, в свою очередь, на зрителей, на так называемых болельщиков.

Тогда будет расшифрован главный иероглиф футбола - кто кого должен воспитывать: зритель спортсмена или спортсмен зрителя.

Некоторые утверждают: "Взаимно". Я думаю, что начальное слово принадлежит спортсмену. Во-первых, потому, что он больше образован в футболе. Во-вторых - специально подготовлен. В-третьих, он для зрителя, а не зритель для него.

Вывод - меценаты нужны. С ними больше романтики.

В конце концов они наберутся опыта, обрастут знаниями, только бы ими руководила страсть к футболу, а не честолюбие или тщеславие!

Что же касается болельщиков, то без них футбол обречён на вымирание. Этих фанатиков не только обвинить, но даже заподозрить нельзя в каких-то каверзах футболу.

Напротив, каждый из них жертвует временем, деньгами и личными интересами в угоду избранному идолу.

Подавляющее большинство их не претендует на влияние, но не может удержаться от советов. Второй их недостаток - любопытство.

Наивное, детское, но горячее. "Как сыграете завтра?" - спешат эти милые люди узнать при встрече с каждым, кто как-то связан с любимой командой.

Зная, что точно ответить на их вопрос никому не дано, они, однако, верят всему услышанному и... разносят свою информацию окружающим с быстротой радио.

Собираясь у ворот стадионов или в других обусловленных местах, часами ведут дискуссии на самые разнообразные футбольные темы.

Их интересует всё... Не только как бил по воротам сорок лет назад одесский бомбардир Александр Злочевский, но и кто из столичных клубов вербует в свои ряды 15-летнегно Виктора Александрова из г. Ногинска.

Многие из этих эрудитов до хрипа в голосе доказывают друг другу несовместимое с логикой, другие скромно слушают и наматывают на ус для пересказа на родном дворе то, что удалось раздобыть на таких футбольных диспутах.

Я не раз инкогнито простаивал часами на таких сборищах в Москве и других городах в надежде услыхать что-нибудь интересное или оригинальное.

К огорчению, чаще всего я делался свидетелем примитивных разглагольствований на темы, что их любимцы сильней вообще и завтра, в частности, победят.

Только неудачи сборной давали пищу разговорам о тактике и технике... Как правило, утверждения прессы являлись основным подспорьем для дебатов.

Робкие, близкие к истине самостоятельные мысли прерывались оппонентами ссылками на комментаторов и обозревателей.

Вот уж подлинно "нечего на игры ходить - газеты нужно читать"!

Постоишь-постоишь, послушаешь - и диву даёшься, насколько всё-таки хорош, терпелив и добр душой наш советский болельщик футбола.

Даже те, кого заедает квасной патриотизм, склонны всё понять и всё простить и нашей сборной и своей любимой команде.

Даже когда ругают они нас за дело, и то горечь свою высказывают в тайной надежде, что так больше помогут нашему брату-футболисту.

Зато если есть малейший предлог похвалить, то тут прорывает их ласка необыкновенная. Пусть не всегда складно, часто невпопад, но зато от полноты чувств.

Помню, как жена одного посла взволнованно и громогласно хвалила игроков на приёме:

- О боже, как вы играли, как вы играли! Как балерины, как балерины вы играли!! А как вы бегали, как бегали! Как машины, как машины вы бегали!!

Прошли годы, а ребята и сейчас с умилением вспоминают эту похвалу.

Очаровательная дама, естественно, не могла и предположить, что словами "балерина" и "машина" в футболе пользуются для критики игроков за отсутствие смелости и понимания обстановки на поле.

Вспоминают в футбольных кругах и гениальную по краткости и существу установку на игру, которую с дрожью в голосе один болельщик-массажист вдохновенно изрёк на собрании своей любимой команды.

- Ребята, что долго говорить! Забейте им в первые пять минут три гола, а потом раскатывайте.

Гомерический хохот был воспринят оратором как похвала, тем более, что после этого ЦСКА матч выиграл.

Не всё, однако, всегда весело около футбола. Бывают случаи, заставляющие по-другому расценивать действительность.

Лет десять назад, будучи во Львове, забрели мы с Игорем Нетто в открытый клуб болельщиков на одном из центральных бульваров города.

Конечно, его быстро узнали. Пришлось напопятную, но тут гражданин в годах вежливо попросил нас к скамейке, где, по его словам, сидит самый удивительный болельщик нашей страны.

Подошли, стали знакомиться и обнаружили, что тот слепой.

- Я все игры посещаю. Вот товарищ водит. Пусть не вижу - он рассказывает, - со свойственной только "тёмным" людям спокойной улыбкой говорит новый знакомый.

- А разве дома слушать по радио не удобней? - выдавил из себя Игорь.

- Что вы! На стадионе всё острее и волнение трибун воодушевляет...

- Разрешите вам билет на игру презентовать, - вмешался я, испытывая какую-то неловкость от этого необычайного знакомства.

- Нет, не затем вас просил. Стадион мне всегда пропуск даёт... Я с необычной просьбой. Всё знаю о великом Нетто, а внешности ясно не представляю,.. Нельзя ли... - и он движением пальцев докончил свою мысль.

- Пожалуйста... - разволновавшись, сказал Игорь.

Слепой быстро и уверенно, еле касаясь кожи, провёл руками по его лицу.

- Теперь я вас как глазами вижу... Спасибо, большое вам спасибо!

Перебросившись ещё несколькими фразами, мы встали и распрощались.

Всю дорогу до гостиницы шли молча. Утешало, что футбол и в этом случае помогает отдохнуть душой.

А разве не где-то рядом занимает место письмо, полученное в 1968 году спартаковцами от своей исконной болельщицы Елизаветы Васильевны Суздалевой, матери трёх взрослых сыновей, русской женщины не простой судьбы!

"Здравствуйте, дорогие мои друзья.

Стоит ли говорить, что я очень о вас соскучилась и подгоняю время, когда можно будет всех вас увидеть.

Если говорить о прошлом, то скажу, что очень горестно переживала все ваши прошлогодние неприятности и неудачи. Разве это место для "Спартака"? Седьмое.

Ну ладно, неприятности позади, надо думать о новом сезоне.

Дорогие ребята, хочется надеется, что вы хорошо и бережно примете то новое пополнение, которое пришло к нам. Ведь они тоже должны помочь вам восстановить наш спартаковский престиж.

Дорогие новенькие спартаковцы, мы, болельщики, очень надеемся, что вы полюбите наш теперь и ваш "Спартак" и всё своё мастерство, силу, умение и желание отдадите на то, чтобы наш "Спартак" был "Спартаком".

Строки эти пишутся не впервые, но всегда новые и твёрдые, подтверждающие, что спартаковские болельщики самые верные, самые преданные. Вот и на вас, новеньких, распространится наша любовь, преданность...

Дорогие ребята, не буду перечислять по имени, просто каждому из вас желаю, как никогда, слышите, как никогда, иметь самую лучшую форму, много, очень много сил и свежести и большого желания начать сезон в темпе и силе прежнего "Спартака".

Это же совсем немного, дорогие мои мальчишки, следует только вспомнить, кто вы и что от вас ждут. И болельщики будут счастливы.

Ваша Елизавета Васильевна".

Вот и скажите, как после этого не дорожить своими болельщиками!

Есть, конечно, и среди них люди, допускающие ляпсусы.

Как-то известный вратарь Михаил Пираев с обидой рассказывал, что в кругу болельщиков один из них предложил тост за "отличного вратаря, хотя он и ассириец".

Жаловался раз нам и танцор военного ансамбля песни и пляски, что их начальник, ярый поклонник "Спартака", обещал его досрочно демобилизовать, если "Спартак" выиграет 3 июня 1968 года в Москве у "Динамо" Киева.

- И представьте, при счёте 2:0 в пользу москвичей в перерыв между таймами он сказал мне: "Давай рапорт, всё в порядке". Я поверил, а когда игра закончилась 3:3, расстроенный полковник заявил: "Придётся тебе подождать до победы "Спартака" над "Торпедо". А вы проиграли. Вот я и хожу военнообязанным... - закончил молодой цыган.

- Не падай духом! Держи рапорт в кармане и лови момент, когда "Спартак" выиграет, - посоветовал жалобщику Никита Симонян.

Он знает психологию болельщиков, хотя письма от них старается не читать.

- Если хвалят - зазнаешься, если ругают - расстроишься, - объясняет Никита Павлович своё отношение к потокам такой корреспонденции.

Качественно эти послания, конечно, разные, но по существу в них много общего.

Главный мотив - обида. Как это вы проигрываете, когда мы за вас болеем!

Второе - рекомендация составов. Третье - совет смелее выдвигать молодёжь.

Пишут со всех концов Советского Союза, большинство никогда не видев игру команды, не зная по-настоящему игроков.

Все суждения из радио, газет и понаслышке. Строчат и ветераны и школьники. Советуют от души, но прямо противоположное. Не удивительно. Среди почитателей футбола и архиепископ сибирский Павел и профессор философии марксист М. И. Курзанов.

Каждый в чём-то принципиально прав, но настолько оторван от действительности, что советы, как правило, редко выполнимы.

Завязывать переписку нет возможностей. Коротко ответишь - сразу получишь послание в десяток страниц.

О друзья болельщики! Любите футбол, увлекайтесь им, получайте от него удовольствие, но не терзайтесь сами и не обвиняйте проигравших футболистов!

Поверьте, им и так при неудачах тяжело, ведь каждая команда всем своим существом жаждет выигрыша, но он один, а претендентов на победу всегда двое.

"У каждой победы сто родителей, поражение всегда сирота".

И вот вопреки этой мудрости один из чудесных болельщиков "Спартака" Александр Николаевич Прощин даёт о себе знать именно после проигрышей.

С утра слышится его успокаивающий голос в телефонной трубке.

Ободряющие соображения чередуются с оптимистическими выводами. Потом придут от него газетные вырезки и письма с анализом игры. В них доказывается случайность проигрыша и неизбежность грядущих побед.

Подлинно, друзья познаются в беде.

Есть, к счастью, у каждой команды свои такие Александры Николаевичи Прощины. Миллионы таких друзей у советского футбола, и потому так прочно его настоящее и будущее.

В 1938 году впервые был опубликован список 55 лучших футболистов страны. Только через десять лет возродили этот обычай - называть в конце сезона лучших. С тех пор их 33. С этим списком ежегодно знакомит любителей спорта Федерация футбола СССР.

Какие же дарования из полузащитников были названы в первый раз? О многих уже сказано, другие заслуживают разъясняющих характеристик. На первые места были поставлены московские динамовцы Алексей Лапшин и Евгений Елисеев, в недалёком прошлом нападающие. Высокие, размашистые, с сильными дальними ударами, они вносили солидность и хороший тон в игру московского "Динамо". Следом шёл спартаковец Сергей Артемьев, младший из пяти братьев-футболистов. Он славился обводкой и уже тогда владел той сменой ритма в беге, которую нынче тренеры так высоко ценят.

Киевлянин Иван Кузьменко (отец чемпионки по теннису Валерии Кузьменко-Титовой) обладал неповторимым игровым почерком. Он не торопился на поле, делал всё обстоятельно и прочно. Корректный и радушный даже с противниками, он мог забивать мячи почти с самого центра поля.

Этот чудесный человек и спортсмен был расстрелян фашистами вместе с другими киевскими динамовцами во время войны.

Третьими в списке тридцать восьмого года стоят Владимир Гребер и Валентин Фёдоров. Гребер, расчётливый, техничный и выносливый, был стабилен и надёжен. Он не срывал оваций, но думаю, что меньше четвёрки, существуй тогда нынешняя пятибалльная система, тренеры ему бы не ставили. Фёдоров по натуре совсем другой. В протоколах против его фамилии сейчас бы стояло вперемежку то "плохо", то "отлично". Он рано стал асом и действовал по принципу "вызываю огонь на себя". Старался успеть к мячу всюду и, овладев им, самостоятельно обыгрывал одного-двух противников. При удаче всё получалось эффектно и достаточно полезно. Но капитану команды нужно было зорко следить, чтобы Валентин не заигрывался. Заядлый спортсмен, он готов был без оглядки сражаться с каждым, кто хоть раз его обвёл или отнял мяч.

Постепенно полузащитники, титулованные в тридцать восьмом году, стали исчезать из списка лучших. Появились новые светила. Очень колоритным оказался Константин Малинин, отлично сложенный спортсмен среднего роста. Последнее не мешало ему бесподобно играть головой и обладать ударом, "способным забивать гвозди", - как шутили его одноклубники-спортсмены.

В игре Малинина всё было ясно и просто, никаких хитростей, но зато и никаких скидок на объективные условия. "Играть так играть" - вот девиз, под которым этот большой мастер прошёл свой спортивный путь.

Интересным было дарование и Бориса Орешкина из Ленинграда. Изворотливый и сильный, он одно время находился в такой отличной спортивной форме, что по праву входил в число лучших игроков. Но из-за отсутствия равноценных партнёров в команде "Электрика" ускорилось сползание его в ряды середняков.

Уже тогда стали вырисовываться у хавбеков два направления. Одни тяготели к действиям в защите, других влекло вперёд, во вторую линию атаки. Всё чаще стали мелькать термины "полузащитник атакующий", "хавбек оборонный". К сороковым годам этот водораздел просматривался невооружённым глазом.

И всё же хавбеки забивали мало мячей, потому что даже атакующий полузащитник считал своей святой обязанностью как можно чаще подыгрывать форвардам, которых было целых пять.

Во время войны стране было не до футбола. Умение защищаться и нападать очень пригодилось советским спортсменам на полях сражений. Они проходили новую для них военную науку.

В преддверии великой победы, в 1944 году, возобновлялись игры на Кубок СССР. Сенсационную победу одержал тогда в финале над ЦДКА ленинградский "Зенит". В 1945 году триумфально выступило в Англии московское "Динамо". В Европе поняли, что появился новый претендент на футбольный трон. "Они уверенно защищаются и тут же стремительно атакуют", - писала большая спортивная пресса Запада.

Эту тактику идеальной пружины, то сжимающейся для уплотнения тыла, то распрямляющейся для молниеносного нападения, осуществляли в основном полузащитники.

К этому времени у рыцарей середины поля наметилось стремление активно атаковать чужие ворота. Объяснялось это тем, что каждый из них, прежде чем попасть на пост хавбека, много и успешно поиграл в линии нападения. Разве Константин Рязанцев и Виктор Панюков не были первоклассными инсайдами? Разве Вячеслав Соловьёв не подвизался на правом краю? Разве с юношеских лет не было мечтой Олега Тимакова сыграть центрфорварда?

Только у знатоков в памяти остаются многострадальные по усердию игры хавбеков, миллионы же болельщиков по чужим воспоминаниям и газетным отчётам знают, что "Спартак" дважды выиграл Кубок СССР (в 1946 и 1947 гг.) за счёт тех решающих голов, которые в критические моменты забивал противникам головой в финальных играх полузащитник Олег Тимаков. Такие голы, подобно огненным вспышкам, освещают историю футбола. Они - главная притягательная сила. Не случайно начало 1967 года ознаменовалось в Англии предложением президента старейшего лондонского клуба "Арсенал" господина Дениса Шилла Вуда о реформе календаря первенства, просуществовавшего без изменений более 100 лет.

- Чемпионом должен быть тот, кто забьёт больше голов, а не наберёт больше очков, - провозгласил этот дальновидный меценат. - Я не вижу других возможностей возродить интерес к играм и уничтожить массированный бетон.

Смело, радикально и, главное, просто.

Не знаю, как это перетряхнёт тактику и практику футбола, но уж, во всяком случае, полузащитники отсиживаться в обороне не будут. Атака станет прописной истиной для всех, кто изберёт себе тяжёлый крест хавбеков. Хотя, пожалуй, если это предложение будет принято, профессия полузащитника станет легче и заманчивее.

В начале пятидесятых годов в советском футболе появились два самых выдающихся полузащитника послевоенных сил - Александр Петров и Игорь Нетто.

Первый попал в столицу из рядов армейской команды уже в полном расцвете дарования и возраста. Другой во весь голос заявил о себе 19-летним юношей. Отсюда сроки их владычества: у первого всего пять лет, у второго целых пятнадцать.

В этом тандеме было всё: быстрота, отточенная техника, темперамент, решающее влияние на ход игры. И, наконец, поистине громадный диапазон действий. Кроме того, Петров был левшой и с левой ноги бил по чужим воротам нокаутирующим ударом.

После того как Александр Петров ушёл, у Игоря Нетто в сборной были талантливые напарники. Но никогда у этого великого футболиста не было столь великолепного по всем статьям партнёра, каким являлся Александр Петров в годы его расцвета. Не зря, видно, только ему и никому больше уступал Нетто своё коронное место левого полузащитника в сборной. Сам он передвигался на место правого хавбека, где играл с тем же блеском. Истинный спортсмен в жизни и на поле, он никогда не проявлял малодушия, никогда не симулировал, никогда не отказывался от игры.

Тренировки и режим Нетто могут служить образцом для каждого. Все памятные годы своей блестящей карьеры он был и остаётся патриотом родного клуба "Спартак". Эту команду он восемь раз провёл по кругу почёта после пяти побед в чемпионате СССР и трёх выигрышей Кубка. Его требовательность к себе позволила поставить рекорд спортивного долголетия. Нашу молодёжь нужно воспитывать именно на таких примерах. Пусть она знает, как закаляется сталь в футболе.

В футболе есть много приёмов для того, чтобы обыграть соперника. Обычно для этого от противника отрываются, выискивая пространство, где можно свободно распорядиться мячом.

Но редко, очень редко пустой участок поля можно найти на главном направлении. Основной проспект по центру поля всегда внимательно перекрыт вражеской обороной.

Поэтому атаки идут, как правило, окольными, а значит, более безопасными и лёгкими путями. Вот отчего мало забивают голов, вот почему болельщики часто вспоминают блаженные дни выступлений Григория Федотова, Всеволода Боброва и Игоря Нетто.

Удел большинства смело отвергали эти титаны. Не от противника, а на него. Не один на один, а вторжение с мячом в самую гущу чужой обороны., по самой прямой дороге к воротам. Вторжение неожиданное, сверхдерзостное и потому успешное.

Много таких красавцев голов забил Игорь Нетто. Чаще всего это бывали решающие, особо весомые мячи.

...Исчерпаны до дна возможности нападения, бесплодны тонкие по замыслу передачи. Неприступными кажутся всем и на трибунах и на поле чужие твердыни. И вдруг Игорь Нетто с мячом рвётся на приступ в одиночку. Обогнан первый, обыгран второй, обманут третий. Один глаз на мяч, другой на вратаря. Мгновение поймано. Удар. Гол. Ликование своих, столбняк у противников.

После такой вспышки умиротворённый Игорь торжественно шёл к центру поля. Взгляд его добрел, черты лица смягчались.

Только что, раз за разом питая мячом своих нападающих, он взрывался после каждой неиспользованной партнёрами передачи.

- Бараны! Бараны, когда научитесь?! - кричал он форвардам, лучшим в стране, имена которых котировались почти на одном уровне с его собственным,

Те не обижались. Они знали, что Игорь, как угодно возмущаясь, всё равно с примерным старанием будет снова гоняться за каждым мячом, ими упущенным. Будет опять и опять поправлять чужие ошибки.

Догонит, отнимет и опять пошлёт мяч в ноги своим партнёрам.

По национальности эстонец, Нетто всем обликом своим напоминает прибалтийца - высокий; стройный, с продолговатым лицом и голубыми глазами, всегда прямо смотрящими на собеседника.

Игорь умел быть принципиальным и справедливым. У него обо всём было собственное мнение, в привязанностях - постоянство. К футболу он относился как подвижник. В искусстве и музыке тяготел к серьёзному. На вопрос о причинах проигрыша обычно кратко отвечал:

- Много браку допустили. - И замолкал. После драки махать кулаками не любил. Но к следующей игре энергию копил и друзей по команде взбадривал.

Вот почему за пятнадцать лет его капитанства в "Спартаке", где Игорь тянул за двоих, команда, как правило, дважды подряд не проигрывала. В вопросах тактики Игорь придерживался взглядов трезвых и ясных. Фантазиями не обольщался. Предпочитал игру в мелкий перезвон, как именовались быстрые и точные передачи.

Но если этого не хватало для победы, то мог ударить и в большой вечевой колокол. Вот так, как выше сказано: единолично с гулом ворваться в чужую оборону, и каллиграфическое послание своего мастерства скрепить не только оригинальной подписью, но и гербовой печатью решающего гола.

По законам спорта появление выдающихся дарований всегда вызывает цепную реакцию: рядом обязательно возникают новые таланты. Так случилось в пятидесятых годах в футболе, когда за место правого полузащитника в сборной разгорелась упорная борьба. О левом речи нет: здесь неприступно, как пик-восьмитысячник, возвышался долгие годы Игорь Нетто.

Не раз я во время тренировок садился за сеткой ворот спиной к полю и на спор старался по звуку определить, кто из игроков нанёс удар.

Прослушивалась целая симфония. То мяч при полёте гудит, то издаёт свист, а то слегка подвывает. Разнохарактерны и звуки от соприкосновения мяча с ногой. Иногда это шлепок. Сразу догадываешься - удар нанесён внешней стороны ступни. А вот слышится лёгкий звон - не сомневайтесь, это бьют с прямого подъёма. Сила удара здесь такова, что воздух в мяче звенит. А вот мяч послан с пальцев. Чёткий щелчок - и даже сетка шелестит по-особенному. Если знаешь, кто и как бьёт, то шансов угадать бьющего много.

Юрия Войнова, в частности, распознать было легче других. Сначала звук треснувшего ореха, потом короткое жужжание мяча от сопротивления воздуха и наконец как бы вздох сетки. Говоришь оппоненту:

- Юрий!

Оглядываешься - он. Так чисто, сильно и аккуратно бил только этот полузащитник, связавший своё имя с командой киевского "Динамо". Но Войнов подмосковный уроженец. Первые футбольные шаги он сделал дома, в Подлипках. Затем - ленинградский "Зенит" и наконец столица Украины.

Игрок благородный, с достоинством. Никаких наружных всполохов. В душе - пожар, а внешне сдержан. В панику не впадал, суетню на поле презирал. Команда проигрывает - Юрий не хватается за голову. Побеждает - не подчёркивает радости, разве только чуть больше мяч в ногах потаскает.

Дебют Войнова в сборной состоялся в 1954 году в игре против венгров на московском стадионе "Динамо". Задача ему выпала титаническая: прикрыть Ференца Пушкаша, тогда мировую звезду. Новичок в грязь лицом не ударил. Счёт 1:1. Пушкаш выглядел не ахти как. В отчётах намекали, что у Войнова ещё оставались силы для атаки чужих ворот.

Потом высокий класс Юрий подтвердил уверенными играми в течении шести-семи лет. Было время, когда команда Киева как дирижёра слушалась своего правого полузащитника. Специально наигрывала комбинации, чтобы вывести на заключительный удар своего капитана. И зрители сначала слышали характерный щёлк и через мгновение видели мяч в воротах противника.

Сейчас атакующий правый хавбек Юрий Войнов - тренер украинских команд класса "А". Он ушёл из игроков точь-в-точь тогда, когда это следовало это сделать. В представлении своих почитателей Юрий поэтому навсегда останется молодым. Справедливо считать его вклад в успехи украинского футбола огромным.

После Войнова место правого хавбека прочно захватил Валерий Воронин, полузащитник иного направления, которое диктуется сползанием современного футбола к массированной обороне.

Это не значит, что Валерий не умеет поддержать нападение или забить гол. Когда надо, он это делает превосходно. Но центр поля не его стихия. Он не ткацкий челнок, беспрерывно ткущий прочные связи для взятия чужих ворот своими нападающими. Но, бесспорно, Валерий Воронине самобытен и талантлив.

Спортивные комментаторы и журналисты признали Валерия Воронина лучшим советским футболистом 1965 года. УЕФА включила его в состав сборной Европы в играх с Англией и Югославией. На VIII чемпионате мира 1966 года он был единственным из советских футболистов попавшим в символическую сборную мира.

Несмотря на обильную рекламу, Воронин долго был скромным и покладистым малым. Он умел мобилизовать партнёров на отыгрыш, если дела плохи, и призвать не расслабляться, если дела хороши. Мог и сам с темпераментным прилежанием потрудиться на поле для победы.

Пусть его техника не блещет виртуозностью, но зато в ней есть прочность и убедительность.

Весь облик Валерия внушает противникам страх. Хорошо сложенный, отшлифованный здоровьем и спортом, он подчёркнуто серьёзен на поле. Его суровый, сосредоточенный взгляд и непреклонность позы лишили привычной уверенности даже таких чародеев кожаного мяча, как португалец Эйсебио и венгр Альберт. В матчах советской сборной против Португалии и Венгрии на чемпионате мира в Англии Воронин персонально опекал именно этих асов. Опекал по-новому, на некотором расстоянии, а не примитивно, грудь в грудь. Он играл против них с редким достоинством, не разменивая себя целиком даже на этих лучших в мире бомбардиров. И советский футболист наглядно выиграл эти схватки. Психологически дрогнули оба чужих лидера. И португалец и венгр не рисковали индивидуально действовать против Воронина. Он не только лишил их обычной активности, но и свёл к минимуму диспетчерские обязанности своих противников.

Именно за эти игры торпедовец попал в элиту мирового футбола. Думается, что своей тактикой Валерий наглядно разрешил проблему зрелищно красивой персональной опеки на поле.

Воронину 30 лет. Он воспитанник московской футбольной школы. Валерий 17-летним юношей был принят в 1956 году в команду "Торпедо".

Таким образом, налицо ещё одна положительная черта характера - постоянство. Во многом его верность и патриотизм позволили автозаводской команде после ухода из её рядов в 1962 году целых шести игроков основного состава снова сцементировать коллектив, занять второе место в 1964 году, а в 1965 добиться звания чемпиона. Валерий Воронин возглавил тогда группу патриотов своего клуба, и потому его так уважали в кругах советского футбола.

Но слава - тяжкий груз, и Валерий не избежал срывов. Были дни, когда звон футбольного мяча он менял на другую музыку. Дружеские руки не раз возвращали его на верную дорогу. Сильному на футбольном поле не положено проявлять слабоволие в жизни.

Но дальше - больше, и весной 1968 года знаменитого хавбека изгоняют из сборной за систематическое нарушение режима. В "Комсомольской правде" появляется открытое письмо "Одумайся, Валерий!".

Его с переменным успехом пытается поставить на ноги родное "Торпедо", но этот процесс прерывает автомобильная катастрофа в мае 1968 года.

Со сломанными челюстями и левой ногой Воронин кочевал по больницам и собирался вернуться в большой футбол.

Допускаю, что воли и сил для этого благородного стремления у Валерия хватит, но неужели опять потребуется опека?

Думаю, что Воронину известно изречение Ф. Энгельса: "Добродетель, которая нуждается в постоянной охране, вряд ли стоит того, чтобы её охранять".

На год моложе Воронина украинец Иожеф Сабо. Этот полузащитник попроще в мастерстве, но очень надёжный, с отличным отбором мяча.

По национальности он венгр, родом из Закарпатья. Крепко скроенный, среднего роста футболист, с темпераментом несгибаемого воина. Футболистом он стал в Ужгороде, а затем был приглашён в лучшую украинскую команду - киевское "Динамо".

На мировом чемпионате в Англии он котировался прессой очень высоко.

Большой запас сил, ярость в борьбе и скорострельный уверенный удар с правой ноги делали Иожефа опасным противником. Обычно Сабо любит припугнуть своего подопечного. Сразу предлагает ему физические поединки. Такой метод помог киевлянину восторжествовать в играх с Италией и даже Венгрией. В полуфинале против команды ФРГ фортуна изменила нашему полузащитнику. В одной из схваток с Францем Беккенбауэром Иожеф неудачно пошёл на таран. В борьбе за мяч нога немца оказалась предусмотрительно приподнятой, и вся сила удара нашего игрока попала в подошву чужой бутсы.

Те, кто играл, знают, что это такое. Не только сразу вспухает подъём, но и ахилловы сухожилия обычно бывают повреждены. Сабо с грехом пополам до конца игры дохромал, но из дальнейших соревнований чемпионата выбыл. Только через месяц начал Иожеф восстанавливать свою форму в родной киевской команде и внёс свою лепту в её победы 1966 года.

Характер у Сабо упорный, ему палец в рот не клади. Очень остро он реагирует, если противнику удаётся его обыграть. Именно так он два года назад в запале сломал ногу правому крайнему московского "Торпедо" Владимиру Сидорову и был за это надолго исключён из футбола.

Сейчас страсти в динамовце поулеглись, но задирой на поле он пока ещё остаётся, хотя возраст - лучший лекарь от сумасбродства - должен излечить и Иожефа Сабо от лишнего жара.

Должен, но пока не излечил. Чрезмерные похвалы прессы и ряд забитых решающих мячей заразили Сабо "звёздной болезнью".

Высокомерие и зазнайство привело к тому, что самые авторитетные игроки национальной команды проголосовали за исключение И. Сабо из рядов сборной. Встал вопрос: имеет ли он право носить высокое звание заслуженного мастера спорта?

Всё это поубавило гонор и заставило более дисциплинированно вести себя на поле. Хочется верить, что конфликт не возобновится, дружное осуждение поступков этого большого игрока, по-видимому, пошло ему впрок.

Интересна судьба другого киевлянина - Андрея Бибы. Долго он играл нападающим. Чёткий удар и хорошая ориентировка создали ему славу хорошего дирижёра на поле.

Выше среднего роста. На эластичном шагу Биба возмещает отсутствие рывка быстрыми и точными передачами. Каждый сезон Андрей в своей команде киевского "Динамо" входил в тройку лучших бомбардиров и был, как говорится, на виду у тренеров сборной страны. Частенько появлялся он в составе олимпийской сборной, но дотянуться до уровня лучших национальных игроков так и не сумел. При подготовке к первенству мира 1966 года Андрей снова оказался в сонме избранных, однако испытания на агрессивность и выносливость не сдал.

Просматривали его теперь уже по рангу полузащитников. Биба не обнаруживал особого тяготения к тому, чтобы отбирать мяч. Как правило, он охотнее старался предугадать направление чужой атаки, чтобы сыграть на перехватах. Старшему тренеру сборной Морозову такой тактикой Биба явно не угодил.

О вкусах, как известно, не спорят. Наставник нашей сборной на первый план ставил не так качество, как количество работы на поле и пробойность.

Андрей не внушал тренеру доверия. Ясно видимое на глаз достоинство киевлянина - снабжать своё нападение хорошо подработанными мячами - не подходило Морозову, делавшему ставку на массированную оборону.

И вот в который раз киевлянин возвращается в украинскую столицу, а сборная едет в Англию.

Пролетели дни праздничного мирового чемпионата. В центре внимания снова оказалось всесоюзное первенство. И тут выяснилось, что киевские динамовцы, ведомые своим капитаном Андреем Бибой, далеко вырвались вперёд, отхватили золотые медали да ещё и Кубок впридачу.

Заслуги капитана в этом оказались настолько велики, что Андрею Бибе спортивные комментаторы советской прессы в конце года присвоили звание лучшего советского футболиста за 1966 год. На втором месте в этом опросе остались два кита: капитан сборной Альберт Шестернёв и лучший вратарь мира Лев Яшин.

Так самой главной звездой нашего футбола тогда оказался игрок, не защищавший честь сборной в Англии.

Налицо грубая ошибка. Чья же? Морозова, теперь уже бывшего старшего тренера сборной? Или пятидесяти пяти спортивных комментаторов, среди которых пять заслуженных мастеров спорта, также игравших когда-то в сборных?

Вывод прост: право на вкус не право на диктатуру. Ум хорошо, а два лучше. Недаром тренерский совет федерации футбола определил 33 лучших за 1966 год так, что среди первых одиннадцати оказалось только шесть из тех, кто выступал за основной состав в Англии. Сдаётся, что правильнее всего сборную составлять коллективно, пользуясь советами ведущих игроков.

Ведь теперь это люди с высшим образованием, искушённые в современной технике и тактике, прошедшие горнило мировых соревнований. Это не те футболисты, у которых когда-то было за плечами четыре-пять классов начальной школы.

Немало тогда ходило в спортивной среде рассказов о курьёзных ответах на экзаменах в Высшую школу тренеров умельцев кожаного мяча. Молодёжь слушает их сейчас и веселится.

Один из мастеров спорта на вопрос: "В каком обществе вы живёте?" - ответил дословно так:

- Я лично сейчас в "Локомотиве".

Знаменитого бомбардира спросили, кто написал "Евгения Онегина"?

- Александр Сергеевич Лермонтов!

Учитель просит:

- Напишите два в квадрате.

Потрясавший воображение стопер пишет цифру два и обводит её жирным квадратом.

- Да что вы задумались?! Смелее переносите! - говорит экзаменатор, видя, что слово не умещается на доске. Хавбек, знакомый всей Европе, берёт и переносит доску на другое место.

Всё это похоже на анекдот, а ведь было на самом деле. И на нашего брата-футболиста тень бросало. Теперь ничего похожего нет. Даже в дублирующие составы команд мастеров не берут юношей без среднего образования. Большинство основных игроков либо учатся в вузах, либо окончили их. Тренеру есть на кого опереться, есть с кем посоветоваться, есть кому доверить.

Я сам не так давно получил предметный урок за чрезмерное опекунство, хотя руководствовался похвальным стремлением повышать дисциплину.

...Пересаживаемся в Афинах в самолёт, идущий на Кипр. Напоминаю спартаковцам, чтобы каждый последил за погрузкой своего чемодана: надоело искать собственные вещи, засланные по ошибочным маршрутам. Чисто рефлекторно кидаю взгляд через иллюминатор на аэродром и вижу: на асфальте одиноко торчит чей-то чемодан. Обращаюсь к дежурному по команде Анатолию Ильину:

- Анатолий, будь другом, сбегай взгляни, кажется, опять кто-то из наших ротозеев чемодан проворонил.

Покладистый Ильин бежит, смотрит бирку, убеждается, что имущество наше, хватает, суёт в багажный люк и садится на своё место.

Я возмущён. Только что ведь внушал: последите!

- Чей? - спрашиваю.

- Николай Петрович, это недоразумение, тут носильщик виноват...

- Ну уж нет, - в воспитательных целях я хочу вывести на чистую воду халатного парня. - Не покрывай дружка. Вспомни: ты мне друг, а истина дороже.

Сражённый этой фразой, Анатолий в смущении произносит:

- Я не хотел говорить потому, что чемодан, Николай Петрович, ваш.

Всеобщее веселье. Я вынужден смеяться громче всех. Дружный смех всегда признак сплочённости. Особенно хорошо он действует в преддверии игры.

Странствовал "Спартак" по Индонезии в 1958 году. Страна встретила нас стойкой банной жарой, хотя прибыли мы туда самой ранней весной, в начале марта. Уже на аэродроме, во время приветственных речей, мучительно хотелось снять галстуки и пиджаки. Но этикет не позволял. Мало того, каждому из нас надели на шею громадные, ниже коленей, венки кило по десять весом. Пока добрались до гостиницы и укрылись в тени, похудели больше, чем в тяжёлой игре. До самого конца турне просьба "нас приглашают на приём, наденьте галстуки и пиджаки" звучала устрашающе. Отдыха от жары не было даже ночью. Температура не опускалась ниже 32-33 градусов никогда. Прибавлялось только заботы тщательно следить, как бы проклятая мошкара не пробилась через кроватный полог. Те, что были невнимательны, по утрам приходили на завтрак с распухшими от укусов лицами. В гостиницах, где пологи были из густой металлической сетки, беспокойств не случалось. Вентиляторы хорошо гнали через них воздух, дышалось легче и спалось нормально. Но в отелях поскромнее сетки оказывались из кисеи. Воздух через них не проникал, но щёлочки в таких покрывалах иногда устраивал. Беда, если неосторожным движением сам сдвинешь полог, да ещё крепко спишь! Мошкара сразу устремляется в мельчайшую дырочку. Пока опомнишься, физиономия на несколько дней пострадала. Лучшее средство - сразу под холодную воду. В каждом номере обычно большой чан наполнялся по утрам до краёв, и рядом всегда черпак величиной с ведро с длинной ручкой. Ребята десятки раз ежедневно обливались с головы до ног, благо полы везде плиточные со стоками для воды по углам.

Жара парализует не только приезжих. Местные жители сами днём сидят дома. Вся деловая жизнь в жару замирает. Магазины, учреждения работают с утра до полудня, затем на пять-шесть часов закрываются и возобновляют операции по вечерам.

Когда мы с нашей московской энергией и поспешностью устремлялись днём куда-нибудь по городу, пожилые индонезийцы из окон или раскрытых дверей предостерегающе показывали нам пальцами на солнце - нельзя, дескать, забывать об этом грозном боге. Умерьте пыл, вам здесь не благодатная по климату Москва! Мы это и сами чувствовали и потому не могли дождаться, когда вернёмся на родину, где можно будет согреваться от русского мороза горячим чаем и спать под одеялами.

Для отдыха от жары завезли нас в горы на высоту около двух километров. Там мы забыли о мошкаре, о бесконечной жажде, выспались и вдоволь накупались в бассейнах. Попытки позагорать на берегу Тихого океана обошлись многим дорого: на моих ногах и спине волдыри от солнечных ожогов квартировали дней десять; облегчение наступало только после многочисленных протираний спиртом. В довершении всех бед многие из нас не в шутку пострадали от местных блюд. Три-четыре человека попали в больницу, остальные отделались обмороками, рвотой и последующими промываниями желудка. Не знаю, как управлялись бы индонезийцы с нашими русским блинами, но мы больше к вяленому яванскому сырому мясу и жгучим специям не притрагивались.

Мы были в Индонезии больше месяца. Поехали по всей Яве, наведались в Медан на Суматру и наконец отправились в Макасар на острове Сулавеси для игры с чемпионом страны.

Прилетели в самый центр гражданской войны. Председатель футбольной федерации острова - сам командующий войсками.

Приготовили обед. Всё вроде в порядке. Местных блюд, наученные горьким опытом, мы уже не едим. Предпочитаем только европейскую кухню. Всё вкусно, но вот беда - хлеба мало, дали по местному обычаю двадцать пять граммов на брата!

Встали из-за стола, приступаем к переговорам о распорядке игр, экскурсий, отдыха. Наконец, командующий, не отходивший от нас, спрашивает, не надо ли что прибавить к меню.

- Побольше хлеба, - говорю я. - Мы привыкли к этому. Остальное отлично.

Переводчик объясняет. Вижу, командующий сразу энергично приказывает что-то одному из офицеров. Тот в стороне собирает целое совещание, считает с карандашом в руках. Наконец подходит и докладывает, что к ужину хлеба будет достаточно.

Днём осматривали город, стадион. Наш автобус сопровождают вооружённые автоматчики.

Наконец явились мы на ужин в нашу виллу. Смотрю, целый взвод топчется около кухни, где хозяйничают военные повара. Подали первое, а затем друг за другом с подносами в руках входят солдаты и ставят перед каждым из нас по ковриге белого горячего хлеба килограмма по два, по три каждый. Так определил наши аппетиты и потребности в хлебе с помощью подсчётов и карандаша старательный адъютант.

Мы так хорошо посмеялись, что одолели целых два хлеба - по триста граммов на каждого. И на другой день выиграли у чемпиона страны 5:0.

По ассоциации вспоминается другая "хлебо-булочная" история.

Осенью 1957 года мы гастролировали по Италии. Во Флоренции обыграли команду "Фиорентина" 4:1, после чего по приглашению этого же клуба поехали в Венецию, Мы катались на гондолах, заглянули на кинофестиваль, познакомились с "мисс Европой" - задумчивой итальянкой и с "мисс Америкой" - весёлой и курносенькой заокеанской кинозвездой. Обменялись автографами. Одним словом, провели день отлично.

На следующее утро сели в фешенебельный поезд-экспресс и помчались со скоростью 180 километров в час в Милан. Поезд этот состоит из пяти-шести вагонов, обставленных авиационными креслами. Вместо стен - толстые, прозрачные, как воздух, стекла. Обзор отличный. Рубка машиниста находится на крыше переднего вагона, горизонт беспрепятственно расстилается перед глазами пассажиров.

Экспресс, слегка вздрагивая на стрелках, за три часа домчал нас до Милана - центра итальянской промышленности.

Мы взяли свои чемоданы из специального вагона, где разместились налево - ресторан, направо - багажное отделение, и пошли через вокзальную площадь в громадный отель. Толпа репортёров, кино- и фотокорреспондентов сопутствовала нам, представители печати осведомлялись о наших намерениях в отношении чемпиона Италии "ФК Милан". Мы предусмотрительно расхваливали противника и говорили, что сами устали от только что завершившегося у нас сезона (матч потом закончился 3:3).

В тот же вечер газеты поместили фотоснимки, снабдив их жирными подписями:

"Советские футболисты, подчёркивая свою демократичность, демонстративно из самого дорого экспресса в Европе проследовали пешком в самый лучший отель Милана". В следующие дни они печатали наши снимки у Миланского собора, в театре "Ла Скала", на приёме в ратуше. "Мер знает теперь вкус русской водки и чёрной икры" - так написал свой отчёт один не в меру изобретательный журналист.

Команду "ФК Милан" содержит владелец больших итальянских кондитерских фабрик. На стадионе "Сен-Сир" он устроил нечто вроде современных эстрадных представлений на поле. Когда команды выстроились, раздалась музыка. Из тоннелей вышла гуськом команда кондитеров в традиционных белых накрахмаленных колпаках и куртках. У каждого в руках был большой шоколадный фигурный торт. Под весёлые звуки оркестра они вручили игрокам свои произведения и пожелали успеха в игре и аппетита после неё.

Куда девать подарки? Это не цветы, дамам на трибуны не бросишь... В ворота тоже не поместишь. Мяч мог смешать в кашу всё кондитерское искусство, несмотря на броню из картона.

Поэтому мы сложили это добро сзади тех скамеек, где устраивались руководители и запасные игроки. Матч окончился, торты в целости, но что с ними делать? Беречь до Москвы? С такими сувенирами в самолёте наплачешься. Тут кого-то осенило: вручить всё это шоколадно-кремовое великолепие массажисту. Итальянец с редким усердием проминал мышцы наших ребят. Видно было, что и привязался он к нам всей душой.

Торты притащили в раздевалку и торжественно вручили славному пожилому маэстро массажа. Он был растроган. Чувствовалось, что в самом деле обрадовался. Переводчик объяснил, что любой кондитерский магазин сейчас же со скидкой приобретёт это богатство...

Но как увезти коробки со стадиона? Сюда-то их доставили на специальной машине кондитерской фабрики. Вспомнили о тачке, до сих пор необходимой на каждом стадионе. Она оказалась под рукой. В неё очень удобно уместились все коробки, и радостный массажист повёз их домой, а за ним устремилась ребятня, одинаково на всей планете дожидающаяся выхода футболистов со стадиона. И разумеется, то же как во всём свете, тут как тут оказались и фоторепортёры. Один из снимков и воскресил в моей памяти эту забавную историю.

Кстати, газету с массажистом и тортами раздобыл мне у кого-то из спартаковцев не кто иной, как Галимзян Хусаинов, сам в те годы игравший ещё в "Крыльях Советов" в Куйбышеве. Он - страстный коллекционер и, зная, что я неравнодушен к оригинальным снимкам, сделал мне презент. Гонялись мы с ним за всякими журнальными и газетными снимками и на чемпионате мира в Англии.

В течении двух лет, предшествовавших чемпионату, спартаковец Галимзян Хусаинов в сборной постепенно и незаметно переквалифицировался из крайнего нападающего в полузащитника. В новой роли он некоторые матчи сыграл столь красочно, столь полезно, так оживил их зрелищно и тактически, что все это стали признавать не удачей, а откровением.

Галимзян - из славного племени маленьких гигантов. Алек Джемс в Англии, аргентинец Сивори в Италии, Пётр Дементьев, Владимир Степанов, Владимир Дёмин и Сергей Ильин в Советском Союзе - вот знаменитые футболисты, рост которых не достигал 165 сантиметров, а мастерство было огромным.

Широкоплечий Галимзян весит 64 килограмма при росте 163 сантиметра. Рельефный верх и крепкие ноги свидетельствуют о большом запасе силы и здоровья. В игре Галимзян неутомим. Когда-то в "Крыльях Советов" он играл правого инсайда и привык все девяносто минут беспрерывно гоняться за мячом от своих до чужих ворот и обратно.

Сейчас он проделывает в сборной и в "Спартаке" тот же колоссальный путь, не жалеет энергии и сил, "нащёлкивает на спидометре" те же километры, часто даже вопреки советам тренеров и собственным интересам.

Но трудолюбие, как известно, дело беспроигрышное. На любом поле, при всякой погоде, в самых трудных игровых ситуациях Галимзян являет пример стойкости, бодрости, воле к победе. Эти чудесные качества делают его любимцем тренеров, да и не их одних. Даже противники, которых он столь часто ставит в трудное положение, не позволяют себе в игре против него запрещённых приёмов. Покорённые вежливостью Галимзяна, они невольно отвечают ему тем же.

Когда Хусаинов почти окончательно обосновался в линии полузащиты, он был зачислен в новаторы. То есть в ряды тех, кто призван внезапно, как укол, забивать голы, а затем снова ретироваться во вторую линию атаки.

Его выносливость поражала, манера игры вызывала восторги зрителей, ангельский характер радовал друзей.

Все помнят сенсационный проигрыш итальянцев в 1963 году в Москве в игре на Кубок Европы. Советская сборная разбила тогда "Скуадру Адзуру" 2:0, и оба гола были подготовлены Хусаиновым. Галимзян неожиданно, из тылов, развив скорость, ополчался тогда против высокого Мальдини (№ 2) и развенчал защитника, считавшегося лучшим на континенте.

В Англии триумфа не получилось. Три причины не позволили этому сверхдобросовестному спортсмену выступить на "отлично".

Первое - он был явно утомлён физически; второе - его тянули ко дну, как вериги, обязанности персонального опекуна, которых он раньше никогда не нёс. Третье - у него оказались партнёрами игроки разностильные, найти общий язык с которыми он так и не сумел.

Обычно достаточно любого из трёх условий, чтобы выбить игрока из колеи. Зашатался, несмотря на свой опыт и особую преданность футболу, и Галимзян. Зашатался, споткнулся в первых играх, но всё-таки не упал.

Матчи против венгров и немцев он провёл на хорошем уровне, однако новых лавров в свой венок не вплёл.

Это обстоятельство охладило у Галимзяна желание окончательно стать полузащитником. Вернувшись в "Спартак", он пожелал занять своё коронное место на левом фланге нападения. Снова пришлось Хусаинову набираться прежней психологии нападающего, а вместе с тем восстанавливать кое в чём утраченные приёмы бомбардира.

В жизни Хусаинов серьёзен не по летам. Долгие годы после гибели отца в Великую Отечественную войну он был единственным кормильцем у двух младших братьев и матери. Заботы и нужда - хорошие тренеры. Они закалили Галимзяна, и он найдёт опять своё место в команде.

Не исключено, что он снова попробует силы в полузащите. Он может удовлетворить таким новым требованиям к хавбекам, как выносливость, быстрота, техника, длинный точный пас, неотразимый завершающий удар, тончайший учёт времени. Одним словом, приблизиться к эталону современных хавбеков - англичанину Роберту Чарльтону и нашему Игорю Нетто.

Нет нужды добавлять, что каждый полузащитник, претендующий на место в сборной, должен обладать ещё и эрудицией повыше, чем у других игроков, потому что хавбек должен уметь делать всё. Правда, по канонам тактики он вроде не обязан забивать решающих голов и спасать свои ворота от смертельной опасности. Первое для него неизмеримо труднее, чем для нападающего, а второе куда менее доступно, чем защитнику. Но он хавбек, и обязанности его всеобъемлющи. Может быть, именно поэтому блистательных вершин в этом труднейшем футбольном амплуа добиваются редкие футболисты. Во всяком случае, знаменитые хавбеки - явление куда более редкон, чем знаменитые форварды.

Не красивый, впечатляющий гол или эффектно ликвидированная опасность делают полузащитника популярным. Он завоёвывает славу таким мастерством, которое в конце концов не может остаться не замеченным любым зрителем. Вот почему, как правило, полузащитники могут играть с успехом на любом месте в команде, а заменить их - нападающим или защитникам - всегда крайне трудно. У одних не хватает на это мастерства, у других - выносливости, у третьих - умения отобрать мяч.

Полузащитников важно угадать и подготовить действительно лучших. Сильные хавбеки - сильная команда.

НАПАДАЮЩИЕ

Первый шаг. Кульминация и смысл игры. Профессор. Собственные знаменитости. Семейные кланы. Лихие пристяжные. Чародей. Апостолы дубль-ве. Григорий Федотов. Импровизатор. Художник. Форварды текущего десятилетия.

Едет, едет царь немецкий,

Едет к русскому царю

- переиначенные слова солдатской частушки неотступно, в такт перестуку вагонных колёс, сверлят мозг, хотя думаю я совсем о другом:

Не спится на жёсткой лавке, а ведь послезавтра моя первая игра в составе сборной Москвы против непобедимого Петрограда, Ворочаюсь. Это замечает руководитель делегации Николай Александрович Гюбиев.

- Николай, почему не спите?

- Живот болит, - безбожно вру я. Признаться, что волнуюсь перед игрой, выше моих сил. Так хочется выглядеть суровым мужчиной, этаким футбольным волком в 20 лет. А мне было чуть больше в ту августовскую ночь 1922 года.

Николай Александрович обеспокоен. Я его выдвиженец. Он усердно ратовал, чтобы именно меня включили в сборную взамен маститого Сергея Чеснокова. Он что-то бормочет себе под нос, находит в чемодане порошки и преподносит мне.

Припёртый к стенке, я глотаю неведомое лекарство. За первым наказанием следует второе - через полчаса возмущённый желудок, не знавший никаких медикаментов, действительно начинает болеть. Я терзаюсь: что это мне подсунул Николай Александрович? Ведь он не врач, а заведующий отделом дамского платья в бывшем магазине Мюр и Мерилиз, первоклассный модельер. До революции он для этой фирмы закупал в Париже новинки женской моды.

Гюбиев - фанатик футбола, по заслугам выбранный заместителем председателя Московской футбольной лиги. Он же, в общественном порядке, председатель Замоскворецкого клуба спорта, на содержание которого жертвует львиную долю своего большого заработка.

Красивый, всегда изысканно одетый, судя по фамилии азербайджанец, Гюбиев пользовался у футболистов особой популярностью. О нём рассказывали немало забавных историй. На заседании лиги его как-то спросили, верно ли, что из команды ЗКС уходит любимый москвичами Константин Блинков? Николай Александрович на полном серьёзе ответил:

- Я говорил с его женой. Она заявила: "Мы будем играть в ЗКС".

Экспансивность свою Николай Александрович не скрывал. Он знал, что на играх сотни глаз следят и за ним. Но когда своя команда проигрывала, случалось, швырял о землю карманные часы.

Кристальной души человек, он верил очередным футбольным уткам: о мифических переходах футболистов, о пристрастных судьях, о том, что соперники всячески хотят насолить ЗКС.

Любил угощать дома чаем даже чужих игроков. К столу подавалось превосходное варенье, на которое была мастерица его бездетная супруга Амалия Карловна, хлопотунья-немка. Великолепие её творений я могу засвидетельствовать лично, потому что не раз попадал за стол к ней благодаря любезности хозяина дома. Жил он по соседству с катком Патриаршие пруды, где мы зимой дневали и ночевали.

Гюбиев был одним из тех милых меценатов, заботами которых рос и развивался столичный футбол. Неисправимый оптимист, Гюбиев вёз сборную Москвы в Петроград, твёрдо веря в победу, хотя в нашем составе отсутствовали такие звёзды, как вратарь Николай Соколов, защитник Василий Лапшин, полузащитник Павел Ноготков и сам Фёдор Селин. Эти четверо из ЗКС не поехали по разным причинам: Соколов получил травму, Лапшин был дисквалифицирован, а остальные двое не явились к поезду из солидарности, так как считали наказание несправедливым.

Неявка таких тузов расстроила нас, но Гюбиев громко утверждал, что питерцы не победят.

Долго ещё мысли о предстоящем матче гнали от меня сон. Наш руководитель явно размышлял на ту же тему, вооружившись карандашом. Я заснул первым и раскрыл глаза, когда поезд подходил к перрону. По доброй традиции вся петроградская сборная встречала нас на вокзале. Руководители здоровались с Гюбиевым, а игроки с любопытством рассматривали новых для них молодых футболистов московской сборной.

Я с юношеского возраста знал тогдашних столпов питерского футбола. Вот стоят Батырев, Бутусов, Григорьев, Гостев и другие. Они оглядывают наши ряды. Находят всеобщего любимца Павла Канунникова, известных им Казимира Малахова и Константина Блинкова. Но где же остальные корифеи? Мы, новички, заметно не в счёт.

- А что, Фёдор не проснулся, что ли? - балагурит Павел Батырев.

- Евграфыч! Верно ещё гимнастикой в вагоне занят? - вторит Пётр Григорьев.

- Их нет, и, представьте, это не столь важно, - как всегда без обиняков объявляет Гюбиев. Сделав жест рукой в нашу сторону, он добавляет так, чтобы мы слышали: - Москва сегодня опирается на молодёжь.

Я гляжу во все глаза на брызжущих здоровьем опытных ленинградцев и думаю, подталкивая моего близкого друга Виктора Прокофьева: "Неужели мы с ним сумеем взломать знаменитую питерскую оборону?"

Вокруг толпа болельщиков. Кто-то острит:

- А где здесь жертва Жоржа Филиппова?

Я краснею. Речь идёт обо мне. Мне, правому краю, предстоит единоборство с прославленным левым хавбеком Петрограда. Я сразу узнал его по недоразвитой руке.

Но вот церемония встречи окончена. Обе команды, дружески подтрунивания друг над другом, идут через дорогу на завтрак в Знаменскую гостиницу. Настроение у хозяев отличное: ещё бы, у москвичей явно не боевой состав!

В Петроград я тогда попал в первый раз, но его красоты изучил значительно позже. В тот приезд матч на стадионе "Унитас" гвоздём сидел в голове. Сложился он сверх драматично. Вначале Петроград повёл 2:0, и разгром молодой Москвы казался фактом. Но тут я как в угаре прорвался по флангу, обошёл всех знаменитостей и забил Петрограду первый гол, сделавший мне имя.

Почувствовав себе цену, форварды Москвы один за другим провели ещё два гола (Исаков и Прокофьев). Петроградские болельщики приумолкли. С трибун слышался только задорный голос Гюбиева.

И вот тогда на помощь пришёл местный судья. Пенальти, но Батырев бьёт мимо. Страсти разгораются, из-за травмы покидает поле центрхавбек Андрей Лепорский. Москва остаётся вдесятером. Всеми правдами и неправдами в наши ворота попадают два мяча. В итоге почётный, но проигрыш 3:4.

Взбешённый, но не потерявший своего лоска московский руководитель входит в судейскую и торжественно заявляет:

- Так судить может только подлец!

За эту фразу, брошенную в запальчивости, Гюбиев потом был примерно наказан. Московская футбольная лига принесла официальное извинение за своего представителя, и Н. А. Гюбиева больше в Петроград уже никогда не направляли.

Я умышленно не называю фамилию судьи. Он жив-здоров и пребывает теперь в Москве. Прошло 45 лет, но мы оба помним этот матч и его результат. Как-то я подсунул ему свой альбом с отчётом об игре, напечатанном в Москве. Он понял, улыбнулся и через неделю показал мне пожелтевшие вырезки о том же из петроградских газет. День и ночь. В одном отчёте - судья джентльмен и непогрешим; в другом наглец и шулер. К моему удовольствию, в обеих газетах меня хвалили.

Обратно мы, дебютанты, уезжали в приподнятом настроении. Экзамен на зрелость был сдан. Петроградские игроки нас провожали. Я был горд, так как прощался уже за руку с теми, кто недавно казался мне недосягаемыми идолами.

Дома младшим братьям - Александру, Андрею и 13-летнему Петру - я подчёркнуто называл Батырева - Павлом, а Бутусова - Михаилом. Ребята смотрели мне в рот и готовы были говорить "вы".

- Жаль, что Москва была не вся. Никогда бы Питеру не отыграться, - с апломбом утверждал я.

Разрушать всегда легче, чем созидать. Когда приходится очень туго, защитник может выбить мяч куда угодно. А если он заставит нападающего двигаться чуть в сторону от ворот, то сразу сорвёт остроту атаки.

Куда сложнее задачи форвардов. Им нужно обыграть противника, не теряя контроля над мячом, и нанести завершающий удар либо точно отпасовать партнёру.

Тренеру легче организовать в команде оборону, чем добиться взаимопонимания в линии нападения. Проще посоветовать, как отражать чужие атаки, чем давать рецепты, как забивать голы. Это самое главное и самое трудное в футболе.

Размышляя об играх, мы прежде всего вспоминаем результат, то есть голы, а следовательно, тех, кто их забивал. Это и понятно: мяч в воротах - кульминация и смысл игры. Голы и прославленные их творцы всегда памятны любителям футбола. И если в обороне главным справедливо считают вратаря, то в нападении - центрфорварда. Лидер, бомбардир, таран, танк - вот сравнения, которые сопутствуют игрокам под № 9. Здесь обычно лучший из форвардов, как сильнейший бегун, всегда на последнем этапе.

Территория, на которой действует центральный нападающий, позволяет ему особенно опасно угрожать чужим воротам. Именно отсюда наиболее удобно их обстреливать, ставить вратаря в самое трудное положение. Понятно поэтому, что тренеры всегда предпочитают сильнейшего нападающего держать в центре, где его мастерство можно особенно часто использовать для заключительных аккордов. Известно, что как бы хороши ни были крайние нападающие, они выходят на чужие ворота всегда под острым углом. А такие угрозы вратари ликвидируют легко. Не случайно по забитым голам в лауреаты сезона почти всегда попадает "девятка". Отсюда и громкая популярность центрфорвардов: ведь именно эти игроки часто решают судьбу многих узловых встреч.

Особенно важна была роль центрального нападающего в годы, когда господствовали системы пять в линию и дубль-ве. Смена мест у нападающих тогда практиковалась редко, и № 9 незыблемо занимал наиболее удобную позицию против чужих ворот. Игрок этот был дамокловым мечом, занесённым над вражеским вратарём. Правда, каждый из этих мечей разил по-своему, в зависимости от дарования, сложения и черт характера. Но, безусловно, манера игры "девятки" задавала тон всему нападению и во многом влияла на тактику команды.

В 1918 году я был свидетелем, как сборная Москвы со счётом 9:1 разгромила сборную Петрограда. Начал разгром центральный нападающий Михаил Денисов, послав первый мяч в сетку гостей с двадцати метров своим знаменитым шутом с левой ноги. Этот первый потрясший моё юношеское воображение центрфорвард не был стратегом или, как теперь говорят, диспетчером. Но зато всё, что доставляли ему партнёры по нападению, он старался обязательно послать в чужие ворота. Он заражал своей энергией соседей, среди которых в том матче блистали и два таких бриллианта, как инсайды Павел Канунников и Николай Троицкий, и два отличных крайних из Орехово-Зуева - Алексей Шапошников и Вячеслав Перницкий.

Крупный, сажень в плечах, Денисов до сих пор вызывает у меня при встречах с ним, 70-летним, чувство восхищения, весьма похожее на то, которое я испытал много лет назад, глядя на его мощь, решительность и удаль.

Очень похож был с Денисовым в бойцовских качествах и ленинградский центр нападения Модест Колотушкин. Двухметровый гигант был грозой для московских сборных и в футболе и в хоккее с мячом. У него не было той поддержки с флангов, которую всё время ощущал в своей команде Денисов. Поэтому Колотушкин часто воевал в одиночку, действуя на чужой штрафной площадке как танк. Глядя на этого красавца с длинными чёрными волосами - ну хоть сейчас он мог бы заменить пловца Вейсмюллера в роли Тарзана, - никто бы не подумал, что по профессии он был музыкант. Что его братья, такие же высокие и элегантные, бурно поддерживающие младшего с трибун, составляют вместе с ним один из лучших струнных квартетов северной столицы.

В те времена все сходились на том, что заменить Денисова и Колотушкина в молодом советском футболе в состоянии только игроки таких же выдающихся физических достоинств. Но оказалось, что новая, ещё более яркая звезда в центре нападения была из другого минерала. Среднего роста, но крепкий, как орех, и на редкость выносливый, 18-летний нападающий Замоскворецкого клуба спорта Пётр Исаков с первых шагов в футболе начал вызывать удивление своей расчётливой и техничной игрой. Он не родился с этими качествами. Исаков приобрёл их благодаря исключительному упорству и трудолюбию с мальчишеских лет.

Особенно расцвело творчество этого яркого игрока в команде "Красная Пресня". Здесь он с 1925 года возглавлял пятёрку нападения - Н. Старостин, П. Артемьев, П. Исаков, П. Канунников и В. Прокофьев, выступающую в полном составе за сборную Москвы и Советского Союза. Десять лет Исаков водил нас в бой, совершенно перестроив наше представление о тактике центрфорварда.

Именно Исакову удалось создать схему "вогнутая дуга", при которой сам он играл несколько сзади своих четырёх партнёров, снабжая их мячами и успевая к чужим воротам на заключительные аккорды комбинаций и атак. Природный талант аналитика, тонко чувствующего и предугадывающего игровые ситуации и смены событий, дополнялся у Исакова мягкой техникой, отличными ударами с обеих ног и тем "чувством передач", которые обеспечивали ему особое признание даже у таких знаменитых соратников как Селин, Батырев, Канунников, Бутусов и другие.

Это они присвоили скромнейшему Петру Ефимовичу звание "профессор", считая, впрочем, что его блестящие "исследования и диссертации" на футбольном поле достойны ранга академика. Носил Исаков и ещё одно почётное имя в нашем узком кругу. Частенько звали мы его "Маратом" - за непримиримость к врагам футбола, к игрокам, много думающим о своей персоне и о собственных удовольствиях.

Сам "профессор" до конца оставался истинным подвижником футбола, и многие из известнейших игроков того времени обязаны своими достижениями влиянию П. Е. Исакова.

После того как Исаков оставил футбольное поле, он до самой кончины (1961 г.) работал тренером в московском "Спартаке", воспитывал юных футболистов для команды, с которой связана была вся его жизнь.

И всё-таки не место центра нападения было в те годы особенно притягательным и модным. Каждый из молодых футболистов мечтал тогда сыграть левого инсайда - вероятно, потому, что на этом месте сверкал всеобщий любимец Павел Канунников из команды "Красная Пресня". Я считал его своим земляком - я тоже родился у Пресненской заставы и с мальчишеских лет восхищался всем, что делал Канунников, подражал не только его приёмам на поле, но и каждому его жесту или поступку в жизни.

Павел был вторым по возрасту сыном в семье рабочего Александра Ивановича Канунникова, страстного любителя футбола, которых на Пресне всегда было много.

Я первый раз увидел Павла уже в расцвете его славы, хотя ему шёл всего лишь двадцатый (!) год. Он покорял зрителей разнообразием своего таланта. Быстрый, сильный и ловкий, Канунников показывал такие финты и удары, которые и у теперешнего зрителя, всё повидавшего и избалованного, вызвали бы восхищение. При разгроме петроградской сборной в 1918 году Павел четыре раза посылал мяч в чужие ворота.

Правда, тогда была пора, благоприятная для форвардов. Против пяти нападающих действовали два защитника и три полузащитника. Никаких уплотнённых оборон и персональных опек изобретено ещё не было. В этой ситуации Канунников из-за своего технического превосходства чувствовал себя как рыба в воде.

Великолепный дриблёр на могучих ногах - его бёдра сравнивали с брюками галифе, - Павел при нужде умел в одиночку обыграть чужую защиту. Я иногда приходил к выводу, что самостоятельно забивать голы ему первое время было легче, чем учить уму-разуму соратников. Только когда мы повзрослели в летах и мастерстве, наш превосходный коллега стал считать выгодным играть коллективно. Любой левый край получал удовольствие от игры с ним. Ничуть не хуже участвовал Павел и в комбинациях центровой тройки.

В защитных делах команды Павел, как большинство нападающих того времени, участия не принимал. Его стихией была атака, и возвращение на свою половину поля представлялось ему актом, подрывающим достоинство форварда.

Такую же позицию через двадцать лет демонстрировал на поле Всеволод Бобров, психология и игровые качества которого во многом напоминали мне Канунникова.

Долгое время Павел зимой активно спортом не занимался. С ноября по апрель он лишь слегка похаживал на лыжах и копил энергию для футбольных баталий к маю. Естественно, вместе с энергией набирался и жирок. В молодые годы неопасный, а затем всё более нежелательный. Поэтому, возможно, и случилась беда. Осенью 1927 года сборная Союза возвращалась из зарубежного турне. В Риге в товарищеском матче Павел был сбит и неудачно упал на вытянутую руку. То, что выдерживали могучие ноги, оказалось не под силу плечевому суставу - он выпал с разрывом сумки. Бандаж, операция в Германии, опять бандаж - вот путь, стоически проделанный кумиром Москвы в конце своей карьеры. Перетянутая ремнями бандажа грудь, закованное в кожу плечо - и всё-таки эффективная игра до начала тридцатых годов.

Сейчас Павел Александрович Канунников - персональный пенсионер, и его голос часто слышится в спорах о футболе.

По-иному выглядел на поле другой великий мастер - ленинградец Михаил Бутусов. Горячий, страстный, экспансивный, он бурно реагировал на все перипетии борьбы. У него была своеобразная техника. Мяч послушно вертелся перед ним не только на земле, но и на метровой высоте. Подбросы, перекидки, игра грудью - всем этим, тогда новым, он владел в совершенстве. Мощный удар завершал, как дальнобойная пушка, вооружение этого танка.

Неистощимое трудолюбие позволяло ему в молодые годы работать за двоих на всех участках поля. Прирождённый вожак, он беспрерывно находился в гуще футбольных и хоккейных сражений, носился по полю из конца в конец, расточал замечания своим игрокам, чужим и даже судьям. Всё было верно, остро, но малоприятно. Бутусов не просил - он требовал, чутко улавливая малейшие колебания в стратегии игры. Он не удовлетворялся ролью аса, как это было у Канунникова. Михаил руководил и всегда тащил партнёров к победе.

Бутусов не считал зазорным участвовать в обороне. Уже тогда он был прообразом того нападающего, который нужен футболу сегодня. В 38 лет выступал в сборной Ленинграда и забивал голы, обеспечивавшие его команде победы.

Казалось так будет продолжаться ещё и ещё. Ленинградец на редкость счастливо избежал повреждений. Всё было сохранено в целости, кроме окружности талии. Собственный вес катастрофически рос, именно он приблизил закат этого футбольного светила.

И всё же этот дивный футболист поставил рекорд долголетия: в линии нападения он проиграл с неиссякаемой пользой для команды двадцать лет!

В могучем ансамбле ленинградцев Бутусов был феноменальным басом. Уход его сразу отразился на исполнительском уровне коллектива. Равноценной замены для "басовых партий" у ленинградцев не нашлось до сих пор.

До самой своей смерти в 1963 году Михаил Павлович Бутусов успешно работал как тренер.

В Москве правый инсайд был помоложе. Мой ровесник и одноклубник Пётр Артемьев начал играть на левом краю нападения. Воспитанный старшим братом Иваном, Пётр принёс в футбол все замечательные черты характера своей семьи. Упорный и неутомимый, мужественный и до конца уверенный в собственных силах, этот нападающий был образцом для московской молодёжи. В 1923 году он перешёл на место правого полусреднего и блестяще справлялся со своей ролью в течении многих лет.

Природный левша, он владел неожиданным финтом внутрь поля и мог, выражаясь футбольным языком, "скрутить троих на пятачке". За мелкий, бисерный бег, очень напоминающий работу ногами велогонщика-спринтера, все болельщики любовно звали его за глаза "Велосипед".

Однако главной добродетелью моего друга, с которым я рядом проиграл целых десять лет, был замечательный характер и полное отсутствие спортивного эгоизма. Он никогда не чурался черновой работы на поле, никогда не думал о своей персоне. Сделав всё самое сложное, он охотно предоставлял партнёру воспользоваться его трудами.

Мало того, вера в победу не покидала его в самых безнадёжных, казалось, положениях, он никогда никого на поле не упрекал, а только бесконечно поддерживал и ободрял, хотя темперамент у него горячий.

Были в те годы и другие колоритные инсайды - Александр Шпаковский в Харькове, Александр Штрауб в Одессе, Николай Троицкий и Владимир Блинков в Москве. Они не позволяли почить на лаврах ни Канунникову, ни Бутусову.

Коренастый, рыжеватый, среднего роста харьковчанин Шпаковский играл по-кошачьи вкрадчиво-мягко, избегал физических столкновений, но умел всегда оказаться в нужном месте и успешно завершить самый сложный манёвр.

Быстрая реакция и особая игровая смекалка позволяла ему неожиданно и хитро сбивать с толку чужую защиту. Он был очень приятным и терпеливым партнёром. Это я знаю по собственному опыту, так как часто вместе со Шпаковским составлял тогда правое крыло нападения советской сборной.

Харьковчанин отлично маневрировал по фронту и одинаково сильно играл на любом месте в центровой тройке, что позволяло ему при необходимости успешно заменять каждого из великого трио двадцатых годов - Бутусов - Исаков - Канунников.

Иными достоинствами славился другой известный тогда украинец - Александр Штрауб из Одессы. Блондин, худощавый, стремительный на поле, в жизни он был нашим общим любимцем за скромность, молчаливость и какую-то чуть грустную мечтательность, резко выделявшую его из большинства весельчаков и балагуров нашей сборной.

Однако в игре Штрауб преображался. Он очень напоминал этим Селина. Глаза одессита загорались, он действовал с настоящим упоением, не обращая внимания даже на откровенные грубости защитников, когда те, отчаявшись его удержать, пускали в ход последнее средство.

Играл Штрауб в очень высоком темпе, много забивал. Несмотря на высокий рост, бежал мелко, хорошо срывался с места. Пятнадцать лет спустя на него было очень похож по манере игры московский динамовец Василий Карцев.

В своей команде "Канатчики" Александр Штрауб играл инсайда, в сборной он иногда с успехом выступал на правом краю, вытесняя таким образом Петра Григорьева или меня.

Молодцами были полусредние и в Москве, уже тогда начинавшей задавать победный тон своим нападением.

Ещё в начале двадцатых годов прославился правый инсайд сборной столицы новогиреевец Николай Троицкий. Он учился в духовной семинарии и потому получил у зрителей кличку Поп. Кстати, в розыгрыше кубка учебных заведений команда семинарии успешно состязалась за первое место. Будущие духовные пастыри неохотно расставались с мирскими забавами. Неподходящ для утешения близких оказался и характер Николая. Карьера этого впечатлительного игрока была неожиданно прервана из-за пожизненной дисквалификации за удар, который он нанёс судье в раздевалке по окончании матча. Только через несколько лет Троицкий был прощён, и это позволило ему сыграть один из последних своих матчей - за сборную Москвы против Украины в финале Спартакиады народов СССР 1928 года и забить тот единственный гол, который принёс столице звание чемпиона по футболу.

Владимир Блинков, умница и закопёрщик, воспитанник клуба ЗКС, сначала тоже играл на левом краю в "Красной Пресне". Потом был в команде "Серп и Молот", а в 1928 году появился в центровой тройке сборной вместе с Исаковым и Троицким (Канунников и П. Артемьев были серьёзно травмированы).

Фанатик, подобно всем нам, Владимир Блинков был интереснейшим, остромыслящим игроком. Повреждённая коленка заставляла его осторожничать, а пыл страстного нападающего толкал на самые рискованные стычки. Его игра поэтому шла яркими вспышками. Хлёсткий разновидный удар дополнял мастерство этого острого футболиста,

Что-то мудро-львиное было во внешнем облике этого широкоплечего блондина с крупными чертами лица и небольшими серыми глазами. Мгновенная реакция, с которой он бил по воротам или отдавал мяч, ставила его в ряды наиболее опасных противников и наиболее желательных партнёров.

Подобно своему старшему брату Константину, Володя непревзойдённо владел ударом с носка. Заказывал себе специальные бутсы с широким тупым мысом. Многих вратарей заставали врасплох его неожиданные тырчки по мячу. Ударить так по неподвижному мячу и то не просто, но катящийся или прыгающий мяч поймать на мощный удар носком дело архитрудное. Жаль, что этот приём неоправданно зачах. В Вене в игре против рабочей команды Австрии Блинков принес победу Москве именно таким непостижимым ударом с двадцати пяти метров в верхний угол ворот. Полные трибуны стадиона "Рапид" долго сотрясались от восторгов зрителей. "Это была визитная карточка советского футбола, - писала на другой день венская газета об ударе Блинкова, - того футбола, который мы увидели впервые, так же, пожалуй, как и впервые увидели удары, удавшиеся в матче Блинкову и в тренировке Рущинскому".

Всё течёт, всё изменяется. Покорный общему закону, переменился и футбол. В целом - к лучшему, как и вся наша жизнь. Но кое-что не грех занять и у прошлого.

Нет-нет да и заметно сейчас ослабление энтузиазма у молодых футболистов. А бывает, что и единства нет в команде. Тут уж не жди монолитной игры! Без дружбы не будет и успехов.

Жаль, что теперь стали редки братские, в прямом смысле слова, узы в командах.

На первенстве мира в 1966 году родные братья были только в сборной Англии, выигравшей звание чемпиона, Джон и Роберт Чарльтоны очень цементировали победоносный британский ансамбль.

В советской высшей группе А из всех девятнадцати команд лишь в одной - "Торпедо" Кутаиси оказались в 1966 году два родных брата - молодые Гиви и Леван Нодия. По иронии судьбы они претендуют на одно и то же место в основном составе, то есть заменяют друг друга на левом краю нападения.

Однофамильцы встречаются чаще, но я речь веду о семейных кланах. Три-четыре десятка лет назад таких было хоть отбавляй. В первые годы в клубе "Красная Пресня" помимо нас, четырёх Старостиных, подвизались четверо братьев Канунниковых - Александр, Павел, Анатолий и Николай. Правда, старший к футболу был равнодушен и увлекался беговыми коньками и лёгкой атлетикой, четверо Мошаровых - Иван, Павел, Фёдор и Александр; четверо Козловых - Борис, Александр, Виктор и Григорий Иванович. Младший, Григорий, чемпион страны по велосипеду, добрался и в футболе до первой команды. К этому квартету Козловых добавились две пары других Козловых, тоже родных братьев. Александр и Алексей Васильевичи играли хавбеков. Алексей и Василий Ивановичи - известные вратари основного состава.

Однако рекордсменом среди футбольных семей были пять братьев Артемьевых - Иван, Пётр, Тимофей, Георгий и Сергей, квартира которых у Пресненской заставы была в 1921 году подлинным штабом районного футбола.

Иван Тимофеевич, инициатор и главный организатор нашего клуба, фанатик футбола, выше всего ставил в спорте боевой дух. Он своим упорством и горением спаял всех нас воедино на долгие годы. И года два назад появление 70-летнего Ивана Тимофеевича Артемьева среди спартаковцев вызвало неподдельную радость.

В 1923 году, когда "Красная Пресня" уже стояла на сильных ногах, Иван Тимофеевич принял самое деятельное участие в организации "Динамо", куда и перешёл, оставив братьев своему первому детищу - "Пресне". Последним представителем этой славной семьи был в большом советском футболе известный полузащитник Виталий Артемьев ("Локомотив"), сын Сергея, выступавшего в "Спартаке" до самой Отечественной войны.

Играли в наших пресненских командах ещё и три брата Виноградовых - Виктор, Александр и Андрей, трое Гудовых - Филипп, Николай и Сергей.

Когда команда стала называться "Спартак", в её рядах появились четверо братьев Степановых - Николай, Сергей, Борис и Владимир, тот самый Владимир, который потом прогремел и на европейских стадионах.

Молва пыталась превратить в братьев однофамильцев Соколовых - Виктора, Алексея, Василия и Бориса. К нам шли письма с вопросами: кто старше, кто моложе и почему они не похожи внешне?

Через десять лет и у нас осталось из действующих футболистов только двое братьев - близнецы Борис и Евгений Майоровы. Теперь они известные хоккеисты.

Были в прежние годы семейные кланы и в других московских клубах. В рядах команды, именуемой сейчас "Торпедо", выступали защитники братья Андрей, Сергей и Василий Поляковы, а затем Георгий, Виктор и Василий Жарковы. В "Локомотиве" в нападении действовали Михаил, Иван и Серафим Загрядские.

Много было известных братских пар. Константин и Владимир Блинковы, Александр и Виктор Пономарёвы, два вратаря - Михаил и Сергей Леоновы. В замешательство приводили зрителей близнецы заслуженные мастера спорта Борис и Виталий Аркадьевы. Распознать их в жизни и на поле могли только самые близкие люди.

В Петрограде ещё раньше, чем в Москве, многие клубы строили своё могущество на мастерстве родных братьев. В "Унитасе" всё держалось на четырёх Бутусовых - Кирилле, Василии, Михаиле и Павле. Старший заправлял клубом, Василий возглавлял нападение сборной России на Олимпиаде 1912 года в Стокгольме; о Михаиле - красе и гордости нашего футбола - здесь уже было сказано, а младший - Павел впоследствии приобрёл репутацию одного из самых азартных футболистов.

"Коломяги" были славны братьями Всеволодом, Петром и Георгием Филипповыми. Трое Шелагиных - Борис, Василий и Евгений - полтора десятка лет играли форвардов в команде "Зенит".

Чуть позднее ленинградский футбол прогремел несравненными Петром и Николаем Дементьевыми. Немногие знают, что их старшие братья - Иван и Александр - тоже отменные футболисты. Тогда же подвизались там Константин и Владимир Лемешевы. Прославились на всю страну братья-харьковчане Владимир, Константин и Николай Фомины. В Одессе по праву гордились двумя Штраубами - Александром и Рудольфом. Да и в других городах старые болельщики обязательно назовут вам имена братьев, оставивших о себе память в футболе.

Но чаще всего это будут экскурсы в прошлое. Сейчас исчезают семейные футбольные созвездия. В столице после братьев Коршуновых Сергея и Анатолия нет в большом футболе семейных кланов. В Тбилиси последними были братья Александр и Сергей Котрикадзе.

В чём причина? Их несколько. В основном сейчас в футболе играют молодые люди, родившиеся во времена войны. Ясно, что в семьях число детей в те годы явно уменьшилось. А у тех, кто родился после победы, слишком обширен круг интересов и выбор увлечений. Теперь один из братьев играет в футбол, другой боксирует, а третий увлекается не спортом, а литературой.

Стали чаще, чем братья, попадаться в футболе отцы и сыновья, даже дяди и племянники. В Харькове - два поколения семьи Зуб, в Москве - Федотовы, Пономарёвы; Сергей Ильин "вывел в люди" племянника Владимира, Борис Апухтин - Германа.

Непопулярна у нас семейственность по службе, но в футболе она всегда была почётной и полезной. Как бы хорошо постепенно опять обрасти советскому футболу семейными кланами!

Известный тренер и теоретик Борис Андреевич Аркадьев считает самым трудным амплуа крайнего защитника. Я думаю, что фланговый нападающий не в лучшем положении. Во-первых, его действия ограничены боковой линией поля; во-вторых, крайний форвард больше других отрезан от партнёров и, наконец, его месторасположение наименее опасно для чужих ворот. И всё же без отличных флангов не может быть первоклассного ансамбля. Если у команды один из краёв плох или бездействует, она выглядит как птица с повреждённым крылом. Когда нет острых атак на флангах, матч обычно малоинтересен.

Крайние форварды всегда меньше участвовали в погонях за мячом, но зато резвостью, темпераментом и индивидуальным мастерством компенсировали недобеганные расстояния. Неудобная позиция заставляла их особо отрабатывать технику, а частые рейды с мячом вперёд обязывали иметь особую скорость.

Малотехничный, без отличного спринта футболист не имеет права рассчитывать на место крайнего форварда. Такие игроки появляются на флангах только потому, что на безрыбье и рак рыба. Их непригодность определяет на глаз почти каждый зритель. Но именно талантами на флангах всегда был славен советский футбол. Русскую тройку украшают лихие пристяжные, линию нападения - эффектные края.

Лихими крайними форвардами были в сборной Москвы 1918-1922 годов Вячеслав Перницкий и Алексей Шапошников, оба из Орехово-Зуева. Перницкий скоро стал врачом и покинул футбольное поле, а Шапошников выступал до начала тридцатых годов. Игра его носила специфически фланговый характер, он никуда не смещался, но всё, что попадало на левый край, использовал фундаментально и до конца. Левша, он безупречно владел мячом и всегда вовремя открывался на передачу вперёд, знал когда, куда и как направить мяч. Перницкий играл более стихийно. Но в целом это была превосходная пара крайних нападающих. Высокие, с длинным шагом, с тяжёлыми завершающими ударами, они достойно соперничали с другой парой крайних из города на Неве. У тогдашних гегемонов в советском футболе, петроградцев, на правом краю в сборной играл Пётр Григорьев, а на левом - Николай Гостев.

Небольшие, быстрые, они следовали среднеевропейской манере, предпочитали прорываться к самым угловым флангам и оттуда безукоризненно навешивать мяч. Правда, в дальнейшем Григорьев изменил тактику и начал, срезая угол, выходить на ворота. Это позволило ему забить десятки решающих голов в крупнейших футбольных играх того времени.

Заслуженная слава о нём прокатилась по всей Руси великой. Мало кто с такой стремительностью мог промчаться по краю и так удобно откатить мяч партнёру, а если нужно, то и нанести решающий удар, не теряя времени на подготовку и абсолютно не снижая скорости.

По названию модной тогда причёски, которой щеголял Григорьев, этого превосходного парня, любимца трибун, звали "Капуль". В сборной Ленинграда он выступал до 35 лет, несмотря на повреждённую левую коленку.

Капуль был обаятелен. Он не получил светского воспитания и не умел изящно завязывать галстук. Но он вырос в коллективе большого завода и впитал в себя благородство рабочего человека. Пётр не говорил речей, не дипломатничал, не тёрся перед начальством. Своими поступками и прямо сказанным нелицеприятным словом он снискал себе особое уважение в рядах сборной команды.

Никогда не забуду случая в игре, раскрывающего внутренний мир этого спортсмена. Играла Москва с Ленинградом. Чего греха таить, и раньше и теперь среди защитников находятся любители припугнуть противника.

Рвётся по краю Григорьев, а наш москвич его раз вдогонку по ногам, хвать второй, а затем вероятно, и третий. Грубость - оружие слабого, да, видно, и злость брала - уж очень ловок и быстроног оказывался ленинградец! И вот снова мяч у Петра: когда команда видит, что форвард играет удачно, его всегда усиленно нагружают. И опять правый край обыграл защитника и проскочил мимо с мячом, и тот снова в отместку хватил победителя сзади по пяткам.

Тогда Капуль на полном ходу вдруг осадил себя, наступил ногой на мяч, а затем, к всеобщему изумлению, пошёл от мяча назад к центру поля.

- Возьми его, если тебе это настолько нужно, что ты меня каждый раз по ногам хлещешь, - сказал он нашему защитнику.

- Не драться же мне с ним на глазах зрителей, а судья молчит, - разъяснил он набежавшим ленинградцам.

Все мы были ошеломлены, а защитник просто подавлен и потому к мячу не прикоснулся. "Подарок" от Петра принять никто не решался. Наконец судья дал свисток и неизвестно почему назначил спорный удар.

Много блестящих мячей забил и раньше и потом Григорьев, но облик Петра, погибшего во время блокады в Ленинграде, вспоминается мне не после трескучего удара в чужие ворота, а когда он оставил завоёванный мяч у ног невежливого защитника москвичей.

Очень скоро у Григорьева в ленинградской сборной вместо Гостева появился другой незаурядный партнёр на левом фланге. Владимир Кусков перешёл играть на край с места полусреднего и с первых же матчей доказал, что его призвание - фланг, а не центр поля. При среднем росте он обладал очень размашистым бегом, непринуждённо владел мячом и бил с той самой силой, которая всегда гарантирована при широком шаге.

Сейчас заслуженный мастер спорта Владимир Кусков тренирует ленинградскую футбольную молодёжь и принимает участие в разработке методических вопросов.

На футбольном небосклоне Москвы в двадцатых годах зажглись сразу две звезды. Одна своя, местная, а другая привозная.

Это были Александр Холин из Спортивного клуба Замоскворечья и Валентин Прокофьев, приглашённый "Пресней" из Одессы (родился он в Николаеве). По-моему, это была первая ласточка, пожаловавшая в Москву с периферии.

Небольшой, очень крепенький Холин объявился в Хамовниках и ещё юношей вызывал удивление содержательной игрой и отлично поставленным ударом. В дальнейшем мастерство его окрепло, и Москва приобрела на редкость стабильного левого края высокого класса. В течении нескольких лет он не знал конкурентов, бессменно выступал за сборную страны. Но вот появился 19-летний Валентин Прокофьев. Представьте себе очень хорошо сложенного блондина с изумительным ударом левой, техничного, азартного и быстрого настолько, что при желании он мог бы по тому времени стать чемпионом страны в спринте.

Однако у нового аса оказался очень неуравновешенный характер. Выступления Прокофьева были пестры, как шкура зебры. То великолепная игра, если он серьёзно готовился, то провал. Гений и беспутство соседствовали в нём. Наш пресненский коллектив несколько лет воевал с Прокофьевым за того прекрасного игрока, который существовал в нём, но в конце концов вынужден был отступить. Валентин стал динамовцем.

Очевидцы передавали, как однажды перед решающей игрой с "Пищевиками" (так назывался тогда будущий "Спартак") Прокофьева прямо с гауптвахты доставили в кабинет генерального секретаря "Динамо" В. К. Лапина.

Нахохленный и обиженный сел Валентин на кончик стула, индифферентно разглядывая стены и потолок.

Игра предстояла особая. Команда просила снизить наказание, назначенное генсеком строптивому нападающему.

Доклад о составе делал капитан - Ф. И. Селин. Перечислив десять кандидатов, он представил одиннадцатого словами: "На левом краю, надеемся, будет Прокофьев".

- Не надейтесь! Вместо меня пусть играет сам Лапин! - взорвался наказанный и выскочил из кабинета, досиживать оставшиеся пять суток. Так и не перевоспитало этого в общем славного парня и московское "Динамо", Прокофьев уехал в Киев, затем побывал в Минске, Смоленске и закончил свою карьеру значительно раньше, чем положено спортсмену.

Москва долго вздыхала по этому одарённому краю. Забыли его только с появлением Сергея Ильина, невысокого крепыша из Коломны. Внешние данные Ильина куда менее эффектны, впечатляющи, но вклад, который он внёс в советский футбол, несравним с тем, что оставил Прокофьев.

Ильин быстро овладел футбольным искусством. Он отлично бежал, превосходно бил, его техника не знала изъянов, а тактика крепла и совершенствовалась от сезона к сезону.

Восхищённый его игрой футбольный Париж 2 января 1936 года на стадионе "Парк де Пренс" стихийно с трибун приветствовал каждый самобытный финт и сальто нашего левого края криком "Буль, буль!" - так звали тогда лучшего циркового артиста Франции.

Но Сергей элементами акробатики только обогащал непревзойдённое совершенство игры на левом фланге. Он был беззаветно предан футболу и потому удерживал боевую спортивную форму более пятнадцати лет в амплуа, где резвость и темперамент куда важнее, чем воздух.

"Край бежит у самой кромки поля, теснимый противником. Он ведёт мяч как бы по горной тропе: справа - круча, трущая плечо, отжимающая к краю, слева - обрыв игры, аут. Ильин в совершенстве владеет искусством ведения, гонки мяча по самому краешку поля. Мяч движется в его мелькающих ногах по сложным орбитам, петлит, как бы ждёт Ильина, снова уходит вперёд, вёрткий и неуловимый для противника.

Потом, мастерски выведя мяч из лабиринта путанных его ходов, Ильин подводит, как формулу, как итог, мяч для удара с бега и вот - гол!!".

Так проникновенно писал о Сергее Сергеевиче Лев Кассиль в 1935 году.

А ведь к этому сроку Ильин пропел только первый куплет в той футбольной песне, которую он создал. Она ещё памятна тем, кто её знал.

Сейчас мы делим нападающих на тех, кто завершает, и на тех, что создают. Сергей владел оружием обоюдоострым. Как никто из краёв, он умел забить, и вместе с тем его передачи могли служить образцом точности и сметки. Вначале у него были грозные соперники в сборной, но затем он так резко пошёл в гору, что долгие годы вне конкуренции играл на левом краю советской дружины.

Последний раз я видел Сергея Сергеевича на футбольном поле в год его шестидесятилетия, в составе команды ветеранов московского "Динамо". Он вышел на левый фланг защищать цвета родного клуба под бурные аплодисменты десятков тысяч зрителей. Его невысокая фигура раздалась и погрузнела. Но мяч, попав в ноги, совершил чудо. Славный ветеран вдруг подобрался и с прежним пылом рванулся вперёд. Это была кратковременная, но поразительная вспышка. Те, кто любовался им раньше, узнали, те, кто только слышал, увидели прежнего Сергея Ильина.

В начале тридцатых годов демонстрировали свои способности талантливые крайние нападающие и в других городах Советского Союза. Одесса восторгалась благородными манерами порывистого и мягко-техничного Михаила Малхасова. Его прозвали "Цона". Кличка эта была нам непонятна.

Миловидный, армянского облика, кристальной души человек, Малхасов играл один сезон в московской "Промкооперации" ("Спартак"). Побывал он и в команде Иваново-Вознесенска, куда был собран весь цвет футбольной Украины. Но одесские болельщики вернули Цону обратно к Чёрному морю, где он утешал сердца, приняв на свои плечи популярность Александра Штрауба. Михаил ничуть не зазнался, оставался таким же скромным, каким впервые я узнал его на Киевском вокзале в Москве.

Нерасторопный посланец нашего клуба не то опоздал к поезду из Одессы, не то просто проглядел Малхасова в толпе приезжих. Только к вечеру я узнал, что долгожданного гостя не встретили. Тогда в сопровождении кого-то из болельщиков я устремился на вокзал. Меня смущало, почему Михаил сам не добрался до стадиона или до моей квартиры.

Я был наслышан о его скромности, но действительность превзошла молву. Вокзал был забит пассажирами. Мы раз-другой проскочили по его большим залам и уж готовы были уйти ни с чем, когда в уголке я увидел умилительную картину: на небольшом чемодане, спиной к стене сидел любимец одесситов, а около него полулежала, склонив голову на колени, очаровательная девушка, почти подросток. Она мирно спала, пристроившись на каком-то узелке, а он старательно следил, чтобы свет не падал ей на глаза.

Мы вначале остановились, боясь нарушить эту идиллию. Потом мои спутники радостно загалдели, и сон одесской феи улетучился.

- Миша, чего же ты тут сидишь? Или с другим поездом приехал? - спросил я, после того как он представил мне свою жену.

- Нет, мы приехали ещё утром, но подумали: неудобно не дождаться. Ведь нам писали, что встретят... Посидели хорошо. На лавках все с детьми, так мы пристроились на вещах.

"Вот он какой, этот витязь, этот правофланговый одесского футбола! - пронеслось в моём сознании. - Он же романтик, которых я всегда обожал!"

Но откуда "Цона"? Что скрыто под этим словом, так любовно произносимым взамен имени? Оказывается, Михаил и сам не знал, почему болельщики подхватили и разнесли это прозвище по всем городам и весям от Одессы до Ленинграда.

Но беспричинные клички в общем-то редкость. Кажется, Гоголь писал, что народ даёт прозвища по заслугам и метко.

Анатолия Акимова долго на трибунах звали "Фитиль" - за тонкую и длинную фигуру. Владимира Степанова - "Болгар" - за южный энергичный профиль. Меня самого в первые годы "Пресни" окрестили "Апень" - за то, что я вбил себе в голову, будто страдаю аппендицитом. От болельщиков ничего не скроешь. Они прослышали, что я часто на тренировках хватался за правый бок. Действительно, иногда там что-то побаливало. Но я мучительно боялся не болей, а того, что операция оторвёт меня от футбола и моё, непрочное вначале, место в основном составе уплывёт к конкурентам.

К счастью, профессор Владимир Николаевич Розанов после пятиминутного осмотра, рассмеявшись, развеял мои опасения.

- Есть перед тренировками не следует, - назидательно добавил известный хирург.

И вот как велико значение авторитетного слова! Я сразу забыл о болях, и каким-то чудом они забыли обо мне.

Но ещё долго друзья подтрунивали надо мной, распевая частушки на мотив знаменитой тогда "Дуни" с припевом "Апень, апень, аппендицит". Я не обижался, смеялся вместе с ними, и кличка постепенно отпала.

Если прозвище не по душе - главное не показывать вида, что тебя оно задевает. Иначе - пропал, имя к тебе прилипнет, как синдетиконом приклеенное.

На Пресне Алексея Козлова прозвали "Пушистые мозоли". Что может быть нелепей? Но он терпел годик-два, и "мозоли" отстали. А вот один из руководителей клуба - Николай Митрофанович Иванов, известный конькобежец и бегун-стайер, так и остался в памяти у всех как "Чичиков". Интересно, что ненавистную Иванову фамилию гоголевского героя прилепил ему ближайший друг левый край Валентин Прокофьев. Прилепил за то, что Николай Митрофанович - тогда артист оперетты - появился на стадионе в котелке и лайковых перчатках. Бедный Митрофанович! Как он оскорблялся, когда за своей спиной вдруг слышал чей-нибудь дурацкий выкрик: "Чичиков"! Он мгновенно оборачивался и отводил преступника в сторону. Следовали горячее объяснение, угрозы "сжить со света", выгнать из команды, отомстить. Виновник извинялся, обещал больше не обзывать, а весёлая компания футболистов, всё это с наслаждением наблюдавшая издали, покатывалась со смеху. Дело дошло до того, что Николаю Митрофановичу выкрикивали не только "Чичиков", но просто "Чи" или имя-отчество скупщика мёртвых душ - "Павел Иванович", а затем "Павел" и даже "Паша". А он, бедняга багровел от гнева и лез буквально в драку. Почти десяток лет, как заноза, мучила его самолюбие в общем-то малообидная кличка, но затем и он поумнел, и его мучители повзрослели.

Куда хуже обстояли дела у тех игроков, кому пристёгивали обидные псевдонимы. Кнопка - за вздёрнутый нос, Шампиньон - за мясистое лицо. Доставалось и начальству. Одного и сейчас за глаза кличут "Хряк" - за некоторые свойства характера, другого повсюду - "Овчарка" - за привычку к руготне.

Но все эти проказы молодости и своеобразного остроумия, в конце концов, помогают нервной разрядке игроков. Люди с чувством юмора желательны всюду, и от общения с ними выигрывает и футбол. Я особенно люблю остряков, с серьёзной миной выкладывающих смешные истории.

Таким был мой собрат по оружию, тоже правый край, Сергей Копейка. Харьков гордился этим мастером спокойной, размеренной игры, основанной на отличном выборе места и на хорошо поставленных ударах.

В Киеве много веселья вызывал небольшой крепыш Макар Гончаренко. Его отличительными чертами были быстрота, неутомимость и задорное стремление вперёд. Этот любимец киевских трибун долгие годы украшал киевское "Динамо" и не однажды забивал решающие голы в узловых встречах.

Наряду с этими отдельными колоритными фигурами в разное время то одному, то другому клубу удавалось так подобрать нападающих в свои ансамбли, что игра их во многом определяла творческий почерк команды на целые десятилетия.

Таким в середине тридцатых годов оказалось нападение московских динамовцев. Оно стало оплотом столицы во всех международных и междугородних матчах. Эту линию команды попеременно возглавляли славные динамовские игроки Сергей Иванов, Василий Павлов и Михаил Якушин.

Инсайдом ярко атакующего стиля был Василий Павлов. Громкую славу он стяжал себе в Турции в 1932 году. "Королём голов" назвала его турецкая пресса: из девяти забитых советской командой мячей шесть на счету у Павлова. Возвратившись на родину, мы остановились в Одессе специально, чтобы сыграть со сборной города. И к перерыву проигрывали 0:2. Но Павлов во втором тайме забил три гола и спас этой победой (3:2) наш престиж и мою репутацию капитана сборной. Ведь тренеров тогда не существовало и ответственность за проигрыш нёс наш брат-капитан!

Отличительной чертой Павлова было стремление выйти на чужие ворота и нанести завершающий удар. Делал он и то и другое блестяще. Чуть выше среднего роста, похожий на испанца, Василий Сергеевич бежал как заправский спринтер, высоко поднимая коленки, и неповторимо, с полного хода бил, особенно хлёстко с левой ноги. Несколько сезонов он был лучшим бомбардиром в Москве, нагонял страх на наших соперников-ленинградцев и начинающих поднимать голову в футболе киевлян.

Потрудней складывались его отношения с партнёрами по клубу - склонность к индивидуальной игре и прохладное отношение Павлова к оборонным обязанностям не совпадали с веянием новой тактики. Нужно было и уметь обслужить партнёра и не чураться черновой работы, чтобы добыть мяч. Здесь, видимо, кроются корни того, что Павлов несколько рано вышел из динамовской пятёрки.

Сергей Иванов по своему дарованию был антиподом Павлова. Игрок ярко комбинационного стиля и превосходной техники, он во многом копировал Исакова, безупречно обслуживал своих партнёров, а когда нужно - держал мяч. Это не мешало ему лично забивать голы, умело подстраиваться к завершению комбинаций. Особой скоростью Иванов не обладал, и потому он довольно долго был подыгрывающим партнёром для Павлова.

Своему взлёту в футболе Михаил Якушин обязан был предыдущим успехам в хоккее (впоследствии это в обратном порядке повторилось с Бобровым). Именно как выдающегося хоккейного центрфорварда заполучило его московское "Динамо" из команды Совторгслужащих ("Буревестник"). Огромное дарование обычно распространяется у спортсменов на все родственные виды спорта, и потому Якушин довольно скоро и в футболе достиг многого. Правда, скорость его и удар, а следовательно, результативность в хоккее была неизмеримо выше. Но зато в умении организовать атаку и использовать слабые стороны противника Якушин-футболист не уступал Якушину-хоккеисту.

Умел он и вдумчиво командовать на поле, требуя от партнёров точного и ясного выполнения их обязанностей. Эти качества делали его решающей фигурой в команде и позволили в дальнейшем стать одним из ведущих футбольных тренеров: шесть раз он обеспечивал московскому "Динамо" звание чемпиона СССР.

Ныне заслуженный мастер спорта Михаил Иосифович Якушин - тренер.

Игровая мощь московских инсайдов достигла зенита к середине тридцатых годов. А за три года до этого в Ленинграде появился полусредний, имя которого и теперь звучит почти легендарно. Я говорю, конечно, о Петре Дементьеве, который в 1932 году 18-летним юношей оказался в сборной Ленинграда.

Он неожиданно появился на поле во втором тайме матча Ленинград - Москва. Маленький и упругий, как литой резиновый мячик, Пётр Дементьев с такой быстротой и ловкостью замелькал между именитыми защитниками столицы, что мы, кое-что повидавшие в футболе, и то ахнули.

Его первое выступление привело в восторг ленинградских болельщиков и обеспечило их сборной почётную ничью 2:2. Москва в те годы считалась фаворитом.

Прошёл всего один сезон, и Петра Дементьева уже знал весь Советский Союз. Матчи с его участием проходили при битковых сборах. Каждому нетерпелось посмотреть, как этот маленький (163 см) виртуоз будет пачками обыгрывать высоких и складных парней с громкими именами. И Пётр Дементьев всегда оправдывал надежды своих почитателей, став в конце концов подлинным кумиром не только ленинградцев.

Неуловимая быстрота, мягкая пластичность мелкого бега, непринуждённая техника - все эти качества невольно сразу бросались в глаза даже малоискушённому в футболе зрителю.

Мы, его однополчане по сборной, знали и другое. Редкую боевитость, работоспособность и тонкое чувство стратегии в этом маленьком гиганте. Правда, его иногда нужно было избавлять от озорства. Оно появлялось от избытка сил, от азарта и желания щегольнуть филигранным мастерством.

Наш советский футбол дал плеяду совершенно блестящих форвардов небольшого роста - Владимир Степанов, Владимир Дёммин, Борис Татушин, Галимзян Хусаинов, но Пётр Дементьев даже среди них занимает особое место по живописной лёгкости своей игры. Я два сезона играл рядом с ним в сборной и никогда не забуду удовольствия, доставляемого мне моим соседом. В Петре жажда забить гол гармонично уживалась с желанием сыграть в последний момент на соседа.

Мяч казался частью его ноги. Как юла он проскакивал с ним через строй противников и мягко выкладывал на завершающий удар кому-нибудь из нас, его партнёров. Особенно часто такие подарки он преподносил своему напарнику Михаилу Бутусову, сразу оценившему незаурядные способности юного соратника.

Вырос Пётр Тимофеевич в большой рабочей семье (шестеро детей). После школы ребята гоняли на пустыре самодельные футбольные мячи и до того навострились, что Пётр и Николай (впоследствии тоже знаменитый футболист), поручив защиту ворот кому попало, обыгрывали команду мальчишек в полном составе.

Именно здесь на пустыре увидел Петра кто-то из знатоков и взял его в ленинградское "Динамо". Следом за ним пришёл сюда и Николай, в дальнейшем игравший в московском "Динамо", а после войны - в московском "Спартаке".

Иногда невольно спрашиваешь себя: почему Дементьевы лишь мимолетный срок играли вместе в одной команде, а затем на долгие годы обрекли себя на соперничество, выступали в разных городах и в разных клубах? Вероятно, дело в независимых характерах. Допускаю, кроме того, что два таких первоклассных диспетчера - слишком большая роскошь для одной команды. Но в конечном счёте не это главное. Важно, что братья Дементьевы, пройдя без малого двадцатилетний путь в большом футболе, сохранили уважение и горячую привязанность друг к другу, хотя и были соперниками на поле.

Сейчас оба тренеры и, несмотря на пятьдесят с гаком, могут преподать урок техники любому из теперешних мастеров.

Николай Тимофеевич весёлый человек, бесстрашный на поле и в жизни. Поведали мне как-то ветераны футбола о проделке, что он выкинул, учась в Высшей школе тренеров. Я за бока взялся, ну, думаю, прикрасили запорожцы: футбольные рассказчики часто напоминают знаменитую репинскую компанию за письмом к турецкому султану.

Решил проверить. Звоню Николаю Тимофеевичу. Осторожно расспрашиваю его об учёбе и как бы невзначай об уроках анатомии. Верно ли, говорю, что ты разок переполох наделал? Он смеётся и подтверждает то, что я слышал. А суть дела такова.

Назначили всей группе урок анатомии в морге, прямо с утра. Пришёл Николай Тимофеевич пораньше, он всегда так любит. Там оказался и Василий Жирков. На столе под простынёй лежал подготовленный объект для препарирования. Анатом должен был на ноге трупа наглядно показать слушателям все мышцы, связанные с деятельностью футболиста.

И тут взбрело Дементьеву в голову посмешить своих однокашников. Всё это были волшебники кожаного мяча, зрелые по возрасту, но ещё любившие всякие розыгрыши. Жар души раньше вкладывали в футбольные баталии, а теперь удаль их искала и находила выход всюду, где могла.

- Вася, я лягу рядом с этим отдавшим концы бедолагой, а ты закрой меня белой простынёй. Пусть ребята нарвутся на живой труп, - предлагает Николай Тимофеевич и укладывается на стол. Жарков его послушно накрывает и, предвкушая удовольствие, отходит в сторону.

Через несколько минут помещение начинает наполняться. Весь курс налицо, вот и сам преподаватель. Обстановка непривычная и чуть нервная, тем более, что из-под одной простыни видна голая мёртвая, покрытая волосами мужская нога, предназначенная для экспериментов.

Патологоанатом, как обычно, приглашает группу к столу. Народ стал подтягиваться, как вдруг все с ужасом увидели, что под соседней простынёй зашевелилось. Кто-то вскрикнул, остальные от страха замерли. Преподаватель, стоявший к "трупу" спиной, понял, что происходит неладное, и обернулся как раз в тот момент, когда Николай Тимофеевич под покрывалом сделал явную попытку встать.

Вся ватага кинулась к выходу, а преподаватель с выпученными от удивления и неожиданности глазами недоумённо и растерянно смотрел на смеющееся лицо Дементьева, показавшееся из-под простыни.

Затем он пулей вылетел из морга и помчался в директорат с жалобой на озорника. Урок был скомкан. Все хохотали до слёз, упрекая друг друга в глупости, трусости и паникёрстве. Герой всей сцены веселился больше всех.

Вся спортивная Москва неделю смаковала эту историю. Виновник отделался внушением. От большего спасло имя и возраст.

Продолжение следует....